Живи с молнией - Уилсон Митчел - Страница 34

• Предыдущая
• 34/141
• Следующая

– Вероятно, я загляну с утра, – ответил Хэвиленд. Он посмотрел на письменный стол, потом на Эрика и отвернулся. – Вот что я вам скажу. Я не буду запирать лабораторию. Можете работать самостоятельно, сколько хотите. – На лице Эрика мелькнул проблеск надежды. – Раз в неделю, по утрам, я буду к вам наведываться, – словно через силу сказал Хэвиленд. – Но больше ни на что не рассчитывайте.

Убедившись, что Хэвиленд не переменит своего решения, Эрик подумал, что надо рассказать обо всем Сабине, но не знал, в каком виде ей это представить – как хорошее известие или как дурное. Он сам внушил ей надежду, что сможет удержать Хэвиленда и что работа будет закончена летом, и вот теперь все рухнуло.

Она выслушала его, как обычно, с молчаливым сочувствием, тревожась больше за него, чем за себя. В ее спокойных серых глазах было такое выражение, словно она понимает все гораздо лучше, чем он, словно он был актером, пылко произносившим монолог, а она – сочувствующей публикой, которой он нравится и которая с волнением следит за его страданием, но видит также все, что происходит на сцене вокруг него, и знает, что пьеса еще далеко не кончена.

– Из этого следует одно, милый: нам тоже надо взять отпуск, – спокойно сказала она. – Мне полагается десять дней. Давай куда-нибудь поедем.

– Как же я могу уехать? – возразил он. – У меня ведь нет времени.

– Ну, десять дней ты, конечно, можешь выкроить. – Она умоляюще улыбнулась. – Тебе так нужно отдохнуть! Ведь ты просто сам на себя не похож.

– А где мы возьмем денег?

Сабина пожала плечами.

– Это обойдется недорого. Поедем в Провинстаун. Ты любишь океан?

– Разве Провинстаун у океана?

– А ты не знаешь, где Провинстаун? – спросила она.

– Никогда в жизни о нем не слыхал.

– Ты шутишь!

– А почему я должен знать какой-то Провинстаун? У меня на родине есть такие города, о которых ты тоже никогда не слыхала.

– Неужели ты никогда не слыхал о Юджине О'Нейле?

– Неужели ты не слышишь, какой у тебя снисходительный тон?

– Вот я тебя и рассердила, – серьезно, но без упрека сказала она. – Ну, ударь меня.

Эрик был более чем рассержен. Словно вихрь пыли, крутящийся летом на проселочной дороге, налетел на него порыв возмущения. Это была как бы миниатюрная копия того урагана, который месяц назад довел его до бурных рыданий. Он попытался превратить ее замечание в шутку.

– Если б я когда-нибудь тебя ударил, то только левой рукой, о которой не ведает правая, – сказал он и затем, с досадой передернув плечами, откровенно признался: – Сам не знаю, что на меня нашло.

– Отлично знаешь, как и я, и поэтому мы уезжаем, – твердо заявила Сабина.

Целый день они ехали до Провиденс, а оттуда направились к мысу Код; автобус был переполнен, день стоял душный и жаркий, но это их не смущало. Упиваясь ощущением необычного, они не замечали ни шума, ни громких голосов и чувствовали себя как бы в отдельном купе.

В долгих сумерках пейзаж за окном автобуса казался Эрику таинственным и жутким. Временами дорога вырывалась из редкого леса и дюн и бежала по берегу моря; впереди, насколько хватал глаз, расстилалась водная гладь, синяя, ровная и пустынная. Резкий дневной свет понемногу тускнел, море становилось темнее. Глядя на пустынный горизонт, Эрик думал, что и там когда-то была жизнь, ее поглотила или снесла эта вода, и ему казалось, что в море таится какая-то смутная, но грозная опасность. В любую минуту этот величавый покой может исчезнуть, горизонт всколыхнется, и на мир обрушится страшная катастрофа.

За окном синели сгущавшиеся сумерки, похожие на дым костра; Эрик постарался отогнать от себя жуткие видения. В автобусе зажегся свет, и внешний мир потонул в темноте. В открытое окошко врывался прохладный ветерок, и Эрик теснее прижался к Сабине. Она обняла его одной рукой, притянула его голову к себе на плечо, и он почувствовал себя исцеленным, словно одного ее прикосновения, одной ласки было достаточно, чтобы прогнать призраки. Наконец взошла луна, и в ее бледном сиянии земля стала казаться менее мрачной.

