Убийство по-домашнему - Барретт Мэри - Страница 3

— Вы барменша, — решительно сказал я. — Прекрасная английская барменша из тех, о которых пишут в романах.

Какое-то мгновение она выглядела так, словно её поразила молния, однако потом на её лице появилось выражение неописуемого восторга.

— Любимый, — сказала она, — это самые прекрасные слова, которые ты когда-либо мне говорил…

В её глазах появилось выражение задумчивой мечтательности:

— …Я подаю какому-нибудь грубоватому иностранцу седло барашка, — сказала она, — в какой-то припортовой таверне… Иностранец ущипнул меня за ягодицу, а потом вдруг оказывается, что это король Карл II, путешествующий инкогнито. Вскоре после этого он поселяет меня в маленьком неприметном дворце над Темзой, где тайно меня навещает…

Казалось, разговор вторгается в какую-то совершенно чуждую мне область.

— …Весь город сходит по мне с ума, — развивала она дальше свои мечты. — У меня прекрасное белье… молодые поклонники, сыновья лучших семейств королевства пьют шампанское из моей туфельки… Но только королю разрешается снимать с меня подвязки…

Она встряхнула головой и с глубоким вздохом вернулась к грустной действительности.

— Нет, любимый! К сожалению… Я не барменша!

— Кто же вы в таком случае? — спросил я, уже слишком уставший, для того чтобы вести себя деликатно.

— Ты ужасно огорчаешь меня, любимый! Но я надеюсь, что доктору Крофту удастся что-то сделать с этим. Думаю, я не требую слишком многого, если хочу, чтобы ты узнал свою собственную мать.

— Ма… мать?

— Конечно! Кем я еще могу быть? — Она была немного уязвлена. — И к тому же, следует признать, я была для тебя очень хорошей матерью, хотя жаль, что мне самой приходится напоминать тебе об этом…

Осознание того, что я выздоравливающий, и к тому же еще после сотрясения мозга, немного ослабило шок, который я испытал. Потому что, нужно признать, большим потрясением было услышать, что эта посторонняя шатенка, которую я видел первый раз в жизни, моя мать! Мать человек всегда узнает сам, без необходимости напоминать ему об этом. В первую секунду я хотел сказать что-то очень решительное, вроде: «Что за чушь! Вы? Моя мать? Но ведь это абсурд!». Когда, однако, я попытался произнести эти слова вслух, они начали выскальзывать, как форель из мокрых рук. Я снова почувствовал страшную слабость, и у меня ужасно разболелась голова. Я бросил попытки объясниться с этой женщиной и молча боролся с собственными мыслями.

Ведь где-то на свете живет моя мать… в этом нет ни малейших сомнений. Но если эта женщина не моя мать, то кто же она? Нет ничего легче, как ответить на этот вопрос, убеждал я сам себя. Моя мать… И тут все обрывалось. Я не имел понятия, кто моя мать. Это обстоятельство показалось мне невероятно тревожным, причем до такой степени, что я сказал вслух:

— Я не имею понятия, кто моя мать…

Женщина, которая в этот момент склонилась над розами, резко повернулась в мою сторону.

— Любимый, умоляю тебя, не старайся все усложнить, — сказала она. — Ты, очевидно, догадываешься, что я опекаю тебя. Я полагала, что тебе будет приятнее, если это буду делать я, а не какой-нибудь бездушный манекен в накрахмаленном белом халате. Но, судя по всему, из меня получилась не самая лучшая медсестра, несмотря на то, что во время последней войны я прошла специальную подготовку и закончила курсы Красного Креста. Если и дальше у тебя будут проявляться подобные странные симптомы, нам не останется ничего другого, как посадить рядом с тобой профессиональную медсестру, которая будет менять тебе простыни, поправлять подушки и дуть в декольте. — Она улыбнулась и легонько похлопала меня по руке. — А ведь тебе не очень этого хотелось бы? Признайся!

Я сам не знал, хотелось бы мне этого или нет. Я чувствовал огромную жалость к самому себе. Её теплые пальцы снова сжали мою левую ладонь.

— Любимый… скажи мне, что ты, собственно, помнишь?

— Я помню больницу… Помню белые…

— Нет, нет, любимый! Речь идет не об этом! Не о больнице! Я имею в виду более существенные вещи, касающиеся твоей личности.

Она повернула голову и показала на другую кровать, стоящую у неё за спиной.

— Кто спит в этой кровати? — спросила она.

— Н… не… не имею понятия!

