Выбери любимый жанр

Трилогия об Игоре Корсакове - Николаев Андрей - Страница 1


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

1

Андрей Николаев, Олег Маркеев

Трилогия об Игоре Корсакове

ЗОЛОТЫЕ ВРАТА

Пролог

Архипелаг Новая Земля

Спецлагерь «Бестиарий», 40км севернее поселка Малые Кармакулы

Февраль 1941г.

Морозный воздух ворвался в сени, заклубился паром, будто на раскаленную каменку в парной плеснули ковш холодной воды. Тимофеев захлопнул дверь, потыкался вслепую, нашаривая вход в дом, толкнул с силой и ввалился в тепло, пропахшее табачным и спиртовым перегаром. На грубом дощатом столе горела керосинка, стояла кружка с недопитым чаем. Заправленная шерстяным одеялом и оленьей шкурой койка манила прилечь, отоспаться, наконец, за все бессонные ночи. Смерзшие ресницы оттаяли, он смахнул влагу с лица, сбросил варежки и негнущимися пальцами стал развязывать ремешки стянутой у горла кухлянки. Кожа намокла, узел никак не поддавался, и он попробовал достать его зубами. Нет, не получилось. Накопившееся бешенство прорвалось рычаньем и неразборчивыми матюгами. Сплюнув на пол слюну с привкусом сальной кожи, Тимофеев, оставляя на светлом дощатом полу мокрые следы, протопал к сундуку возле койки. Нашарив спрятанный в щели на полу ключ и, открыв амбарный замок, он распахнул сундук, вытащил из его недр четвертную бутыль со спиртом. Закуска в сенях, а и черт с ней. Он выплеснул остатки чая в угол, набулькал полкружки и, выдохнув, опрокинул спирт в рот. Жидкий огонь опалил гортань, пронесся по пищеводу и тяжело упал в желудок. Тимофеев подышал открытым ртом, занюхал рукавом кухлянки и упал на табурет. С-сволочи… Все сволочи! Спецлагерь, спецпоселенцы… Да начхать мне!

Спирт ударил в голову, стало жарко. Он потащил малицу через голову, завязки сдавили шею под подбородком. Тимофеев рванул раз, другой, схватил со стола нож и, одним махом разрезав ремешки, стянул малицу и швырнул ее на пол. Ну, я вам устрою, господа! Это мы быстро определим, кто здесь начальник лагеря, а кто зе-ка. Поначалу думалось – интеллигентишки вшивые, что, не видали таких? Под Пензой, когда в начальниках колонии ходил. Да сколько угодно! Мигнешь блатарям – и нету филосова-инженера. Вот беда-то, но что поделаешь – лесоповал. Здесь тебе не в конторе бумажки перекладывать, заговоры устраивать. Дерево, оно, бывает, и на человека повалиться может. А можно и на шило случайно упасть. Два-три раза, для верности. Ну, помер инженер. Острая сердечная недостаточность. Слаб здоровьем оказался, философ-то.

А здесь один блатной затесался, и тот сукой стал. Как услышал про шило, так валенок из себя строить начал. А ведь на воле на гоп-стопе попался. Ну, ничего, и ему припомним. Выбрать, кто послабее. Вон, пацана этого, ассистента раз и – в карцер. Жидковат ассистент, не то, что профессор. А что карцер деревянный, так это ничего. На улице минус сорок пять, одну ночь посидит там, да что ночь – пару часов, так ломом не отколупаешь ассистента. Одного зароем, зато другим наука будет. А что, взвод в ружье поднять, весь, и хрен с ним, что винтовки в лагере не стреляют. Штыки примкнем – пусть философы попробуют штык заговорить! Знахари, мать их за ногу.

Лицо и пальцы горели, отходя от смертельных объятий ледяной стужи. Вытащив пачку «Беломора», Тимофеев закурил. Табачный дым успокоил натянутые нервы. Постепенно комок ярости, скопившийся в груди, рассасывался, растекался, уступая место расслабленности. Сходив в сени, он принес сверток с обжаренным моржовым мясом, настругал несколько прозрачных ломтиков, круто посолил и налил еще спирту. Ну, за Родину, за Сталина. Спирт легко скользнул по проторенной дорожке. Тимофеев кинул в рот кусок мяса, зачавкал, ощущая во рту вкус опостылевшей моржатины. Да-а, а эти скоты оленину жрут. Давеча караульный на вышке доложил, мол, олень вошел в ворота лагеря и прямиком к их бараку. Да еще рогами стукнул в дверь – мясо пришло, отворяйте. И, естественно, отворили, за рога милого, и в хату. Тимофеев тогда подумал, нажрался чурек этот на вышке, как его? Усманов, Усман-Ходжаев… Но перегаром не пахло. Посмеялся еще над узбеком: что, олень сам пришел, шкуру снял, сам в куски порезался и котел прыгнул? Узбек божится по-своему, глаза таращит. Ну, зашел Тимофеев к этим э-э… врагам народа – бульон в котле булькает, мясом пахнет. Шкуру, конечно, припрятали, сволочи. Говорят – песца словили, вот, варим. Угощайтесь, гражданин начальник. И в добавок запах! Огурцами свежими! За полярным кругом свежие огурцы! В Архангельске, да что там, в Москве в феврале свежих огурцов не достать, только в Кремле, небось, кушают, а эти… Сейчас нальют своей настоечки на морошке, выпьют, оленинкой закусят, суп похлебают. Огурчики, то-се.

