Живи с молнией - Уилсон Митчел - Страница 30

• Предыдущая
• 30/141
• Следующая

Он сделал небрежный жест, но вдруг глаза его расширились – он увидел бледность Эрика, холодную ярость в его взгляде и ощутил внезапно животный страх.

Он почувствовал, что вот-вот вспыхнет бунт, и инстинктивно понял, что у него не хватит силы совладать с ним. Но открытого вызова не последовало – все улеглось, и мгновение спустя Хэвиленд уже недоумевал, что, собственно, его так испугало. Только воспоминание об этом ощущении долго еще преследовало его, и каждый раз Хэвиленд с неприятным чувством думал о том, что в тот напряженный момент он обнаружил в себе внутреннюю слабость.

– Пожалуй, вам пора на занятия, – сказал он, отворачиваясь к столу. – У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

Эрик по-прежнему молчал. Полное прекращение работы казалось ему таким чудовищным преступлением, что он даже удивлялся, как у Хэвиленда хватило дерзости смотреть ему в глаза. Эрик сейчас был способен задушить его и с трудом заставил себя сдержаться.

В коридорах веял прохладный летний ветерок, но Эрик быстро шагал, ничего не видя и не замечая, – его душила злоба.

Весь день он терзался от тяжкой обиды. Он был груб со студентами, подчас, сам того не сознавая, даже жесток. Несколько раз он готов был бросить занятия и бежать к Сабине в магазин, чтобы поделиться с ней своим горем. Больше всего от этого страдает она, говорил он себе. Ей будет еще тяжелее, чем ему. Он увидится с ней вечером, у себя на квартире, и к тому времени придумает, как бы помягче сообщить ей о случившемся, хотя, откровенно говоря, он сам отчаянно нуждался в ее утешении.

С тех пор как ему уступили на время квартиру, Сабина проводила у него каждый вечер. Она приходила прямо с работы, и они вместе готовили себе обед. Иногда, позвонив домой, что будет ночевать у подруги, она оставалась до утра.

– Конечно, дома мне не верят, – призналась она Эрику. – Они вряд ли были бы шокированы, но я все-таки не могу сказать им правду.

Сегодня Эрик собирался вернуться домой раньше нее и, как было условлено, должен был купить продукты. Как быстро они привыкли называть «домом» чужую квартиру, где им предстояло прожить всего несколько дней! Выйдя из кино, они говорили: «Пойдем домой и выпьем кофе». По телефону они спрашивали: «Когда ты придешь домой?» Это слово им было необходимо, и они старались произносить его как можно чаще.

Отперев дверь и войдя в квартиру, Эрик сейчас же направился к нише, где помещалась кухня, поставил на огонь две кастрюльки с водой и стал чистить картошку. Света он не зажигал.

Через несколько минут пришла Сабина. Уже в том, как она открывала дверь, чувствовалось веселое возбуждение, и темные комнатки, казалось, сразу ожили. Она тихонько засмеялась и, закрыв за собою дверь, прислонилась к ней спиной, чтобы лишнюю секунду насладиться радостью предвкушения.

Эрик знал, что, повернув голову, он увидит ее счастливое лицо. Ему не хотелось смотреть на нее. Он кончил чистить картошку и стал тщательно собирать очистки в бумажный пакет.

– Хэлло, – бросил он через плечо. – Ты что-то рано сегодня.

– Я не стала спускаться в метро и бежала бегом всю дорогу. – За его спиной послышались приближавшиеся шаги. – Почему ты не зажег свет? – спросила она.

– А я и не заметил, что темно.

Голос ее слегка изменился.

– Что случилось, Эрик?

– Ничего, – сказал он и обернулся к ней, вытирая руки. – Обед почти готов.

Лицо ее прояснилось; она сняла шляпу.

– Вот и хорошо. Я умираю с голоду. Я купила печенья, так как знала, что ты забудешь об этом.

– Ты мне не поручала покупать печенье.

– Конечно, – она снова засмеялась. – Ты бы все равно забыл. Да ты и не знаешь, какое покупать. – Сабина прошла в крошечную ванную. Плеск воды заглушил ее слова, потом она мечтательно сказала: – Когда-нибудь мы купим клубники, положим сверху сбитые сливки, а сверху еще клубники, а сверху – сбитые сливки и съедим все сразу.

– Когда-нибудь – конечно, – отозвался он.

Через минуту Сабина вошла в комнату с полотенцем в руках.

– Что случилось, Эрик? – спросила она, и голос ее снова стал озабоченным.