В десять часов они приехали в Провинстаун; им указали дом, где сдаются комнаты. В прохладной ночной темноте белые домики, прижавшиеся один к другому, казались ненастоящими и походили на театральные декорации. Хозяйка ждала приезжих; в маленьком десятицентовом блокноте, служившем регистрационной книгой, Эрик записал: «Мистер и миссис Горин из Нью-Йорка».

Комната была просторная, с широкой двуспальной кроватью и тремя окнами. Оба по очереди долго плескались в ванне, потом сразу же легли спать. Ложась рядом с нею, Эрик потушил свет. Он чувствовал умиротворение, радость и усталость. Они что-то пошептали друг другу и поцеловались без страсти, но с огромной нежностью.

Никогда в жизни он не видел такого яркого солнца. В детстве бывало и яркое солнце, и высокое чистое небо, и широкие просторы, но он не помнил такого сверкающего воздуха, насыщенного мириадами мельчайших водяных брызг; каждая отражала и преломляла солнечный свет и переливалась ослепительным алмазным блеском. Небо над морем играло всеми оттенками голубого и синего – такие чистые тона Эрику приходилось видеть только в стеклянных призмах. Лазурная бухта всегда была покрыта мелкой сверкающей рябью, а океан беспрестанно катил свои синие воды на белый песок. Почти каждый день Эрик и Сабина на взятых напрокат велосипедах ездили к морю, захватив с собою сандвичи и бутылку молока. В городе они отыскали маленький ресторанчик, где хозяин согласился отпускать им ежедневно завтрак и обед со скидкой.

Вечерами они снова возвращались на пляж или же отправлялись на окраину города, к длинному каменному молу. Там можно было пройти четверть мили среди огромных скал, наблюдая, как луч маяка скользит по спокойным водам лагуны. В чинном молчании Эрик и Сабина шли по узкой дорожке следом за гуляющими парами, мимо других парочек, сидящих на скамейках. К девяти часам сумерки сгущались и на темной массе мола, вдоль дороги к берегу, попарно загорались крохотные красные огоньки сигарет.

Через четыре дня им стало казаться, что иной жизни у них никогда и не было и что впредь всегда будет так же. Они были совсем одни в совершенно новом мире, населенном такими же влюбленными парами, и это восхитительное ощущение наполняло их бесконечной умиротворенностью. Они все больше и больше становились похожи на идиллических островитян Тихого океана.

Это была жизнь, насыщенная ленивым покоем, яркими красками, тишиной и полным взаимопониманием, жизнь, похожая на сон, – сочетание товарищества и любви. Впрочем, неудовлетворенность по-прежнему не оставляла Эрика, – она, как подземные воды, никогда не прорывалась наружу, но невидимо влияла на все, что находилось на поверхности. Порою его одолевали мрачные мысли и сомнения; тогда он ложился на песок или на гальку, закрывал глаза и притворялся спящим, пока голос Сабины не отрывал его от бесконечных размышлений. На пятый день она неожиданно спросила его:

– Хочешь, давай поговорим?

И Эрик безошибочно понял, о чем она думает. Только сейчас ему стало ясно, что все это время, каждую минуту, она знала, что творилось в его душе.

Они сидели на голых песчаных дюнах, глядя вниз, на пустынный пляж. Немного поодаль начиналась полоска жесткой травы. Узкая черная лента шоссе, извиваясь, уходила вдаль и терялась между холмами, жгло горячее полуденное солнце, кругом царило безлюдье и тишина. Далеко впереди голубой купол неба спускался к морю, образуя четкую линию горизонта. Воздух был неподвижен. Листва на деревьях словно замерла, трава не шелестела. Слова Сабины повисли в этой величавой тишине.

– Не знаю, что и сказать, – немного погодя ответил Эрик. Он нагнул голову к своей тени на песке, подставив шею под горячие лучи солнца. – Иногда мне кажется, что надо было бы бросить этот опыт совсем и начать все сначала с кем-нибудь другим.

• Предыдущая
• 34/141
• Следующая