Розыск - Удинцев Анатолий - Страница 22
- Предыдущая
- 22/33
- Следующая
«Похоже, цинга начинается, ее признаки… – подумал он. – Надо хоть прошлогодней клюквы на болотинах пособирать, подвитаминиться, а то дело дрянь будет!..»
И еще ему захотелось поесть по-человеческй, как в былые времена – чтобы и белая, до хруста накрахмаленная скатерть, и вилка, и нож, и красивая женщина рядом…
«С ума можно сойти! Ведь почти полтора года я не ел вилкой! – ужаснулся Рыбаков. – Ну нет, хватит такой скотской жизни! Выберусь из тайги, месячишко отсижусь где-нибудь в тихой заводи и катану на юг! А уж там!..»
– Чего пожелаш, сер, коньячку али водчонки? – спросил его Селезнев, споласкивая водкой банки из-под тушенки.
– Лучше коньяку.
– Ну, тода и я за компанию с тобой побалуюсь… Держи!
Николай выпил коньяк залпом и закусил шоколадом. Ржавый процедил свою порцию через зубы, прополоскал коньяком рот, пожал недоуменно плечами, долил в банку водки и выпил.
– Мрр-р! Вот это другой коленкор!.. А коньяк твой – моча мочой! Однако мясцо разогрелось, не грех и закусить…
Он снял котелок с огня, разломил пополам пряник и окунул его в мясной бульон вместе с черными ободками грязи под ногтями.
Рыбакова чуть не стошнило. Но хмель уже слегка затуманил голову, а в желудке словно проснулся маленький прожорливый зверек, который требовательно царапал коготочками, прося еды.
Николай переложил пряники на клапан рюкзака, взял крышку-сковородку и, наклонив котелок, ножом нагреб мяса.
– Брезговаешь, значит? А раньше-то, в зоне, вроде и ничего! Не брезговал! – ухмыльнулся Селезнев.
– Слушай, оставь свои дурацкие шутки! – вспыхнул Рыбаков, едва сдерживаясь от желания наброситься на Ржавого.
Он согнул крышку консервной банки так, чтобы получилось некоторое подобие ложки, и с жадностью принялся есть.
«Господи! Скорее бы выбраться из этого кошмара, – думал он, обжигаясь тушенкой, – поесть бы как раньше – в приличном ресторане, чтобы и музыка, и салфетки белые крахмальные, и шампанское в серебряном ведерке со льдом… Господи!..»
Но вскоре меланхолия сменилась обычной для него жестокой, какой-то психованной решительностью.
«Ничего, ничего! – думал он. – Все это пока далеко от меня, но будет! Обязательно будет! Иначе зачем же я столько раз рисковал собой? Валил сосны, хлебал зэковокую баланду?!»
И для себя он уже ничего жалеть не будет. Он не из тех, кто зарывает деньги в землю, а под старость ночами пересчитывает полуистлевшие бумажки! Пока молод и силен, надо брать все сполна, а там судьба уже сама распорядится, что к чему!..
– Ну что, тяпнем еще по одной? – перебил его размышления Ржавый. Разомлевший от еды и выпивки, он полулежал на боку, лениво подбрасывая сучья в огонь.
– Давай, по полстакана, да и поспать бы надо. Устал я что-то… Слушай, Леша, а сколько нам еще до железки шлепать?
– До железки-то? – переспросил Селезнев, разливая водку. – До паровозов-тепловозов, паря, еще верст триста с гаком… Ну да не боись! Мы, считай, уже выбрались. Ежели с утряка подадимся, то к ночи на трассу нефтепровода выскочим. А повезет, так и на бетонку автовывозки выйдем… Леспромхоз тут неподалеку – километрах в сорока. Я эти места хорошо знаю – семь лет назад магазинчик у них подломил! – хихикнул Ржавый. – До сих пор ищут…
– Значит, до бетонки километров сорок… – задумчиво произнес Рыбаков.
– Ага, верст сорок с гаком, строго на юг, – ответил Ржавый. – Ну что же мы не пьем?? Выдыхается ведь!
– Хорошо. Давай по последней, – согласился Николай.
Они выпили. Селезнев, разломив плитку шоколада, подал половинку Рыбакову.
– Пойду водички поищу, – сказал Ржавый, вставая. – Чифирку неплохо бы на ночь замутить… А ты, Кольша, пока лапнику наломай на подстилки. Да валежнику, чтобы до утра хватило!..
Взяв котелок и пятизарядку, он растворился во тьме.
