Живи с молнией - Уилсон Митчел - Страница 71

• Предыдущая
• 71/141
• Следующая

– Тогда поедем кататься, Эрик, – умоляюще сказала она.

Он встал, совершенно измученный.

– Ладно, только, ты сама будешь вести машину.

Эрик рассказал Траскеру о результатах своих переговоров с Мэри. Он кратко и сухо изложил окончательные выводы, стараясь скрыть собственное разочарование за честной объективностью.

– Мы сделаем прибор, – сказал Траскер, немного подумав. – Мы будем работать так, словно это дело абсолютно решенное. Если у Ригана есть на этот счет какие-либо соображения, так пусть он первый их и выскажет.

Когда через полтора месяца они, наконец, представили свои планы и смету, Риган сказал, что они могут приступить к работе, не дожидаясь ответа. Он держался холодно и официально.

– Мне придется изыскивать средства специально для вас, – объяснил он. – Весьма возможно, что дело затянется надолго. Тем временем берите все, что вам нужно, под мою ответственность. Я сам буду подписывать ваши требования на оборудование.

Такая готовность совсем было обезоружила их, но вскоре они поняли, что за каждой коробкой шурупов или моточком паяльной проволоки они должны обращаться к Ригану или к его секретарше.

– До каких же пор это будет продолжаться? – запротестовал Эрик через два месяца. – Ведь любой аспирантик имеет право брать все, что нужно для опытов, прямо со склада!

– Подождем еще немного, – сказал Траскер. – Не так-то легко перестроить университетский бюджет в середине года. Даже если он это делает нам назло, все равно работа идет своим чередом.

– Ладно, – ответил Эрик. – Но попомните мои слова: мы с вами два маленьких принца в башне, и когда в подземелье найдут наши косточки, вы спохватитесь, да поздно.

– Вы хотите бежать отсюда? – в упор спросил Траскер.

– Куда мне бежать? Сейчас не меньше чем полгода придется ждать какого-нибудь места, да и неизвестно, дождешься ли вообще. А я по уши влез в долги за мебель. Бежать я не собираюсь, но и не желаю, чтобы Риган помыкал мной, как круглым идиотом.

– Послушайте, Эрик, мы с вами согласились на то, что, по словам Лича, сулило нам хорошие перспективы. Но Лич умер, а с ним и наши надежды. Если вам хочется злиться, так злитесь на меня за то, что я вас втянул в эту историю.

– Вы не виноваты.

– Тогда забудем об этом, – сказал Траскер. – Нытьем тут не поможешь.

– Это, по-вашему, нытье?

Траскер засмеялся.

– Так меня всегда одергивает моя Эллен. Мне кажется, что я пылаю благородным негодованием, а она говорит, что это нытье. Кстати, мы приглашаем вас с Сабиной во вторник на обед. Эллен будет звонить Сабине. Я пригласил и Хьюго, но вы же его знаете – от него никогда не добьешься определенного ответа.

Хьюго Фабермахер до последней минуты не мог решить, идти ему к Траскерам или нет. В понедельник, в свежее весеннее утро, на пути в библиотеку, он догнал Сабину, возвращавшуюся домой с покупками. Он пошел рядом с нею, играя с Джоди, который был страшно доволен, что его наконец посадили в коляску среди свертков, – он устал от длинного подъема на холм. Хьюго улыбнулся, глядя на ребенка сверху вниз.

– Смотрите, как он развалился, точно король среди своих сокровищ, – грустно сказал Хьюго. – Весь мир принадлежит ему.

Сабина засмеялась.

– А между тем он считает личным оскорблением, когда я беру с собой коляску. По правде говоря, я беру ее не столько для него, сколько для свертков.

– Дайте-ка я покачу, – сказал Хьюго и, взявшись за ручку коляски, зашагал прямо и строго, словно желая своим видом показать встречным студентам, что нет ничего странного, если преподаватель катит детскую коляску.

Он избегал смотреть Сабине в лицо и не очень охотно поддерживал разговор, видимо, вполне довольный и тем, что идет с нею рядом. Часто встречаясь с Хьюго, Сабина не могла не догадаться о его чувстве, но она давно решила держаться так, словно между ними нет ничего, кроме приятельских отношений, которые так естественны между женщиной и товарищем ее мужа. Она твердо верила, что любовь без поощрения держится на очень зыбкой почве. Выкажи она сочувствие к его страданию, это подействовало бы на Хьюго так же, как если бы она предъявила на него жесткие права.

