Россия солдатская - Алексеев Василий Михайлович - Страница 1

• 1/63
• Следующая

Автор «России солдатской», Василий Иванович Алексеев, родился в 1906 году во Владимире. Вскоре однако его родители переехали в Москву. Здесь Алексеев окончил Исторический факультет Московского университета и вскоре после этого был арестован по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке и приговорен к пяти годам заключения в концлагере. По отбытии срока наказания Алексеев поселился в небольшом городе Московской области. Здесь его и застала война. Уже в самом начале ее город был оккупирован немцами.

Как явствует из заглавия книги, она посвящена войне, вернее, ее первому периоду, связанному со стремительным отступлением советской армии и занятием неприятелем огромной территории страны.

Хотя эта повесть носит самостоятельный характер, читатель, знакомый с первой книгой того же автора, сразу заметит, что через главных действующих лиц — Павла Истомина, Николая Осипова и Григория Сапожнпкова — она связана с «Невидимой Россией», являясь как бы продолжением хроники из истории жизни молодого поколения середины 20-х годов. Связь с первой книгой намечена в самом начале повествования, в Прологе. Павел Истомин, прописанный в одном из небольших городов Московской области, время от времени нелегально приезжает в Москву, чтобы навестить жену, по-прежнему живущую у матери. Повесть начинается рассказом тещи о легенде, возникшей в народе, которую она слышала от знакомой. Вся легенда пронизана зловещими предчувствиями близкой войны. Так как Павел простудился, он решается переночевать у тещи. На следующее утро из соседней комнаты доносится голос диктора, сообщающего о том, что Гитлер напал на Советский Союз.

В отличие от «Невидимой России», где в центре внимания стояло молодое поколение, «Россия солдатская» запечатлевает начальный период войны, как он был пережит в разных слоях населения.

Первые же дни войны подтверждают самые мрачные предчувствия легенды из Пролога. За ночь лишившись крова, огромная страна выброшена на большие дороги войны. У Павла и его друзей не было особых иллюзий относительно подготовленности России к войне, все же их поражает сразу обнаружившиеся размеры неподготовленности, общая растерянность коммунистического начальства. Часть населения настроена пассивно, другая — не скрывает своего удовлетворения, считая, что военное поражение принесет стране освобождение от большевиков. Наряду с этим изумляет Павла неожиданно вспыхнувший в части старого поколения русской интеллигенции патриотизм: отец Николая Осипова в Гитлере продолжает видеть только исконного врага России.

Умение автора в мелочах жизни почувствовать то новое, что принесла с собой война, придает книге ценность свидетельского показания современника, взволнованного, но умеющего видеть развертывающиеся перед ним трагические события.

— И едет, значит, шофер по Серпуховскому шоссе. А шофер — коммунист, вождя какого-то на дачу свез. Едет один. Ночь темная, промозглая — этой весной дело было. Фары дождь да туман освещают. Вдруг тень женская впереди. Затормозил, рассердился, крикнуть хотел, да язык онемел. Туман, как облако светлое, колышется перед ним, и в тумане женщина. Одежда на ней странная, непривычная, до земли. Подошла ближе и направо рукой показала. Смотрит шофер: встали из темноты ночи поля хлебный конца и краю нет. Склонились к земле колосья перезрелые и из них с шуршанием зерно на землю выпадает. «Почему же столько хлеба и никто не убирает?» — подумал шофер. Не успел подумать, а женщина рукой налево ему показывает: поле снежное, сколько глаз видит, на снегу черные воронки от снарядов, пушки, танки побитые, а в воронках кровь красная до черных краев. Всмотрелся, — а между танками и воронками убитые без счету горами лежат, снегом занесены. Страх взял шофера. Вспомнить силится, как мать в детстве молиться учила, ни одна молитва на ум нейдет. Перекрестился и пришел сразу в себя: автомобиль стоит на дороге, фары светятся, дождь идет и туман впереди стелется…

Старушка сидела, выпрямив тщедушное тельце. Большие ясные глаза расширились и смотрели не мигая. Павла стал колотить озноб.

«Действительно, заболеваю. Оля принесет лекарство, приму побольше. Недоставало еще разболеться в моем положении…»

— А кто вам, Анна Павловна, рассказал про шофера? — спросил Павел, помолчав.