Рыбаков, чертыхаясь и проклиная темень, долго бродил вокруг поляны, собирая сучья и ветки. Потом нарубил топором молодого, остро пахнущего хвоей лапника и разложил его на две одинаковые кучи около костра.
Лег, пристроив в головах рюкзак, и, не дожидаясь чая, уснул.
Глава 11
Старенький «ветерок» лениво тянул дощаник по мелкой зеленоватой зыби реки.
Кандычев в брезентовом, жестком, как фанера, плаще, сидел на корме и терзал ручку газа. Он то сбрасывал обороты, то набирал их до отказа, пытаясь прибавить лодке ход, но моторишко только обиженно всхлипывал и булькал себе на тягостной заунывной ноте.
– Во лешак, всю душу вынул! – пожаловался лейтенант. – Эх, «вихрюху» бы нам сейчас! Ка-ак дали бы чаду!.. Однако ты, Олега, по берегам-то поглядывай, – может, дымок где или птицы беспокоятся…
Волков, примостившийся у его ног на рюкзаке, молча кивнул.
Берега неторопливо плыли мимо – то обрывистые, остро пахнущие влажной глиной, то заболоченные, низкие, в ржавой прошлогодней осоке.
Река петляла, и заходящее солнце то, как заплечная котомка, подолгу болталось за спиной, то поглядывало сбоку из-за стволов деревьев, то, совершенно неожиданно, выплывало из-за поворота и обливало своим уже остывающим красноватым светом разом светлевшую речку.
Олег время от времени опускал кончики пальцев за борт и тут же отдергивал их – вода была нестерпимо студеной. Делал он это, чтобы не уснуть – сказались передряги прошлой ночи, да и монотонное булькание мотора убаюкивало. А спать было нельзя…
«Вернемся в Петрово – у Кандычева передремлю часок-другой, – подумал Волков, – а то к утру как выжатый лимон буду».
От этой мысли, от предвкушения предстоящего отдыха стало сладко и дремотно, и Олег поглубже втянул шею в воротник телогрейки.
«Попрошусь на сеновал… А укроюсь полушубком или тулупом. Что может быть лучше этих простых деревенских запахов – овчины и сена!» – мечтал он.
Неожиданно ход лодки застопорился, словно она вошла в тину. Мотор фыркнул и заглох. В непривычной тишине сразу появились другие звуки: стало слышно, как плещется о берег волна, слабо шепчутся под ветерком кроны деревьев, где-то вдали резко вскрикивают кедровки.
– Что случилось, Петро? – обернулся Волков.
– Гляди, – указал Кандычев рукой на радужную струйку, слабо просачивающуюся из глубины реки. – Похоже, движок здесь утопили!
Он запустил мотор, причалил к берегу, перешел на нос лодки и охотничьим ножом сделал несколько затесок на ветках тальника.
– Давай, Олега, смотри в оба! Где-то поблизости и лодки должны быть – без моторов-то они им ни к чему…
Олег кивнул и, передвинув кобуру на живот, вытащил пистолет, проверяя, не будет ли мешать тренчик при стрельбе.
– Думаю, до пальбы дело не дойдет! – усмехнулся участковый, наблюдая за Волковым. – Ну да береженого бог бережет!
Лодка вновь лениво потащилась вниз по реке. Неожиданно налетевший ветер поднял волны. Днище лодки жестко застучало по их гребням. Ощущение было такое, точно едешь на телеге по ухабам…
Минут через двадцать ходу они заметили две дюралевые «казанки», сиротливо приткнувшиеся к берегу. На глинистом его откосе виднелись свежие отпечатки обуви.
– А ну-ка давай наверх, понаблюдай вокруг! – скомандовал Кандычев Олегу, когда лодка причалила. – Я за тобой следом, только свечу выкручу на всякий случай.
Волков вскарабкался по крутому откосу берега, припал к уже влажной от вечерней росы траве и осмотрелся.
До кромки тайги тянулся луг с одиноким прошлогодним стожком. Никого… Только вылетевший на охоту лунь плавно стелился над землей…
Олег поднялся в рост и жестом руки подал сигнал Кандычеву. Вдвоем они прошли по следам и пришли к выводу: точно такие же отпечатки сильно стертых подошв кирзачей сорок второго размера они видели и у магазина, и во дворе заброшенного дома Анкудиновой, и на том месте у реки, откуда были угнаны лодки…
– Видать, разделились! – предположил участковый. – Только куда этот клиент подался? Впереди-то, почитай, верст на четыреста ни жилья, ни дорог – только урман да болотины…
- Предыдущая
- 22/33
- Следующая