Она не боялась признаться себе, что находит его привлекательным, и это ее нисколько не смущало. По ее мнению, замужняя и влюбленная в мужа женщина вовсе не должна оставаться нечувствительной к обаянию других мужчин. Если бы ей нравился кто-нибудь до встречи с Эриком, вероятно, он продолжал бы нравиться ей и теперь, но она была уверена, что смогла бы разграничить эти два чувства. Следуя какому-то особому инстинкту, она всегда поступала разумно.

Однако при всей своей уравновешенности Сабине все-таки приходилось следить за собой, чтобы не поддаваться чувству симпатии к Фабермахеру в его отсутствие и его обаянию, когда они бывали вместе. Она не понимала, почему такой человек, как Хьюго Фабермахер, мог ею заинтересоваться, и ей казалось, что если бы она ответила ему взаимностью, он в конце концов разочаровался бы в ней. Не то чтобы она считала Эрика менее разборчивым или проницательным, чем Фабермахер, но просто Эрик был несравненно понятнее и человечнее. У нее с Эриком так много общего, а разве можно себе представить, чтобы у Фабермахера были какие-то общие интересы с нею. И все-таки он ей очень нравился.

– Вы будете завтра у Траскеров? – спросила она наконец.

Он пожал плечами.

– Вряд ли. Надо будет сказать им об этом.

– С тех пор как вы вернулись из Чикаго, мы вас почти не видим.

– Из Чикаго? – он глядел в сторону, но лицо его залилось краской. – Мне не следовало туда ездить.

– Все в ваших руках, – тихо сказала она.

– Для вас, может быть, жизнь проста. Для меня – нет.

– Вы сами ее осложняете.

Он тихонько засмеялся.

– Вы либо очень сильны духом, либо очень неопытны.

– Позвольте мне все-таки надеяться на лучшее, – улыбнулась она.

– Позволяю, и больше того, желаю вам всяческого счастья, но вы правы в одном: я должен больше бывать на людях.

Они уже дошли до библиотеки.

– Значит, вы завтра придете к Траскерам? – спросила она.

– Да.

– И знаете что, Хьюго, когда приедет Эдна, непременно приходите к нам с нею.

– Она не приедет, – быстро сказал он. – То, что я не смог сделать лично, я сделал по почте. – Он взглянул Сабине в глаза. – Вы вправе презирать меня за трусость.

Семейные обеды у Траскеров вошли для Эрика и Сабины в обычай. Фабермахер же чувствовал себя там менее свободно, хотя это был один из двух домов, где он вообще бывал. Его одолевала застенчивость; в свою очередь и девочки Траскера робели при нем, так как он казался им романтической фигурой. Эрик, наоборот, чувствовал себя у Траскеров как дома. Эллен Траскер выросла в такой же семье, что и он, и ему было приятно видеть в ее доме массу мелочей, которые напоминали ему детство.

Эллен Траскер, накрывая стол к обеду, ставила на него все блюда сразу – миску с супом, блюдо с горячими овощами, накрытое крышкой, жаркое, а в середине – нарезанный пирог или торт и кофейник.

– Так делают у нас дома, – говорила она, словно в сорок один год все еще чувствовала себя деревенской девочкой, приехавшей погостить в город. У нее были прямые русые волосы, смуглая кожа и карие глаза. Когда она бывала серьезна, лицо ее казалось совсем некрасивым, даже суровым, но ей очень шла широкая ясная улыбка; кроме того, она обладала ядовитым и метким юмором дочери бедного деревенского священника. Она была лишена женского тщеславия, но дом ее выглядел так, словно его скребли и мыли с утра до вечера.

Разговор о Ригане зашел еще до того, как дочери Траскера, Рут и Нэнси, стали убирать со стола. Пока длился обед, никто не упоминал его имени: все словно сговорились как можно дольше не начинать неприятного разговора. Но старик, казалось, все время незримо присутствовал среди них, злорадно притаившись в углу и ожидая, пока назовут его имя. В конце концов, когда о нем заговорили, он будто встал и сел за стол вместе со всеми, ехидно улыбаясь каждому в лицо, и они стали наперебой изливать свое негодование, словно это незримое присутствие приводило их в бешенство.

• Предыдущая
• 71/141
• Следующая