Двойник для шута - Угрюмова Виктория - Страница 66

• Предыдущая
• 66/107
• Следующая

Арианна порывисто прижалась лицом к его груди, крепко обвила руками шею юноши:

— Не спрашивай меня, ни о чем не спрашивай. Все так прекрасно, так необыкновенно. Ты желанный и любимый — чего же еще желать? Давай не думать ни о чем печальном в такое дивное утро.

— Почему же о печальном? — не унимался император. — Разве ты и вправду разлюбила меня…

— Нет! Нет, что ты, что ты, глупый. Как же можно разлюбить тебя?

И она осторожно слизнула капельки пота с его плеча. Ортон тихо застонал от удовольствия и потянулся к ней всем телом.

— Не нужно, — тая прошептала Арнанна, — ты же устал…

— Какая ты душистая и сладкая, — улыбнулся юноша, на миг отрываясь от ее губ.

Он целовал ее не торопясь, опускаясь все ниже и ниже, пока она не забилась на простынях, выгибаясь дугой, пока не заметалась в поисках спасения от этой самой сладкой, самой желанной муки.

Наконец Ортон отодвинулся от нее и принялся нежно гладить разморенное, обессиленное восторгом тело.

— А теперь расскажи мне, в чем дело.

Арианна порывисто села:

— Ни в чем, любимый мой. Почему ты не даешь мне покоя этим вопросом?

— Потому что не хочу оставлять тебя одну с твоими мыслями. Погоди протестовать. Сперва я скажу тебе, что думаю, а потом сама решай, станешь ли делиться со мной своими маленькими или большими печалями. Я уверен, наши мысли могут ранить нас страшнее, чем кинжал наемного убийцы. И так же, как я не оставил бы тебя наедине с врагами, как не бросил бы умирать в одиночестве, так и теперь я не хочу, чтобы ты считала, что есть вещи, которые мне доверить нельзя. Ведь я не просто восхищаюсь твоим телом, любимая моя, хотя оно и великолепно, — я люблю тебя. Понимаешь ли ты, что это значит?

Императрица обхватила его руками и зарыдала горько, как плачут только дети или старики — ибо первые еще не научились, а вторые уже разучились притворяться и горе их некрасиво и безыскусно.

— Милая, милая, — шептал Ортон, гладя ее по голове. — Ты должна помнить, что я тебя люблю, а это значит, что я найду силы понять все что угодно. Ведь я твой друг и уважаю тебя, без этого любовь немыслима — спроси у кого хочешь.

— У кого? — всхлипнула Арианна.

— У Аластера, у Алейи, у всех, кому ты веришь… у шута. От императора не укрылось, как вздрогнуло тело его жены при слове «шут».

— Расскажи мне все, милая.

— Прежде ответь мне на один вопрос, — тихо попросила императрица. — Ты бы нашел в себе силы понять меня, если бы я полюбила другого?

— Ты… полюбила?

— Мне очень важно знать, — настаивала она. — Ответь, пожалуйста.

— Пришлось бы, — ответил Ортон странным, сдавленным голосом. — Наверное, это последнее, на что мне хотелось бы искать в себе душевные силы, но если тебе нужна помощь, совет или что-нибудь еще — просто мне в голову не приходит, что именно, — то я готов. Я не отказываюсь.

— Ты должен знать наверняка, что я люблю тебя, — прошептала Арианна.

Ей было страшно. Слова признания рвались из нее чуть ли не против ее воли, но она понимала, что, как только произнесет их, эта жизнь закончится и начнется иная, совершенно ей неизвестная — возможно, горькая, тоскливая и безысходная. Несмотря на все уверения Ортона, найдет ли он в себе мужество, чтобы простить ее за эту, пусть и нечаянную измену? Сможет ли понять, что он все так же дорог и любим, может, еще дороже и любимее, ибо ее сердце по-прежнему принадлежало ему, хоть и нашлось в нем место для другого человека?

Но жить с такой тяжестью тоже невозможно. Арианна не могла ни дышать, ни думать, ни говорить ни единой минуты, чтобы не чувствовать себя разбитой и искалеченной. Она боялась, что не отыщет даже приблизительно подходящих по смыслу слов, чтобы описать весь ужас и тоску своего раздвоения. В ней уживались бесконечно счастливая любящая и любимая супруга и страдающая от тайной любви женщина.

