Новый старт - Уилсон Жаклин - Страница 24

• Предыдущая
• 24/44
• Следующая

Мама с беспокойством смотрела на меня.

— Здорово, — сказала я неискренне. — Спасибо большое.

— Тебя никто не заставляет записывать, — сказала мама. — Просто я подумала, может быть, тебе понравится. Но это не должен быть тяжкий труд, это должно быть весело.

— Нужно делать все по правилам, как в школе?

— Да нет, пиши, как получится, — сказала мама. — Если захочешь, рисуй картинки.

Это меня немножко воодушевило. Я решила, что буду рисовать много картинок. Я их еще и раскрашу. Может быть, возьму фломастеры из одного замечательного новенького набора.

Максик все равно никогда ими не рисует. В рождественские каникулы он еще изображал человечков, похожих на корявые пончики, но потом все их зачеркал черным фломастером.

Бабушка сказала, если он будет тратить фломастеры на глупую мазню, она их у него заберет, хотя он, в общем, не виноват, сказала она, глупо было дарить маленькому ребенку такой дорогой набор.

Мама сказала, что бабушка не имеет права отнимать фломастеры у Максика, но потом потихоньку попросила его пользоваться ими с умом. Она нашла много черных каракулей на стене рядом с матрасом, где спал Максик, и еле-еле их оттерла с моющим порошком.

С тех пор Максик вообще не прикасался к фломастерам, однако бдительно охранял коробку и поднимал вой всякий раз, как я или Вита подходили к ней близко.

Я дождалась, пока он покрепче уснет в своей берлоге, а Вита затихнет в кровати, прижав к себе Балерину. Тогда я выбралась из-под одеяла, прошла на цыпочках через детскую и очень осторожно пошарила у Максика под матрасом. Нашла большую гладкую жестяную коробку с фломастерами и тихонечко вытащила ее, стараясь не греметь. Я унесла фломастеры в ванную, собрала все полотенца и постелила их в ванну, чтобы было помягче, а потом залезла туда с подаренной тетрадкой и Максиковыми фломастерами.

Я открыла красную тетрадку и разгладила первую страничку. Выбрала черный фломастер, приготовилась написать «Олениха по имени Балерина» своим самым красивым почерком с завитушками. Вместо черного у меня вышла слабенькая серая линия. Фломастер был совсем исписанный.

Как видно, Максик потихоньку им рисовал. Наверное, придется маме закупить еще упаковку чистящего порошка.

Ладно, я взяла красный фломастер. Он оставил на бумаге бледно-розовый след. Максик и красный израсходовал! Я проверила золотистый, фиолетовый, ярко-синий. Почти все фломастеры были изработаны вдрызг. Остались только нелюбимые Максиком цвета — темно-зеленый и все оттенки коричневого.

Я ничего не могла понять. Я ни разу не видела, чтобы Максик ими рисовал. Как они оказались в таком состоянии?

Пришлось мне начинать свою книжку о Балерине собственными простенькими гелевыми ручками. Я долго не могла придумать, как бы мне нормально начать. Как-то глупо и по-детски звучит: олениха по имени Балерина сделала то-то и то-то… Куда интереснее было, когда она сама рассказывала о себе.

Вдруг меня осенило. Я прокралась в спальню, осторожно вытащила Балерину из-под Виты и вернулась в свое лежбище в ванной. Я надела Балерину на правую руку и вложила ей в лапки гелевую ручку.

— Что это? — Она повертела ручку.

Ты знаешь что. Это такая специальная розовая гелевая ручка, под цвет твоего хорошенького розового носика. Я хочу, чтобы ты, Балерина, записала для меня свою историю. Вроде автобиографии, начиная с самого твоего рождения.

— Когда я была еще совсем крошечным олененком, с большущими глазами и без рожек? — сказала Балерина.

Она глубоко вздохнула, поудобнее пристроила гелевую ручку в лапках и приступила к делу.

Я — олениха, меня зовут Балерина. Я родилась в страшную пургу, в такую вьюжную ночь, что нам с моей бедной мамочкой негде было укрыться. Мама старалась меня заслонить своим усталым, измученным телом, а я стояла по самую шейку в снегу и слабо тыкалась в нее носом. Ты, наверное, думаешь, что после такого холодного начала я на всю жизнь стала бояться холода? Но хоть я и хрупкая, даже теперь, в зрелом возрасте, я горжусь крепким здоровьем. У меня ни разу не было ни насморка, ни простуды, ни гриппа. Носу меня всегда розовый и красивый, он никогда не бывает красным и распухшим. Я бы считала унизительным для себя, если бы меня повсюду славили как красноносого олененка, да еще и сочиняли обо мне песенки.

