Для убийства нужны двое - Бозецкий Хорст - Страница 12

Но еще оставалось время. Отогнав унылые мысли и сомнения, он поднялся на лифте в контору. Машинально, даже не пересчитывая, прибавил сорок тысяч марок Шеффи к тем девяноста, которые забрал в банке. Потом сумку со всеми деньгами поставил на стол и из потайного ящика в левой тумбе стола извлек поддельный договор, в котором говорилось о ста тридцати тысячах марок. Довольно долго пытался правдоподобно повторить замысловатую дядину подпись, но в конце концов справился и с этим. И только тогда почувствовал что-то вроде гордости и триумфа.

— Карин, вызови, пожалуйста, Паннике, Айлерса, Бренденфельда, Нентвига и Шульца!

Через несколько минут руководители основных отделов фирмы собрались в кабинете, разглядывая деньги и договор.

— Карин, принесите нам шампанского! — крикнул Томашевский. Он наслаждался удивлением подчиненных и весь сиял. Наконец-то он что-то собой представляет!

«Ну и пройдоха этот Томашевский! Из ничего — такие деньги! Как мастерски он вытянул у старика больше ста тысяч марок! А на каких условиях — просто потрясающе! Никто другой такого не смог бы!»

Тут возникала, конечно, небольшая проблема с дележом доходов — ведь отчет скоро предстоит показывать Шеффи. Если взять за основу сто тридцать тысяч марок, доходы возрастут. Да ладно, к тому времени он подыщет отговорку. Утро вечера мудренее.

Шампанское пенилось, и Паннике первым поднял бокал. Он улыбался, улыбался уважительно, и в пафосе его слов не чувствовалось ни малейшей иронии.

— За ваше здоровье, герр Томашевский, и за процветание фирмы! Думаю, теперь мы выкарабкаемся. Обещаю, что использую предоставленный шанс и приложу все силы, чтобы вдохнуть новую жизнь в нашу фирму. Прежде всего теперь мы можем закончить строительство. Теперь те, кто ждал со дня на день банкротства, сами станут предлагать нам кредиты. За хорошее начало!

— Будьте здоровы! — провозгласил Томашевский. — И сердечно благодарю. Теперь мы взлетим, как ракета, ведь горючего предостаточно.

— За здоровье мистера Шеффи! — воскликнул Айлерс, молодой человек, ведавший реализацией.

— Разумеется. — Томашевский был доволен: все поверили, что Джон Шеффи пришел в контору с чемоданом, полным денег. Здорово он это придумал. — А теперь, господа, постараемся разделить эти деньги между кредиторами так, чтобы что-то осталось и нам. В ближайшие дни жду ваших предложений. Вы, герр Айлерс, возьмите толкового парня для охраны и сейчас же отвезите тридцать тысяч марок в банк.

— Только не в Бранденбургский земельный, — рассмеялся Паннике. — Там их тут же украдут.

Томашевский на миг окаменел. Казалось, прошла вечность, пока он почувствовал, что лицо его расплывается в широкой ухмылке. Румянец, к счастью, можно было объяснить действием шампанского. С трудом овладев собой, он осторожно продолжал:

— Деньги должны попасть в банк немедленно. У них два наших векселя, и если что…

— Уже иду, — кивнул Айлерс. — Но если по пути у меня откроется портфель и полиция их заметит, еще подумают, что я — грабитель из Гермсдорфа.

Все оглушительно расхохотались. Казалось, только Паннике трудно было казаться веселым и довольным.

Манхардт мчался по коридору со скоростью олимпийского чемпиона по ходьбе на длинные дистанции и собрался было с разбегу влететь к начальству, но вовремя остановился, замер по стойке «смирно», поправил галстук и осторожно постучал.

— Войдите!

Манхардт увидел, что доктор Вебер сидит за темным письменным столом и листает толстую книгу. Он даже не поднял глаз, так что поклон Манхардта пропал впустую. Комиссар вежливо улыбнулся, но в нем кипела злость. Вечно старается унизить! Нужно или не нужно, это просто у него в крови!

Главный криминальный советник доктор Вебер был ироничным коротышкой, в кругу приятелей его именовали Дед Всевед, но в отделе по расследованию убийств позволяли себе сократить титул только до «главного».

— Труд по криминальной тактике, — сообщил он. — Вам стоит прочитать. Не бывает книг, из которых было бы нечего почерпнуть. Quid hie statis otiosus?

— Простите? — Манхардту показалось, что он становится все меньше, превращаясь в карлика.

