Навеки твоя Эмбер. Том 1 - Уинзор Кэтлин - Страница 96

• Предыдущая
• 96/116
• Следующая

— Прошу прощения, мадам…

К ее великому облегчению, Генри отстал, и, выйдя на улицу, Эмбер оглянулась: молодого человека не было видно. Но она все же не села в карету, а прошла мимо и шепнула Темпесту:

— Встреть меня на углу Мэйпол.

Встревоженная и обеспокоенная, Эмбер до конца дня оставалась в своей комнате. Она ходила взад-вперед, десятки раз выглядывала из окон, нервно теребя руки, снова и снова спрашивала Нэн, почему Сэмюэль задерживается. Нэн не говорила, что знает о случившемся, но по ее виду об этом можно было догадаться.

В конце дня, когда Сэмюэль вернулся домой, он поздоровался с женой, как всегда, приветливо, улыбнулся и поцеловал. Эмбер, одетая только в халат, прижалась к его груди.

— О Сэмюэль! Где ты был так долго! Я вся извелась!

Он улыбнулся, обернулся, не смотрит ли Нэн, и просунул руку под халат Эмбер.

— Прости, дорогая. Приехал один джентльмен, и мы проговорили с ним дольше, чем я предполагал.

Он наклонился, чтобы снова поцеловать ее, и Эмбер за его спиной дала знак Нэн выйти из комнаты.

Сначала Эмбер решила оставаться в своей комнате и не спускаться на ужин, но потом передумала. Если Генри узнал ее, то скажет об этом завтра, а даже если и сегодня — ведь не может она вечно прятаться.

Но ужин прошел обычно, а после, как было заведено, они отправились в одну из маленьких гостиных посидеть час-другой перед сном. Эмбер снова забеспокоилась, хотела под предлогом головной боли подняться в спальню, взяв с собой Сэмюэля, но снова передумала. Если Генри подозревает ее и она не уйдет, то он подумает, что обознался.

Леттис со Сьюзен, Филадельфией и Кэтрин, сидя у камина, тихо беседовали и вязали кружева. Младшие дети затеяли игру в жмурки. Сэмюэль играл в шахматы с двенадцатилетним Майклом, их турнир длился уже несколько вечеров подряд, а Генри пододвинул стул поближе и внимательно наблюдал за игрой. Старшие братья курили трубки, обсуждая свои дела, отношения с голландцами и критиковали правительство. Эмбер понемногу стала успокаиваться. Она сидела в кресле и разговаривала с Джемаймой, самой хорошенькой из миловидных детей Дэнжерфилдов.

Пятнадцатилетняя Джемайма была единственной подругой Эмбер в этом доме. Джемайма всем сердцем восхищалась Эмбер. Слишком простодушная, она не затрудняла себя размышлениями о причинах нового брака отца, просто ей нравилась поселившаяся в доме женщина, которая выглядела, одевалась и вела себя именно так, как хотелось бы самой Джемайме. Она не могла понять враждебности к мадам со стороны старших братьев и сестер и часто рассказывала Эмбер то, что слышала о ней от старших. Однажды она сообщила, что Леттис, узнав, как преданно ухаживала мадам за отцом, заявила, что Эмбер сама сделала его больным, чтобы получить возможность выходить. Услышав это, Эмбер забеспокоилась, но к ее великому облегчению Джемайма добавила, что самый старший брат сказал на это Леттис, чтобы та не заходила слишком далеко в своей неуемной ревности. В конце концов, сказал он, эта женщина, возможно, имеет изъяны, но, конечно, не до такой степени.

Эмбер, у которой всегда устанавливались хорошие отношения с девушками либо очень молодыми, либо достаточно непривлекательными, Чтобы соперничать с ней, всячески поддерживала дружбу с Джемаймой. Она считала наивное восхищение Джемаймы и ее болтливость весьма удобными качествами, чтобы узнавать все о других членах семьи, кроме того, ее разговоры развлекали Эмбер и помогали скоротать долгие скучные дни. К тому же Эмбер доставляло удовольствие раздражать Леттис, ибо та не раз предупреждала Джемайму, чтобы она не общалась с мадам. Но Леттис уже не глава дома, и девушке нравилось не слушаться ее.

