Город золотых теней - Уильямс Тэд - Страница 24

• Предыдущая
• 24/208
• Следующая

Рени смотрела, как удаляется по коридору белесая фигура. Потом дверь закрылась. Больше всего Рени бесило, что хотя она просто мечтала сорвать на ком-то свою ярость, найти козла отпущения, это не получалось. Врачи действительно делали все, что могли. Несмотря на бедность, в больнице провели все тесты, которые могли хотя бы намекнуть на причину загадочной хвори Стивена. Но причин не было. Не было и ответов. И некого винить.

«Кроме Господа Бога, – подумала Рени. – Может быть». Но от этого проку не будет. Да еще, быть может, Длинный Джозеф Сулавейо причастен к этому каким-то боком.

Рени снова дотронулась до лица Стивена. Она надеялась, что где-то внутри этого бессознательного тела он может слышать и чувствовать ее даже через два слоя пластика.

– Я принесла книгу, Стивен. На сей раз не из моих, а из твоих любимых.

Рени грустно улыбнулась. Она всегда пыталась заставить его читать африканские книги – рассказы, книги по истории, сказки племен их предков, – хотела, чтобы он гордился своим наследием в мире, где подобные бастионы быстро сокрушал неумолимый, как ледник, поток культуры «первого мира». Но вкусы Стивена в этом направлении не распространялись.

Она включила свой пульт, увеличила шрифт, чтобы читать не напрягаясь, убрала картинки: она не хотела их видеть, а Стивен не мог.

– Это «Сетевые сыщики», – сказала она и начала читать: – «Гиперблок Малибу перекрыт полностью», – воскликнул Маскер, вламываясь в дверь и отпуская скимдоску в соседнюю комнату с удивительной для него небрежностью. Пристраиваясь на полке, «Зингрей-220» сбил несколько других досок, но Маскер даже не обратил внимания – так потрясла его новость. «У них пребольшие распознатели на каждой вточке».

«Это тяжелая гнусновость!», – ответил Ковш, отпуская голобликующий пульт парить в воздухе и поворачиваясь к своему взволнованному приятелю. – «Должно быть, там большие проблемы – на два входа!»

– Если бы ты пошел его навестить!..

Длинный Джозеф стиснул голову руками, словно пытался защититься от шума.

– Я же ходил, нет?

– Два раза! Ты был там два раза: в тот день, когда его туда отвезли, и когда доктор вытащила тебя на конференцию.

– А что ты еще хочешь? Он болен. Думаешь, я туда должен каждый день шляться, как ты? Он все равно болен. Сколько ни ходи, лучше ему не станет.

Рени внутренне кипела. Как можно быть настолько невыносимым?

– Папа, он твой сын. Он ребенок. Он лежит в этой больнице, один…

– И ни хрена не слышит! Я ходил, говорил с ним, и ни хрена он не слышит! Что попусту языком трепать? А ты ему еще книжки читаешь…

– Может быть, знакомый голос поможет ему вернуться. – Рени примолкла, мысленно моля Господа ее доверчивого детства дать ей сил – Господа, который милосерднее, чем тот, в какого она могла бы поверить теперь. – Папа, может, ему как раз и нужно слышать твой голос? Так сказал доктор…

Глаза Длинного Джозефа забегали, будто он искал выход, лицо хищно заострилось.

– Это что за ересь?

– Стивен с тобой поссорился. Ты на него накричал, сказал, чтобы он не возвращался больше. А теперь с ним что-то случилось, и может быть, где-то в глубине сна он боится возвращаться. Думает, что ты еще злишься на него, и не возвращается.

Длинный Джозеф вскочил с дивана, пытаясь прикрыть испуг наглостью.

– Да это… ты со мной так не говори, девчонка, и никаким докторам я так о себе говорить не позволю. – Он протопал в кухню и принялся шарить в буфете. – Ерундень этакая. Меня он боится? Да я ему просто мозги вправил. Даже пальцем не тронул.

– Его там нет.

Шум в буфете стих.

– Чего?

– Его там нет. Я не покупала вина.

– Ты мне не говори, за чем я пошел!

– Ладно. Как знаешь.

Голова у Рени болела. Она так устала, что с удовольствием просидела бы в кресле до завтрашнего утра. На работе, в транспорте, в больнице со Стивеном – она не меньше четырнадцати часов проводила вне дома. Вот вам и век информации – куда ни глянь, надо с кем-то встречаться , куда-то идти , в основном пешком, потому что долбаные электрички, мать их, опять не ходят!.. Кибернетическая эпоха. Срань.

