Западня глобализации: атака на процветание и демократию - Мартин Ганс-Петер - Страница 51

Не менее сомнительным способом заставлять граждан ФРГ снижать свои запросы являются настойчивые заявления, что в Германии стоимость труда выше, чем в других странах. В действительности же международные различия в уровнях почасовой оплаты значат не больше, чем разница между затратами на строительство в центре Франкфурта и в каком-нибудь пригороде Перлеберга. Реальное значение на мировом рынке имеют расходы по зарплате на единицу труда, или стоимость продукции, производимой такой единицей. Сравнив соответствующие показатели по всему миру, экономисты Хайнер Флассбек и Марсель Штремме из Германского института экономических исследований (DIW) в Берлине пришли к поразительным результатам. С 1974 по 1994 год расходы по зарплате на единицу труда в Западной Германии в пересчете на местные валюты выросли в общей сложности на 97%, тогда как во всех остальных странах ОЭСР этот прирост в среднем составил целых 270%[301]. Выходит, немецкая машина эффективности определенно работала хорошо, и именно это и по сей день позволяет немецким компаниям лидировать на многих рынках. В июле 1996 года такие же выводы были сделаны экономистами мюнхенского института Ifo, одного из шести экономических исследовательских центров, консультирующих федеральное правительство. «Нигде средний реальный доход на одного работника не рос так медленно, как в Германии, — докладывали эксперты Ifo министерству экономики в Бонне. — Аналогичные цифры имеют место только в США. Эти данные подкрепляют точку зрения умеренных профсоюзов Германии и подтверждают, что высокая почасовая оплата при малом полезном рабочем времени оправданна в силу высокой производительности труда»[302].

Конечно, ни одна страна в мире не может на протяжении десятилетий продавать больше, чем она импортирует, без определенных последствий. В случае Германии результатом явился устойчивый рост курса немецкой марки по отношению к другим валютам. В итоге надбавки к зарплате, выбиваемые в каждом новом раунде переговоров, неизменно вскоре «съедались» обесцениванием заработков, деноминированных в других валютах. Таким образом, кризис Европейской валютной системы и проводимая Федеральным резервным банком Нью-Йорка политика дешевого доллара толкали марку вверх, а доллар вниз, экспорт германской продукции принес в 1994 году на 10% меньше, чем в 1992. Аналитики из DIW сообщали, что если принять во внимание указанные сдвиги обменных курсов, то видно, что динамика затрат в Германии примерно совпадает с таковой в других индустриальных странах. Тесно связанный с ассоциациями работодателей Институт германской экономики в Кельне также подсчитал, что расходы по зарплате на единицу труда в Германии в долларовом выражении сегодня приблизительно те же, что и в Америке[303].

На этом фоне заявление о высокой стоимости германских трудящихся, сделанное осенью 1995 года Олафом Хенкелем, бывшим главой ЮМ и нынешним президентом Федеральной ассоциации германской промышленности, прозвучало как беззастенчивая пропаганда. Он утверждал, что коль скоро немецкие компании ежегодно инвестируют за границей миллиарды марок, то при этом происходит своего рода вывоз рабочих мест. Или, как он выразился: «Рабочие места — это наиболее успешный предмет германского экспорта»[304]. Это утверждение, произведшее в обществе эффект разорвавшейся бомбы и ставшее вскоре притчей во языцех, является, тем не менее, абсолютно ложным.

В подтверждение данного тезиса Хенкель произвел следующие вычисления. Начиная с 1981 года германские компании вложили в свои зарубежные филиалы 158 млрд марок. За тот же период их заграничный персонал увеличился на 750 000 человек. Следовательно, Германия «экспортировала» около 54 000 рабочих мест в год. На самом деле все обстоит иначе. Страна, имеющая в течение нескольких лет положительное сальдо торгового баланса, неизбежно экспортирует больше капитала, чем импортирует. По той же причине и в течение того же времени японские корпорации инвестировали в свои зарубежные отделения на 100 млрд марок больше, чем германские. Бóльшая часть такого рода инвестиций делается не в экономики с низким уровнем заработков, а в другие индустриально развитые страны. Важнейшими направлениями германской экспансии являются Великобритания, Испания, Соединенные Штаты и Франция.