Джемайма была почти такого же роста, как и Эмбер, но более стройной и с менее округлыми формами. Волосы богатого каштанового цвета с медными блестящими прядями, нежная белая кожа, глаза голубые в окружении загибающихся черных ресниц. Живая, темпераментная, избалованная отцом и старшими братьями, она была упрямой, независимой, но привлекательной девушкой. Сейчас она сидела на табурете, сложив руки на коленях, и сияющими глазами смотрела на Эмбер, которая рассказывала, как однажды король стоял на коленях перед миледи Каслмэйн и просил у нее прощения.

Сьюзен поглядела на них с другого конца комнаты и многозначительно подняла брови.

— Как наша Джемайма любит мадам! Они просто неразлучная пара. Полагаю, тебе нужно быть настороже, Леттис: ведь Джемайма может научиться краситься.

Леттис бросила на нее сердитый взгляд, но та уже опустила глаза в вязанье и делала крошечные точные петельки. Надо сказать, что уже несколько лет, с тех пор, как Леттис вернулась в дом и взяла на себя управление хозяйством, между нею и женой старшего брата шла вражда. Две другие женщины, довольные, тихо улыбались. Они втайне радовались, что наконец-то нашелся кто-то, кто не захотел подчиняться Леттис. Но горькая досада от потери денег сделала новую жену отца общим врагом для всех, и это маленькое развлечение было несущественным.

— Впредь я буду очень осторожной, ибо девушка может научиться от нее не только этому, — спокойно ответила Леттис. — Например, носить платья с низким декольте и без шейного платка, — добавила Сьюзен.

— Боюсь, что гораздо худшему.

— А что же может быть хуже? — пошутила Сьюзен.

Но Катарина поняла, что Леттис знала что-то, о чем не хочет говорить им, и ее глаза загорелись в предвкушении скандала.

— Что ты о ней узнала, Леттис? Что она натворила?

Эти слова были сказаны таким тоном, что обе сестры мгновенно наклонились вперед.

— Ну, так что ты узнала, Леттис?

— Она совершила что-нибудь ужасное! — они не могли даже представить себе, что может быть ужасным.

Леттис вдела нитку в иголку.

— Об этом нельзя говорить при детях.

Филадельфия сразу же поднялась.

— Тогда я отошлю их спать.

— Филадельфия! — резко произнесла Леттис. — Я сама справлюсь с этим! Подождем, когда она начнет петь.

Дело в том, что после того, как детей отправляли в спальню и перед отходом ко сну, Эмбер каждый вечер пела песни. Сэмюэль поддержал такую традицию, и вечернее пение твердо вошло в привычку.

Почти целый час женщины беспокойно ерзали и шепотом просили Леттис поделиться новостью, но она оставалась неумолимой. Наконец Эмбер настроила гитару и спела маленькую грустную песню:

Когда песня закончилась, слушатели вежливо похлопали, все, кроме Джемаймы и Сэмюэля, — те были в восторге.

— Ах, как я хотела бы вот так научиться петь! — вскричала Джемайма.

А Сэмюэль подошел к Эмбер и поцеловал ей руку:

— Дорогая моя, я полагаю, у тебя самый красивый голос, какой я когда-либо слышал.

Эмбер поцеловала Джемайму в щечку, взяла Сэмюэля под руку и улыбнулась ему. Она держала в руках гитару, подарок Рекса Моргана, украшенную перевязью из многоцветных лент, которые он купил ей однажды в Чейндже. Эмбер испытывала облегчение, что день наконец окончился и она сможет подняться к себе наверх, где чувствовала себя более защищенной. «Никогда, — в сотый раз говорила она себе, — никогда я не буду больше такой дурой».

Леттис сидела в кресле, наклонившись вперед, напряженно стиснув руки, а Кэтрин нетерпеливо подтолкнула ее локтем. Вдруг в наступившей тишине раздался резкий и ясный голос Леттис:

— Нет ничего удивительного, что у мадам такой приятный голос.

Генри в другом конце комнаты заметно вздрогнул, и его юное лицо залилось краской. У Эмбер остановилось сердце, казалось, даже кровь в жилах замерла. Но Сэмюэль не слышал слов Леттис, и хотя Эмбер продолжала улыбаться ему, она страстно захотела зажать ему уши, вытолкать из комнаты, сделать что-нибудь, чтобы он ничего не узнал.

• Предыдущая
• 96/116
• Следующая