Почувствовав, как злоба опять начинается ворочаться в груди, Тимофеев снова наполнил кружку. Завтра, прямо с утра, выгнать всех на улицу – пусть снег гребут. Мало ли, что метель, а порядок быть должен. Пусть попробуют отказаться, пусть только попробуют. Я вам припомню все ваши долги, господа интеллигенты, философы, лекари-знахари! И кошмары мои ночные, и оружие не стреляющее, и оленину эту с огурчиками. Все припомню.

Тимофеев выпил, пожевал мясо, проглотил через силу. А как хорошо начиналось: начальник спецлагеря, выслуга, северные, усиленный взвод охраны под рукой. Не понял, что чертовщиной запахло, как только в Малых Кармакулах с «Рошаля» выгрузились: рассадили местные ненцы косорылые всех по нартам, поехали в лагерь. С нартами, на которых заключенные, собаки, как заведенные бегут, хвостами машут, а под охраной – то полозья у нарты лопнет, то постромки порвутся. Хорошо пурги не было. Тимофеева еще в Москве предупредили: потеряешь людей – носом к стенке и жди девять граммов в затылок. Прибыли на место. Всего-то километров пятьдесят от Кармакул, правда, залив объезжать, но все равно – рядом, а показалось, будто на край света загнали. Только когда Тимофеев увидел знакомый силуэт вышки, колючую проволоку, вроде полегчало на душе. Зона, она зона и есть: что под Пензой, что за Полярным кругом. Выходит, зря полегчало: неделю пурга, ветер будку часового от ворот унес, слава богу, стрелка в ней не было. На улицу носа не высунешь, даже по нужде. Тимофееву плевать – в избе и спирт заготовлен, спасибо строителям, и уголь для печки и мясо моржовое. А как там зеки обходятся – это их дело. Оказалось, неплохо обходятся. И стрелки из взвода с ними уже спелись – вроде, в караул выходят, а сами к ним в барак, греться. Как-то так получилось, что изба начальника лагеря на самом продуваемом место в лагере оказалась. Снегом в половину окна замело, дверь не откроешь. Через неделю Тимофеев кое-как выбрался. Метель – метелью, а службу править надо. Десять шагов от своей избы отошел и глазам не поверил: только что ветер выл, снег колючий, как иголки, в лицо летел, а здесь… Тишь, да гладь. Звезды, как бриллианты по черному бархату и в полнеба занавес: синий, зеленый, да розовый. Шелестит, шепчет что-то. Тимофеев огляделся. четыре лагерных барака, еще один для охраны, посмотрел назад, и аж замутило: снег бесится за спиной, смерчем ходит и сквозь него изба начальника, наполовину заметенная, как берлога в тайге, стоит. Чертовщина, одним словом. Первым делом двинул он в солдатский барак, разгон устроил, потом, уже немного успокоенный, закурил, огляделся. С кого начать? Ага, вот этот барак, вроде бы, женский. На трех баб – такой барак! Много чести, но ладно. Как себя вести будут. Две бабы – старые кошелки. Одна из бывших, то ли учительница, то ли еще кто, вторая – бабка откуда-то из деревни, а вот третья, лет тридцати, в самом соку. Жидовка, или армянка какая. Волос черный, глазищи бездонные. Будет послушной – приблизим, пусть постель греет, решил Тимофеев и, по хозяйски толкнув дверь, зашел в женский барак.

До сих пор при воспоминании о последующих событиях его бросало в дрожь …

Барак бабы разгородили: в одной половине спят, а в другой – еду готовят, посиделки свои, бабские, устраивают, постирушки там всякие. А в тот день баню организовали. Шагнул Тимофеев из сеней в дом: ведьма эта черная как раз бадью подняла, чтобы мыло смыть. Стоит, напряженная вся, руки с бадьей вверх подняты, волосы мокрые по плечам лежат, ноги чуть расставлены… Увидала его, усмехнулась нехорошо, но бадейку не бросила, не прикрылась, стерва. Воду не спеша вылила на себя, бадью уронила, да как руками поведет…

1
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело