Явившийся в пламени - Уильямс Тэд - Страница 2

• Предыдущая
• 2/15
• Следующая

Церковь тогда еще не совсем утвердилась в Эркинленде, и хотя почти всех обратили в веру эдонитов, очень немногие из Озерного Народа доверяли Санселланскому Эдониату. Его, называли «поповским ульем» и говорили, что его глава печется не о Боге, а о собственном преуспеянии.

Многие и теперь говорят это — но так, чтобы чужие не слышали.

Сегодня я знаю обо всем этом много больше, чем когда это происходило. Я многое постигла теперь, когда я стара, а тех, о ком я рассказываю, уже нет в живых. Я далеко не первая, кто проделал этот скорбный путь — знание всегда приходит слишком поздно.

Господин Сулис действительно рассорился с Церковью, и в Наббане, где Церковь и государство были связаны очень крепко, это сразу сделало его врагом главы Санселланского Магистрата. Но мой будущий отчим принадлежал к столь знатному и могущественному роду, что его не заточили в тюрьму и не казнили, а лишь настоятельно посоветовали ему покинуть Наббан. Его соотечественники думали, что он выбрал Эркинленд потому, что в нашем захолустье любой вельможа мог стать королем, — но у Сулиса были свои причины, куда более глубокие и странные, чем кто-либо мог предположить. Как бы там ни было, он привел всех своих домочадцев и своих рыцарей и солдат с их женщинами и детьми — целый маленький город — на берега Королевского озера.

Несмотря на свои острые мечи и крепкие доспехи, наббанийцы обращались с Озерным Народом на удивление учтиво, В первые же недели между их лагерем и нашими селениями завязалась торговля, и многие из наших завели себе друзей среди пришельцев. Эркинлендцы насторожились лишь тогда, когда господин Сулис объявил танам о своем намерении поселиться в заброшенном замке на мысу.

Огромный и пустой, обитель ветра и теней, замок смотрел сверху на наши земли с незапамятных времен. Никто не помнил, кто его построил — то ли великаны, то ли сам волшебный народ. Говорили, что какое-то время им владели северяне из Риммерсгарда, но они давно уже ушли отсюда, изгнанные драконом. Сколько преданий окружало этот замок! В детстве одна из служанок моей матери рассказывала мне, что там живут теперь северные ведьмы и беспокойные духи. Часто ночью я думала, как он стоит, этот замок, на обвеваемом ветрами утесе, всего в половине дня езды от нас, и так боялась, что не могла спать.

Намерение пришельца восстановить разрушенную твердыню привела танов в беспокойство — и не только потому, что они опасались потревожить духов. Замок занимал мощную позицию и был почти непобедим — его стены, даже обветшавшие, могли выдержать любой приступ. Но таны попали в трудное положение. Хотя озерян было больше, чем людей Сулиса, рыцари Цапли были лучше вооружены, а дисциплина наббанийских бойцов славилась повсюду — не прошло и нескольких лет, как императорские Морские Волки числом пол-легиона разбили вдесятеро больше троеводян. Освеард же, новый Великий Тан, был молод и не имел воинского опыта. Поэтому другие таны попросили моего деда Годрика поговорить с наббанийцем и попытаться разгадать его истинные намерения.

Так господин Сулис явился в дедову усадьбу и впервые увидел мою мать.

В детстве мне хотелось верить, что Сулис влюбился в мать с первого взгляда, когда они тихо стояли за стулом своего свекра в большом зале Годрика. Она была красива, я знаю — пока отец был жив, все домочадцы называли ее Лебедью Риквальда из-за ее стройной шеи и белых плеч. Волосы у нее были цвета бледного золота, глаза зеленые, как Королевское озеро летом. Любой мужчина влюбился бы в нее. Но слово «любой» никак не подходит к моему отчиму.

Впервые влюбившись сама и став женщиной, я поняла, что Сулис ее не любил. Как мог любящий муж быть столь холодным и отстраненным? Столь тяжеловесно учтивым? Вздрагивая при одной мысли о Телларине, моем тайном возлюбленном, я понимала, что мужчина, который держал себя с женой таким образом, никак не мог ее любить.

Теперь я уже не так уверена в этом. Столь многое кажется другим, когда смотришь на него моими нынешними глазами. С высоты своих лет я смотрю на свою жизнь, словно с горы, но порой мне кажется, что вижу я лучше.

Сулис был умный человек и не мог не заметить, как мой дед ненавидит Великого Тана, — это проявлялось во всем, что Годрик говорил. Дед даже о погоде не мог упомянуть, не сказав, что лето было теплее, а зима короче в ту пору, когда он сам был Великим Таном, — а если бы, мол, сын сел на его место, то у нас вечно стоял бы месяц май Видя это, Сулис стал ублажать нравного старика — сперва он тонко льстил ему и дарил подарки, а после посватался к его невестке.

Да, когда дед в достаточной степени проникся уважением к уму этого иноземного вельможи, Сулис нанес решающий удар. Он не только предложил за мою мать — вдову! — выкуп больше, чем за девицу из дома Великого Тана, целое состояние в мечах, наббанских конях и золотой посуде, но вдобавок выразил готовность оставить брата и меня на попечение деда.

Годрик не совсем еще отказался от своих надежд на Эльфрика, и эта мысль привела его в восторг, но во мне он особо не нуждался. И двое мужчин порешили, что матери будет веселее на новом месте, если она возьмет с собой хотя бы одного ребенка.

На том и сговорились, и чужеземец вошел в семью бывшего Великого Тана. Остальным танам Годрик сказал, что намерения у Сулиса самые добрые и что своей женитьбой он честно доказал свое желание жить в мире с Озерным Народом. С ним есть священники, которые очистят замок от беспокойных духов — Годрик передал танам то, что сказал ему сам Сулис, — и потому водворение Сулиса в замок принесет нашему народу двойную пользу.

Не знаю, что думали об этом Освеард и другие таны. Но, приняв в расчет суждение Годрика и силу пришельца — а быть может, испытывая тайный стыд по поводу смерти моего отца, — они сочли за благо согласиться. И господину Сулису с молодой женой отдали во владение заброшенный замок со всеми его развалинами и призраками.

Любила ли мать своего второго мужа? Об этом я знаю не больше, чем о чувствах Сулиса, и оба они так давно умерли, что не осталось никого, кроме меня, кто бы знал их обоих. Когда она впервые увидела его на пороге Годрикова дома, он, конечно, был на диво хорош. Уже не первой молодости — он, как и мать, успел овдоветь, хотя его жена умерла десять лет назад, тогда как ее утрата была еще свежа, — однако большой человек из величайшего города на свете. Поверх доспехов он носил белоснежную мантию, застегнутую на плече бирюзовой пряжкой в виде его фамильного герба, цапли. Шлем он, входя в дом, взял на сгиб руки, и мать могла заметить, что волос у него осталось мало — так, каемка на затылке и над ушами, так что лоб блестел при свете очага. Он был высок, крепкого сложения, с выбритым квадратным подбородком и крупным широким носом. Сильное, тяжелое лицо имело задумчивый вид и носило отпечаток грусти — такое лицо, сказала мне однажды мать, могло быть у самого Бога в Судный день.

• Предыдущая
• 2/15
• Следующая