— Екатерина Анисимовна, управдомова жена. Об этом вся Москва говорит, я, наверное, последняя узнала.

— Согрейте мне чаю, — попросил Павел, — а я лягу.

Глаза старушки стали озабоченными. Она засуетилась, помогла застелить диван и вышла кипятить чайник.

Павел лежал и думал, что не он один в тупике. Все больше и больше слухов распространялось в народе. Раньше были анекдоты, теперь их стали вытеснять слухи и легенды. Ощущение надвигающейся катастрофы росло. Разрыв между официальной печатью и внутренней жизнью народа никогда еще не был таким полным. Коммунист-шофер, персональная машина, привилегированное шоссе и… видение: смесь 20-го и 17-го веков! Наверное, в смутное время на Руси много ходило таких легенд. Где-то в подсознательной глубине народ не изменился, плуг революции не смог прорезать толщу русского чернозема.

Павел вспомнил 1925 год. Отец уже умер, мать была еще жива. Павел кончал среднюю школу, начал увлекаться религиозно-философскими вопросами и стал ходить в церковь. В этом году умер патриарх Тихон. Скорбно звонили колокола во всей Москве. В Донском монастыре миллионная толпа, большая, чем на похоронах Ленина… головы, головы до самых зубчатых стен ограды… Перед Павлом непокорное пятиглавие громадного собора. Идут часы. Павел не замечает усталости, он полон радости: весь народ чувствует так же, как и он. Народ остался русским, православным народом. Значит, можно бороться с большевизмом, значит, не бороться нельзя.

Бледное узкое лицо и большие темные глаза. Это Николай Осипов, сын профессора-искусствоведа, Алексея Сергеевича Осипова, горячего и независимого, — тоже горячий, тоже независимый. Николай был в комсомоле и разочаровался. Уверовал, как уверовал апостол Павел: сразу и навсегда. Николай и Павел создают организацию молодежи: сначала религиозно-философские кружки, потом подпольный политический центр.

Сергей Иванович, старый экономист, друг отца Павла, умный и спокойный. Сам прямо не участвует, но помогает, дает советы.

1927 год, Павел в университете. Мать умирает от брюшного тифа. Это первое горе, первое потрясение, первая утрата, но это и свобода. Теперь Павел отвечает только за свою жизнь. Поиски подходящих людей, молодой азарт. Неожиданно найдена целая группа, стремящаяся почти к тому же, но это люди из другого теста, из другой среды.

Григорий Сапожников, спортсмен из рабочих, твердый, умный. Павел вспоминает широкую коренастую фигуру, грубоватое лицо, умные, очень твердые глаза Григория. Григорий, как и Николай, бывший комсомолец, но он не Савл: он стал врагом большевизма, но не сразу пришел к вере, Павел помнит рассказ Николая: светлая полярная ночь, звезды колючие и острые, как морозный воздух, белое озеро, бёз конца и края. На озере дорога теряется во мгле. Двое заключенных советского концлагеря: Григорий и Николай. Осуждены в 1930 г. за участие в контрреволюционной организации. Этап растянулся, охрана где-то далеко впереди и далеко сзади. С боков непроходимые сугробы. Над головой звезды, а над всем этим стужа смертная, Нет конца пути, нет предела страданию, впереди тупик смерти. Григорий борется; он силен и не хочет сдаваться. Николай идет ровно и спокойно, читая про себя молитву. Ему легче, он верит в загробную жизнь. Григорий идет и не сдается.

Белая пыль вырывается из-под пилы и падает на белый снег. Вершина у сосны сухая. Голые сучья, как руки скелета, простерты к облакам. Григорий не спал две ночи. С этапа заключенных погнали прямо на работу, но он не сдается. В глазах черные круги, в теле слабость. Надо отдохнуть. Григорий садится спиной к стволу. Нет сил пошевелиться, встать, взять пилу. Отчаяние охватывает Григория. Оно сильнее воли, сильнее гордости, сильнее всего… И в этот момент Григорий понимает, что нельзя быть одному, нельзя жить без веры.

• 1/63
• Следующая