— Зачем стоишь ты без движения? — перевел доктор Вебер. — Простите, что на «ты», — это всего лишь для точности перевода.

— Нужно еще немного выждать, потому что… Словом, объявилась женщина, которая утверждает, что она мать… ну, что ее сына похитили в Гермсдорфе. Я… Мы… — Манхардт совсем запутался и наконец замолчал.

Доктор Вебер элегантно закурил.

— Которая по счету? — спросил он, явно любуясь собой.

— Пока еще вторая. Но мне кажется, она говорит правду. Мы как раз послали за Грабовским — это тот кассир, — чтобы он просмотрел фотографии, которые принесла фрау Фойерхан. Ее фамилия Фойерхан…

— Садитесь, герр Манхардт!

— Премного благодарен, герр доктор!

Манхардт понемногу опомнился, и в нем все нарастала досада.

Ему всего нехватало — силы духа, денег, знаний. Как же он хотел сидеть дома на террасе, с «Любимыми, сужеными» Фонтане в руке.

«На перекрестке Курфюрстендамм и Курфюрстштрассе еще в середине семидесятых был большой сад, тянувшийся до самых полей…»

Да-а, память была одним из немногих его достоинств. Он, мелкий криминальный чиновник Ханс Юрген Манхардт, опоздал с появлением на свет на сто лет и еще выбрал не того отца. Читать и мечтать — вот это жизнь. Собственное существование ему казалось столь жалким, что, чтобы его вынести, приходилось перевоплощаться в других людей — неважно, выдумал их он или какой-нибудь писатель. Боже, с какими идеями он начинал, а теперь стал до мозга костей приспособленцем, обывателем с домом и машиной, служащим тем, кто время от времени подбрасывает ему несколько крошек с барского стола. И даже не смеет сказать то, что думает. Непрерывно приспосабливаться, делать вид, что уважаешь свободную и демократическую систему, власть и собственность. Граждане, берегите своих миллионеров! Надеюсь, ему удастся держать язык за зубами хотя бы до пенсии. Но до нее еще больше двадцати пяти лет. Как бы он был счастлив, не забей ему дед-левак голову революционной мутью! Это отметило его несмываемым клеймом. Ну и если быть честным, буржуазное общество ненавидит он прежде всего потому, что смог выбиться только в крохотные винтики, в мелкие чиновники, ненавидит его и притом выбрал профессию, которая заставляет рисковать всеми силами, а при надобности и жизнью, для ее укрепления. Теперь могущественный аппарат раскрутился, чтобы схватить человека, который украл девяносто тысяч марок — но тех, кто зарабатывает на обмане других десятки миллионов, никто никогда не поймает за руку, наоборот, они получают поздравления и награды. Да, парень ранил человека. Но многие из тех, на чьей совести сотни людей, сегодня уважаемые граждане и высокооплачиваемые руководители. И чему могут помочь эти глупые мысли мелкого чиновника Ханса Юргена Манхардта? Ничего на свете не изменится. Людей его уровня можно просто сменить, как сгоревшую лампочку.

— Женщина работает секретаршей в сенате, ей около шестидесяти. Сына зовут Гюнтер, Гюнтер Фойерхан. Она только что вернулась от сестры из Гамбурга. Сын не ночевал дома.

— Загулял где-то? Что говорит его подружка?

— Подружка? У него их полно. Но фрау Фойерхан утверждает, что обзвонила всех — и нигде ничего. Прочитав все газеты, она уверена, что похитили именно ее сына. Она так рыдает, что невозможно вынести.

— А есть у ее сына приятель по имени Томас?

— В том-то и дело! Зовут его Томас Шварц.

— Числится в картотеке?

— Нет.

— Если она говорит правду, парня срочно взять под наблюдение!

— Разумеется! — Манхардт горел рвением. — Посмотрите, она принесла три фотографии.

Оба склонились над письменным столом. На двух черно-белых Гюнтер Фойерхан был с матерью, судя по всему, на пляже в Ванзее, на третьей, цветной — с длинноногой блондинкой из недешевых. «Тип плейбоя, — подумал Манхардт. — Такие рекламируют лосьон после бритья, белье, сигарет и спортивных автомобилей. Романский тип. Брюнет, длинные баки, ямочка на подбородке. Ужасно несимпатичный. И теперь такого дурака я должен выручать за казенный счет. Не стань его, мир совсем не рухнет. Если женщина права, похищенный выглядит именно так».