Прощание славянки - Новодворская Валерия Ильинична - Страница 58
- Предыдущая
- 58/110
- Следующая
И еще раз мы увиделись с Ельциным. Демократов зазвали в Дом печати, где теперь квартирует Совет Федерации. В дверях нас чуть не придушили. По крайней мере, мы с Гайдаром стали плоские, как камбалы. Б.Н. сидел в президиуме с самым несчастным видом, потому что все опять трепались, на чем свет стоит. Белла Куркова жаловалась, что демократов не пускают к президенту. Еще бы! Если бы заседания ОКДОРа проходили у него в кабинете, он бы просто из окошка выпрыгнул.
Был уже август, и, надо полагать, Ельцин решался. Было важно именно это его умение: спрыгнуть с моста в реку, не думая, выплывем ли. В этом суть всех революций, откровений, искусства, научных открытий и таланта вообще. Кони должны понести. И здесь, хотя мне выступить не дали, я, надеюсь, помогла Б.Н. Белла Куркова сидела у его ног, внизу, под эстрадой, за столиком, и сортировала записки. И я послала записку такого рода:
Дорогой Борис Николаевич!
Почему Вы не разгоняете Советы? Мы Вас не предадим и пойдем за Вами, если понадобиться, на смерть.
Я видела, как он ее читал, как показывал Полторанину, как положил в карман.
Я верю, что это облегчило ему прыжок в воду с моста… Это тогда он сказал про «артподготовку» и про то, что осенью мы будем приятно удивлены. Мои статьи вполне тянули на «Катюши» или на установку «Град». ДС сделал свою долю залпов, даже, пожалуй, «за того парня». И когда наступил сентябрь, и когда Б.Н. со стягом и, похоже, уже в кольчуге, стал зачитывать Указ № 1400, мы не помнили себя от счастья. Я все лето ходила на митинги с лозунгом: «Дай Бог сгореть Советам, провалиться депутатам!» — и не успел Б.Н. дочитать, как ДС уже принял заявление, и через 2 часа Михаил Осокин по НТВ уже его зачитывал, что ДС, мол, не только одобряет и поддерживает, но будет защищать президента с оружием в руках. В таких случаях ДС не колеблется.
И здесь демороссы показали себя с лучшей стороны. Им не дано быть ведущими, но они хорошие ведомые и надежно защищают хвост. Полководцев много не требуется, а вот храбрые ратники всегда нужны. Они не отступали, не трусили, не уговаривали Ельцина мириться. Гайдар стоял как скала. Писатели рвались в бой. Сломался Святослав Федоров, очень жалко выглядел Григорий Явлинский: все уговаривал пойти на нулевой вариант и сожительствовать с Советами. Вера без дел мертва, а ум и знания мертвы без веры и без страсти. Это как раз случай Григория Алексеевича. Мы издали вот такой документ:
В конце XX века в столице России городе Москве совершенно открыто и абсолютно безнаказанно действуют красно-коричневые фашисты. Они издают декреты о расстрелах, делают заявления о переходе к массовому террору, составляют расстрельные списки с домашними адресами, убивают сотрудников правоохранительных органов и мирных граждан. Их ряды непрерывно множатся, пополняясь прибывающими из различных регионов бывшего СССР бандитами.
Мы хорошо помним, как в начале перестройки абсолютно мирные и безоружные митинги ДС разгонялись самым жестоким образом. Практически каждый их участник, державший в руках всего лишь плакат, подвергался избиению, задержанию и административному аресту. А сегодня на улицах города и в принадлежащих государству зданиях бесчинствуют вооруженные холодным и огнестрельным оружием штурмовики. И мы спрашиваем — почему бездействуют правоохранительные органы? Даже смерть сотрудника ГАИ, пытавшегося воспрепятствовать уличным бандитам, для прокуратуры города является недостаточным основанием для возбуждения уголовного дела.
Некоторые представители интеллигенции и политические организации в этих условиях не устают призывать президента пойти фашистам на уступки и в интересах демократии договориться с ними. Одумайтесь! С фашистами вы не сможете договориться даже о способе вашей казни.
В этой ситуации заявляем, что если в ближайшее время президент и правительство, получившие на референдуме доверие большинства населения России, правительство Москвы и правоохранительные органы не предпримут мер для ликвидации нависшей над городом и страной угрозы, не сумеют защитить жизнь и имущество граждан от беспредела красно-коричневых безумцев, то мы будем вынуждены самостоятельно предпринять меры для своей зашиты. Мы не собираемся спокойно ждать, пока фашисты перейдут к массовым убийствам и поэтому будем вынуждены вооружиться и образовать собственные боеспособные структуры, и призовем к этому все демократические организации.