— Тогда скажи, кто такая Селена? А кто Марни? — Должно быть, она что-то заметила по моему лицу, потому что не дожидаясь, пока я начну выдавливать из себя ответ, быстро добавила: — А как тебя самого зовут?

— Меня зовут… — медленно начал я, но меня тут же охватила паника. С той минуты, как я пришел в сознание, я ни разу не подумал о том, как меня зовут. Я просто знал, что я — это я и что мою личность никто не может поставить под сомнение. Но как меня зовут?.. Как меня зовут? Я в отчаянии уставился на неё, словно её крепкое, склонившееся надо мной тело могло быть для меня опорой.

— Ты даже это не можешь вспомнить? — с беспокойством спросила она.

Я покачал головой.

— Нет… действительно можно сойти с ума, — выдавил из себя я. — Когда я стараюсь думать… натыкаюсь на какую-то пустоту… Это…

— Не огорчайся, не огорчайся, милое дитя, — перебила она меня теплым, успокаивающим голосом. — Это из-за того, что ты ударился головой. Такие вещи часто случаются. Но вскоре ты уже снова будешь чувствовать себя хорошо, Горди.

— Горди?

— Ну, конечно же, любимый! Ведь это твое имя, Горди Френд. А полностью Гордон Рентон Френд Третий.

Кто-то тихонько постучал в дверь. На её вопрос «Кто там?» дверь приоткрылась, и в ней появилась горничная. Я заметил, что её глаза с любопытством устремились в мою сторону.

— В чем дело, Нетти?

— Пришел доктор Крофт, госпожа. Он внизу. Пригласить его войти?

— Ну слава Богу, наконец-то. Нет, Нетти, я сама к нему спущусь.

С этими словами она встала, посмотрела на меня, потом наклонилась и легко поцеловала меня в лоб.

Падающие пряди каштановых волос пощекотали мне щеку, а запах духов окутал меня теплым дыханием.

— Полежи спокойно, любимый, пока я вернусь. И не бойся, не делай никаких усилий. Только непрерывно мысленно повторяй: «Я Горди Френд. Я Горди Френд». Сделай это для меня… Хорошо?

Она вышла из комнаты, крупная и полная какой-то чувственной красоты, несмотря на свой вдовий наряд. После её ухода я сделал то, о чем она меня попросила. Я лежал на спине в большой прекрасной кровати, в залитой солнцем комнате и пытался соединить воедино жалкие обрывки фактов. Так, значит, я попал в автомобильную катастрофу… Сломал левую ногу и правую руку. Получил сотрясение мозга и потерял память. А теперь я нахожусь в моем собственном доме в Лона-Бич в южной Калифорнии. И зовут меня Горди Френд. Я непрерывно повторял: «Я Горди Френд. Я Горди Френд. Я Гордон Рентон Френд Третий».

Однако слова оставались только словами. Я допускаю, что в самом деле меня, должно быть, так зовут, если моя собственная мать так говорит… Моя мать? Мое имя?

У меня в голове снова начали гудеть пропеллеры. И хотя они раздражали и путали меня, они казались мне более реальными и правдивыми чем все, что находилось в этой комнате. Если бы я только мог вспомнить, что означает этот гул пропеллеров…

Пропеллеры… самолет… Я провожал кого-то в аэропорт… Действительно ли так было? Действительно ли я провожал кого-то в аэропорт?

«Провожать кого-то в аэропорт»… Сочетание этих нескольких слов выросло в огромную проблему. На мгновение мне показалось, что я нахожусь на пороге какого-то решающего открытия. Однако через секунду и сами слова, и вызванные ими смутные образы начали путаться у меня в голове. Я совершенно обессилел от того, что попытался сконцентрировать свои мысли на этом одном пункте. И как утопающий, цепляющийся за самую малую щепку от затонувшего корабля, я искал спасения, судорожно хватаясь за единственный установленный факт, что меня зовут Горди Френд.

Простое любопытство, без какой бы то ни было дополнительной причины, заставило меня слегка поднять забинтованную голову, чтобы иметь возможность получше рассмотреть комнату. Она была элегантно и роскошно обставлена, как я мог догадаться по малому фрагменту, который мне до сих пор удалось запомнить. Рядом с роскошным трюмо в стиле рококо стояло кресло, обитое ярко-зеленым шелком. На кресле лежало небрежно брошенное тоненькое белое кружевное нижнее белье. Везде было полно солнца, однако цвета комнаты тоже вносили свой собственный элемент света и красок. Стоящие у моей кровати розы не были единственным источником запаха — везде стояли вазы с прекрасными розами, желтыми тюльпанами, высокими ирисами и стрельчатыми белыми левкоями.