– Хочешь, пойдем сегодня в кино? – спросил он.

– Нет. Ведь мы на этой неделе уже один раз были в кино. Больше мы не можем себе позволить.

– Может, проедемся на автобусе?

– Это будет стоить сорок центов. – Она не сводила с него пытливого и озабоченного взгляда. – Эрик, что с тобой?

– Да что плохого, если мне хочется иногда прогуляться?.. Эти комнатушки действуют мне на нервы, – прибавил Эрик, пытаясь смягчить свой вызывающий тон.

Сабина нерешительно отвела от него глаза и пошла отнести полотенце в ванную. Вернувшись, она медленно подошла к нему, в голосе ее была ласка и озабоченность.

– Если тебе так хочется, мы можем пройтись по Риверсайд-Драйв, а потом выпить содовой воды.

– Это ведь тоже будет стоить тридцать центов!

Сабина виновато улыбнулась.

– Ну хорошо, милый. Раз уж тебе так невтерпеж, пойдем в кино. Наплевать на деньги, в самом деле!

– А, черт, да не в этом дело! – сказал он, терзаясь своим горем. – Не нужно мне это паршивое кино! Не хочу я кататься на автобусе! Эта содовая вода мне в горло не полезет! Я тебе скажу все честно, Сабина. Нам придется ждать еще целый год.

Сабина растерянно вскинула на него глаза.

– Почему? – тихо спросила она.

Эрик рассказал ей о том, что произошло. Он старался быть как можно спокойнее, но ожесточение снова овладело им. Он шагал взад и вперед по комнате, бестолково и яростно размахивая руками. Вдруг он удивленно поглядел на свои руки и вспомнил, что точно так, бывало, жестикулировал его отец. Мальчиком Эрик в такие минуты стыдился отца – он казался ему каким-то совсем чужим. Но сейчас Эрик увидел себя таким же, каким запомнил отца, – униженным, ожесточенным, молчаливо проклинающим судьбу, так сурово обошедшуюся с ним. Мысль о том, что его ждет такой же бесславный конец, была Эрику невыносима. Нет, он не допустит, чтобы жизнь осилила его.

Когда он кончил, Сабина прошла в кухню и зажгла свет над плитой. Зашелестела бумага – Сабина разворачивала свертки. Положив в кастрюлю сосиски, она обернулась.

– Ты можешь как-нибудь изменить положение? – спросила она.

– Что я могу? – сказал он. – Я тут бессилен. Должен проглотить и сказать спасибо. Это значит, что еще целый год придется тянуть эту проклятую жизнь – ходить по улицам и видеться только вечером, по субботам. Разве могу я допустить, чтобы ты терпела все это еще столько времени? Честное слово, Сабина, просто не могу!

Она продолжала возиться с посудой, не поднимая головы. Эрик не сводил с нее глаз, но она упорно молчала.

– Я не помню, чтобы ты говорил мне об этом в прошлом году, – сказала она наконец. – Так сложились обстоятельства, и мы с ними примирились, верно?

– У нас не было другого выхода.

– А сейчас разве есть? Ты говоришь, что ничего не можешь поделать с Хэвилендом. Ну, не можешь, так не можешь. Значит, и волноваться ни к чему.

– О чем ты говоришь, не понимаю? – спросил он.

– Если нужно ждать еще год, значит, будем ждать, только и всего. – Она говорила очень деловитым тоном, почти без всякого выражения.

– Тогда почему же у тебя такой голос?

– Какой?

– Злой. Ты явно огорчена.

– Да, конечно. – Она наконец обернулась к нему и резко сказала: – Но совсем не потому, почему ты думаешь. Я ужасно огорчена и ужасно разочарована. Но я могу ждать. Я так охотно иду на это, что мне даже не хочется плакать, как бы ты этого ни добивался. Ни за что не заплачу!

– Я добиваюсь, чтоб ты заплакала? – удивленно повторил Эрик. – Ты с ума сошла? Зачем мне это?

– Чтоб ты мог рвать на себе волосы, вот зачем! Тебе хочется превратить это в ужасную трагедию. Да, все это страшно неприятно, но никакой трагедии тут нет. Ты хочешь страдать и мучиться, чтобы потом проявить свое благородство и бросить меня ради моего же блага. Так вот, никаких благ, кроме тебя, мне не нужно. Мне с тобой всегда хорошо. То есть, положим, это не так, – добавила она, уже перестав сдерживать гнев. – Но тебе незачем упрашивать меня потерпеть еще год. Я иду на это по собственной воле!

• Предыдущая
• 30/141
• Следующая