Она больше не всхлипывала, тяжелые слезы градом катились по ее щекам, оставляя на них красные полосы. Когда душе так больно, то слезы чрезвычайно горькие и они прожигают кожу, в уголках глаз белел налет соли. Лицо ее как-то моментально похудело и осунулось, а нос заострился. Ортон сочувственно смотрел на жену и чувствовал, что его сердце болит так же отчаянно, как и ее.

— Бедная моя, неужели так все страшно и тяжело? Она закивала головой, цепляясь за него непослушными пальцами. В этот миг ей показалось, что он может сию секунду уйти, разгневавшись, и оставит ее одну в оглушительном, тоскливом одиночестве.

— Не бросай меня, — выкрикнула Арианна. — Только не бросай меня, слышишь?! Я уже не смогу жить без тебя, без твоей любви. Мне нужно каждое утро просыпаться и знать, что рядом ты, засыпать в твоих объятиях, нужно слышать твой голос и твои шаги, видеть, как ты смеешься или сердишься! Ты мне нужен… Господи! Если бы ты знал, как ты мне нужен.

— И ты мне нужна так же сильно, — растерянно прошептал Ортон, прижимая к груди свое заплаканное, страдающее сокровище. — В чем же беда?

— А если бы в моей жизни появился человек… Не так, как ты, не такой дорогой и близкий, но тоже нужный… Что бы ты сказал? Я была бы не достойна тебя, милый мой!

— Да что же это такое, — спросил император тревожно, — не в Аластера ли ты влюбилась?!

— Что? — охнула она. — Нет, что ты. Это все равно что влюбляться в произведение искусства или совершенную по форме драгоценность — такое же безумие и безрассудство.

— Рад, что ты это понимаешь, — явно обрадовался Ортон. — Но не Сивард же пришелся тебе по сердцу… Хотя от этого мошенника можно ждать чего угодно. Покорил же он неприступную императорскую сокровищницу, покорил сердце Начальника Тайной службы, мог бы и тебя завлечь в свои сети. Говорят, он и крокодила может уговорить пойти в невесты.

Если император добивался того, чтобы его возлюбленная немного расслабилась и повеселела, то он достиг своей цели. Арианна звонко захохотала, размазывая по лицу непросохшие слезы.

— Ну тебя, негодяй! Наверное, я сейчас такая уродина, — совершенно непоследовательно добавила она. — Представляю себе: распухшие глаза и толстый красный нос. Нет, только не смотри на меня.

Как назло, в спальне было уже совсем светло, и птицы голосили вовсю. Им казалось, что они своего добились, и солнце наконец рассиялось на чистом небосводе, проснувшись именно от их пения и чириканья.

— Позволь мне самому решать, смотреть на тебя или нет, — серьезно сказал Ортон. — Ты такая же прелестная, как всегда. Может еще краше. И запомни: ни болезнь, ни слезы, ни даже старость не заставят меня думать, что ты стала менее привлекательной.

— И когда я буду морщинистой и толстой, как нянюшка, тоже будешь меня любить? — спросила Арианна.

— Если ты, конечно, не сбежишь от меня со своим новым воздыхателем, — усмехнулся император.

— Ну уж он-то от тебя никуда не денется, — вздохнула она.

— Рассказывай по порядку.

Ортон поднял Арианну на руки и стал носить по комнате, покачивая, как ребенка.

— Рассказывай, не бойся. Я все равно останусь с тобой и буду тебя любить. Всегда. Что бы ни случилось. Потому что ты — мое счастье, и я от тебя уже никуда не денусь.

— Шут, — пробормотала она, утыкаясь носом в уютную ложбинку между его мускулистым плечом и высокой, стройной шеей.

— Что шут?

— Я не понимаю, что со мной делается, но я тянусь к нему сильнее, чем к кому бы то ни было во дворце. Да что там — во дворце! Кроме тебя, меня вообще ни к кому так не влечет. Ты только не подумай, — быстро сказала она. — Просто с ним очень интересно. Когда он не занят, то иногда ездит со мной верхом или катает на лодке по каналу — и все время что-то рассказывает. Он столько всего знает! Впрочем, что я… ты ведь знаком с ним столько лет, — наверное, наизусть его выучил.

— Не сказал бы, — ответил император. — Ну а как он к тебе относится?

— Предельно почтительно, — вздохнула Арианна. — Но мне кажется, что я ему тоже нравлюсь. Немножко.

Ортон уселся обратно на кровать, продолжая держать жену в объятиях.

• Предыдущая
• 66/107
• Следующая