И если меня спросят, мог ли кто-нибудь перепутать и примкнуть к стороне Белого дома из любви к парламентаризму и законности, я по совести отвечу: нет, не мог. Над той стороной развевалось красное знамя, там были баркашовцы, трудороссы, Анпилов сотоварищи, там были противники Запада, империалисты, фашисты, реваншисты, плебс. Красные. Перепутать было нельзя. Чеченцы не пошли к чеченцу Хасбулатову, ибо им ненавистен коммунизм.
А струна все натягивалась и натягивалась и наконец лопнула. Страна поделилась надвое: регионы, столица, партии, философы, писатели. Это была гражданская война. Задолго до этого я поняла, что с Павкой Корчагиным не договоришься, что честность и самоотверженность врага хуже его продажности и трусости. Когда в Москве начались баррикадные бои, и милиция разбежалась, и инсургенты стали жечь костры на Смоленской площади, мы поняли, что прольется кровь. Мы честно готовы были проливать свою. Нам просто повезло. Не мы попали в комариную плешь. Но мы сходили в Зону.
3 октября демократы должны были заседать в Доме печати, где-то в 18 часов. Но в 17:30 меня встретил у метро неформальный генсек ДС Коля Злотник, на котором, как на камне, стоит ДС, и который стоит и Петра, и Павла, хотя к религии относится скептически, и сказал, что мэрию взяли, что красные берут Останкино, и что Глеб Якунин по «Эхо Москвы» (вот она, моральная инициатива!) призвал демократов идти на Красную площадь (поближе к Лобному месту). И мы сразу пошли, на полчаса обогнав других демократов, которые сошлись к 18 часам в Доме печати и направились туда же. Нас не надо было призывать, до гайдаровского обращения оставалось 4 часа, нам надо было просто знать место сбора! Я так и пошла в парадной золотой кофточке и сапогах на каблуках, скрюченная артритом (лекарства я на собрание, конечно, не взяла). Коля хоть успел переодеться. По дороге он купил две пачки сигарет и сказал, что до конца жизни ему хватит (дома у него, кстати, осталось двое детей). Милиция заперлась, КГБ ушел в подполье. У Ельцина остались безоружные демократы, словно московские ополченцы 1941 года, которыми надо было закрывать амбразуру.
Мы были на Красной площади, пожалуй, раньше президента. У Кремлевских ворот стоял бледный штатский с автоматом, бегали журналисты из Си-эн-эн и стояла маленькая кучка демократов. Они очень обрадовались, увидев меня, и стали спрашивать, что же делать, ведь оружия нет. На что я им честно ответила, что у каждого есть свой труп, и что в крайнем случае этим будет защищена демократия, потому что гора трупов — это провал путчистов; их не признают, кредитов не дадут, кормить не станут; а нам нечего терять, лучше умереть этой ночью, чем дожить до утра, чтобы умереть в застенках под пытками. Демократы, среди которых было 50 % женщин и сильно пожилых, жизнерадостно согласились, что лучше умереть сегодня. Покажите мне еще какую-нибудь страну, где возможен такой диалог, кроме России, Чечни и Литвы (которые тоже через это прошли). Я спросила у штатского с автоматом, сколько они будут держаться. Он ответил: «До конца».
Женя Прошечкин, изобретатель термина «красно-коричневые», оказался на месте раньше всех. Даже раньше нас с Колей. Он водил группы «боеспособных мужчин» от Красной до Моссовета под трехцветным флагом. Группки были маленькие, по мере поступления волонтеров на Красную. А народ все еще веселился в кафе и пиццериях, и ему дела не было ни до красных, ни до белых. Естественно, мы с Колей оказались в группе «боеспособных мужчин». А тут еще прибыл отряд «Россия» образца 1991 года. Для них это дело было привычным: строить баррикады. Так что его женская часть тоже влилась в состав боевиков. Тут же оказалась Света Власова — самый умелый демороссовский массовик-затейник, у которой идейность сочеталась с редкими организационными способностями и с прилежанием. «Выбору России» очень повезло, что он ее унаследовал. Я никогда не думала, что окажусь способной кричать «Ельцин! Ельцин!». Но в эту ночь хотелось кричать погромче, чтобы услышал Руцкой. Это слово в случае неуспеха гарантировало смерть, и экзистенциальное стремление русской интеллигенции к баррикадам и эшафоту, наконец-то, впервые после августа 91-го, нашло себе цель, место, время, пароль. Никогда так сладко не кричится «Да здравствует король!» — как после его падения, во времена якобинского террора.
- Предыдущая
- 58/110
- Следующая