Не хочу хвастаться, но я уверена, что заслужила не меньше славы своим хореографическим искусством. Я умею танцевать бальные танцы, чертовски здорово танцую бип-боп, лихо отбиваю чечетку, но моя главная специальность — балет. Я — Анна Павлова оленьего царства.

Я нажала на розовый носик Балерины — заиграла тихая музыка, «Танец феи Драже». Балерина сделала пируэт, раздувая колокольчиком свою прозрачную юбочку. Она закружилась по ванной, потом заплясала на водопроводном кране.

— Вот, я исполняю чечетку! — объявила она.

Мы обе засмеялись.

— Эм! — В дверь постучалась мама. — Эм, что ты там заперлась? Почему не спишь? Кто там с тобой?

— Только Балерина, мам.

Я вылезла из ванны и впустила маму внутрь.

— Опять ты со своей Балериной! Сумасшедшая девчонка! — сказала мама. — Меня просто убивает, как вы, дети, с ней возитесь, словно она живая. Ты совсем свихнулась, деточка. Но сочиняешь ты про нее просто замечательно. Уже начала записывать эти истории в свою новую тетрадку?

— Ага! — Я махнула перед ней раскрытой тетрадью.

— Ты пишешь в ванне? — ужаснулась мама, увидев груду мятых полотенец.

— Это у меня такая специальная сочинительская лежанка, мам.

— Господи боже, — вздохнула мама. — Не думала, что ты станешь сочинять по ночам. Ночью надо сладко спать в кроватке.

— Разве ты никогда не слышала о светильнике, горящем всю ночь напролет, мам? У меня вдохновение!

— У тебя на все найдется ответ, моя Эм! — Мама обняла меня. — Ну давай почитаем что у тебя получилось.

— Нет, подожди. Я сперва все закончу и заполню всю тетрадку целиком.

— Ну скажи, хорошо я придумала? Я специально купила нелинованную тетрадку, чтобы ты могла рисовать картинки. Может быть, Максик тебе одолжит на время свои шикарные фломастеры, если ты его очень вежливо попросишь.

Я сказала:

— Может быть.

Я решила, что не стану ябедничать на Максика. Сначала проведу собственное расследование.

Я даже не пробовала прямо спрашивать Максика. Просто на следующий день старалась за ним приглядывать. Я видела: когда он одевался, тайком вытащил из коробки коричневый фломастер и спрятал к себе в носок.

Я упорно ходила за ним по пятам, хоть это и было жутко утомительно. Максик носился по всему дому, кидался то туда, то сюда, бегал вверх и вниз по лестнице и вообще бесился. Пытался карабкаться на маму, бодал головой бабушку, дергал меня за волосы, щипал Виту. Опрокинул пакет с кукурузными хлопьями, облился соком, споткнулся о пылесос и поднял визг до небес — но он не вынимал из носка коричневый фломастер и ничего не рисовал.

Я терпеливо выжидала. Максик отправился в туалет. Я поднялась за ним и стала караулить у двери. Я ждала, ждала, ждала… Правду говорила бабушка, Максик в последнее время очень уж подолгу заседает в уборной.

Мне уже и самой понадобилось туда зайти. Да и надоело ждать. Я постучалась в дверь:

— Максик! Выходи, ты, наверное, уже закончил свои дела.

— Уйди, Эм, — ответил Максик из-за двери.

— Максик, ты там сидишь уже пятнадцать минут. В чем дело? Живот разболелся?

— Нет! Канай отсюда! — заорал Максик.

Он знал, что так говорить не полагается. Это выражение он подхватил из какой-то телепередачи, бабушку оно просто из себя выводило.

— Никуда я не собираюсь канать. Сам выходи оттуда! — Я выдержала паузу и зашипела в замочную скважину: — Я знаю, чем ты там занимаешься!

— Не знаешь! — Но в голосе Максика звучал страх.

— Выходи, не то расскажу маме, — пригрозила я.

• Предыдущая
• 24/44
• Следующая