Длинный Джозеф вернулся в гостиную.

– Ухожу. Мужику покой нужен.

Рени решила сделать последнюю попытку.

– Послушай, папа, что бы ты там ни думал, Стивену хорошо будет услышать твой голос. Пойдем к нему вместе.

Он поднял руку, словно замахиваясь на кого-то, потом прикрыл глаза ладонью. Лицо его исказилось от отчаяния.

– Пойти туда, – повторил он. – Так я должен идти туда и смотреть, как мой сын умирает.

– Он не умирает! – Рени подскочила.

– Да ну? Он носится по дому? Он в футбол гоняет? – Длинный Джозеф взмахнул руками. – Нет, он лежит в больнице, как его мама. Ты с бабушкой была тогда, ты не помнишь. А я три недели сидел с ней, смотрел, как она лежит, обгорелая. Пытался поить ее, когда она плакала. Смотрел, как она медленно умирает. – Он несколько раз моргнул, потом внезапно отвернулся, опустив плечи, будто в ожидании удара плетью. Голос его изменился до неузнаваемости. – Я… много времени просидел в той больнице.

Глаза Рени наполнились слезами. Голос на секунду изменил ей.

– Папа!

– Хватит, девчонка, – произнес он, не оборачиваясь. – Я пойду с тобой. Я его отец. Не учи меня, что я должен делать.

– Ты пойдешь? Может, завтра?

Длинный Джозеф сердито рыкнул.

– У меня дела. Я скажу тебе, когда пойдем.

– Пожалуйста, поскорее, папа! – Она старалась говорить помягче. – Ты нужен ему.

– Пойду я, черт бы тебя драл. Снова эту хламиду дурную натягивать. Только ты мне не говори, когда идти.

Он отворил дверь, все еще не желая – или страшась – встретиться с дочерью взглядом, и прошаркал на лестницу.

Измученная, запутавшаяся, Рени еще долго пялилась на закрытую дверь. Что-то случилось, но она никак не могла осознать что. На мгновение она ощутила к отцу ту любовь, какую питала раньше – когда он так старался сохранить семью после смерти жены, работал на трех работах, советовал дочери учиться и даже пытался помочь ей и бабушке Уме Бонгела нянчиться с малышом Стивеном. Но когда Ума умерла, а Рени выросла, он сдался. Длинный Джозеф, которого она помнила, исчез навсегда.

Рени вздохнула. Так это или нет, у нее пока нет сил разбираться.

Она поглубже вжалась в кресло, морщась от головной боли. Болеутоляющих она, конечно, забыла купить, а если что-то не сделает она сама, этого не сделает никто. Включив стенной экран, она запустила первое, на что наткнулась, – рекламный ролик об отпусках на Тасмании, – и реклама окатила ее, вымывая все мысли. На мгновение ей захотелось иметь в квартире одну из дорогих полносенсорных моделей, чтобы можно было выйти на этот пляж, понюхать яблоневый цвет, ощутить песок под ногами и праздничную свободу, так настойчиво предлагаемую программой.

Все что угодно, лишь бы не стояли перед глазами опущенные плечи отца и незрячие глаза брата.

Проснувшись от звонка, Рени машинально потянулась за пультом. Восемь утра. Но звонил не будильник. Может, это из больницы?

– Ответ! – крикнула она.

Ничего не случилось.

С трудом приняв сидячее положение, Рени наконец сообразила, что звонит не телефон, а селектор входной двери. Натянув халат, она проковыляла через гостиную. На полу валялся стул, как иссохший труп какого-то странного зверя, – жертва позднего возвращения подвыпившего Длинного Джозефа. Рени нажала на контакт.

– Кто там?

– Миз Сулавейо? – Голос принадлежал Ксаббу. – Простите, что побеспокоил.

– Ксаббу? Что ты тут делаешь?

– Сейчас объясню – ничего страшного не случилось.

Рени оглядела квартиру – и в лучшие времена неубранную, а теперь явно свидетельствующую о кумулятивном отсутствии хозяйки. Из спальни доносился рокочущий храп отца.

– Сейчас спущусь. Подожди.

Ксаббу выглядел обычно – только надел совершенно безупречную белую рубашку. Рени оглядела его с ног до головы, смущенная и немного ошарашенная.

• Предыдущая
• 24/208
• Следующая