Важнее, однако, то, что новые рабочие места существуют только в теории. Это убедительно доказал Михаэль Вортманн из берлинского Института внешней экономики, который про вел исследование зарубежных инвестиций германских компаний за последние десять лет[305]. Действительно, согласно статистике Bundesbank, с 1989 по 1993 год персонал германских компаний за рубежом увеличился на 190 000 человек, но за то же время германские инвесторы скупили иностранные компании, где работало в общей сложности свыше 200 000 человек. Значит, «экспортированные» рабочие места там уже давно были. Многие корпорации, разумеется, открывают новые предприятия: BMW строит завод в Южной Каролине, Siemens — на севере Англии, Bosch — в Уэльсе, Volkswagen — в Португалии и Китае. Однако при этом немецкие стратеги мирового рынка поступают с приобретенными иностранными компаниями точно так же, как и в самой Германии: рационализируют, перемещают и концентрируют. Кроме того, многие зарубежные приобретения делаются просто для расчистки рынка, когда за покупкой вскоре следует закрытие. Подводя итоги, приходится констатировать, что немецкие компании создают за границей так же мало рабочих мест, как и внутри страны. Дебаты о германской конкурентоспособности, как видно, полны несообразностей, противоречий и преднамеренно обманчивых формулировок. Все это, однако, не столь безобидно, как может показаться, и роковым образом отражается на политике. Уверовав в местническую риторику радикальных пропагандистов свободного рынка, правительство загоняет страну в клетку программы жесткой экономии, от которой больше вреда, чем пользы. В одном только государственном секторе к 1998 году должно исчезнуть порядка 200 000 рабочих мест. А когда иссякнут фонды для создания рабочих мест в Восточной Германии, еще 195 000 человек встанут в очередь за пособием по безработице. Урезание пособий по социальному обеспечению приведет к дальнейшему снижению покупательной способности внутреннего рынка. По мнению Хольгера Венцеля, главы ведущей германской ассоциации розничной торговли, из-за недостатка покупателей число рабочих мест в магазинах и универмагах будет ежегодно сокращаться на 35 000[306]. «Безработица питает сама себя», — предупреждает Вольфганг Франц, одно из пяти экономических «светил», работающих на федеральное правительство[307]. Тем не менее министры утверждают, что альтернативы режиму жесткой экономии нет, и указывают на растущий дефицит государственного бюджета.

Этот аргумент также неубедителен. Бесспорно, с ростом безработицы государственные доходы от сбора налогов снижаются. Но те, кто залатывает бюджетные дыры, умалчивают о том, что они сами сознательно уменьшают размер этих доходов. С каждым годом компании и предприниматели получают все больше налоговых поблажек на федеральном и земельном уровнях, и одновременно власти закрывают глаза на перевод активов в офшорные зоны. Ряд снижений налогов для акционерных компаний наряду с потоком выгодных списаний уменьшили налоговое бремя на прибыли корпораций с 33% в 1990 году до 26% в 1995, при этом государственные доходы из данного источника упали на 40%[308]. Еще в 1980 году налоги на прибыль составляли четверть доходов государства, и если бы сегодня было так же, то в государственной казне было бы на 86 млрд марок больше, чем сейчас, что в полтора раза превышает дополнительную задолженность, накопленную министром финансов в 1996 году. Не следует забывать и о том, что сама по себе программа жесткой экономии приведет к дальнейшему снижению налоговых поступлений. А с отменой налогов на личное имущество и коммерческий капитал в казну перестанут поступать еще 11 млрд марок.