Эти загадочные животные - Царева Ирина - Страница 41

А в тот трагический 1980 год сердце Маркизы было еще свободно, и ухажеров своих она гоняла, скаля зубы и презрительно подергивая кончиком носа: «Кобели поганые!»

Тем летом мы вместе с Маркой отправились на машине к морю. Место для нашего отдыха было организовано «по блату» в двухэтажном двухподъездном «доме-гостинице для размещения специалистов». Дом этот стоял в прекрасном, отгороженном от поселка экспериментальном ботаническом саду прямо на берегу моря. Присутствие собаки утрясли с администрацией по телефону еще из Москвы.

На сказочном полупустынном пляже, что по тем временам было сверхроскошью, как белые люди отдыхали такие же «специалисты», как и мы, а по краю его вдоль кустов в тенечке прогуливались или дремали местные собаки. Они никогда не проявляли агрессивности. Наоборот, вежливо вставали, когда кто-нибудь проходил мимо них, и отходили на два-три шага в сторону, пропуская идущего и подобострастно глядя ему в глаза. За годы проживания на этой территории они усвоили истину: надо пережить зиму и дождаться лета.

И действительно, лето было для них хлебной порой. Судьба их собратьев, рыскающих по переполненным пляжам, вечно отгоняемых камнями и криками озверевших пляжников, им не грозила. Счастливые люди — добрые люди. Нерастраченная на ругань и раздражение энергия счастливых, с комфортом отдыхающих людей трансформировалась в любовь к ближним, в том числе и к братьям меньшим. Собак зазывали, чтобы погладить, с ними разговаривали, им носили еду, их негласно поделили на «своих», им придумывали клички, на которые они охотно отзывались, ничуть не смущаясь многократной сменой имен.

Чужих они к пляжу не подпускали — ни людей, ни собак. Как они умудрялись отличать отдыхающих от случайных посетителей — для меня навсегда останется загадкой! Однажды я был свидетелем, как они гнали всей сворой огромного забредшего на их территорию пса с голодными глазами и ввалившимися боками. И только вмешательство людей спасло несчастного бродягу. У собак, охранявших пляж и честно выполнявших свою оплаченную сытой кормежкой службу, в глазах были обида и недоумение. А когда бродягу еще и накормили, то они вообще восприняли это как личное оскорбление. Сидя на расстоянии нескольких метров от чужака, жадно и торопливо глотающего поднесенную ему пищу, они лаяли, визжали, рычали, но пока рядом с ним были люди — не подходили. Накормленного до отвала пса пришлось уводить за территорию под охраной, спасая от мести собратьев. И только тогда, когда ворота за ним были закрыты, «собачья мафия» успокоилась.

В тот день, демонстрируя свое возмущение, ни одна собака к людям не подошла, отказываясь даже от самых лакомых кусочков. Верховодил всеми «мафиози» не самый крупный, не самый сильный, но, видимо, самый хитрый из них. Я был потрясен, когда уже практически соблазненная одной из курортниц собачонка-сладкоежка поползла за протянутой ей конфетой и на середине дороги бросилась обратно к кустам, услышав грозное «р-р-р!», которое издал заметивший ее действия «мафиози»! На следующий день бойкот был снят, и жизнь потекла своим чередом.

Когда мы с администрацией гостиницы решали вопрос о приезде с собакой, нас предупреждали, что это опасно, так как местные псы могут ее обидеть. Но мы этого не боялись, зная, что наша девочка никогда не гуляет одна и, если приказать, не отходит от нас ни на шаг.

Маркино появление перед местной командой на пляже произвело эффект разорвавшейся бомбы. Когда она впервые в специально сшитом солнцезащитном чепчике, стриженная по последней моде, походкой манекенщицы, не удостаивая ошалевших от невиданного зрелища провинциалов даже взглядом, прошла рядом с нами к морю — это был шок!

Предсказания об агрессии старожилов пляжа не оправдались. Перед Маркизой спасовала даже «мафия» — она была удостоена тех же королевских почестей, что и люди, отдыхавшие в гостинице. При ее появлении лениво лежащие псы вставали и уступали дорогу. Она же как будто не замечала своих собратьев и даже не поворачивала в их сторону голову, когда кто-нибудь из них подходил на наш зов. Если же все-таки и удостаивала кого-то равнодушным взглядом, то визитер замирал и не подходил, пока она лениво не отводила взгляд.

Мы стыдили ее, произносили речи, из которых можно было составить собачий «Моральный кодекс строителя коммунизма», говорили о равенстве и братстве, о тяжкой доле бездомных собак. Маркиза внимательно выслушивала все наши речи, вежливо кивала, но в глазах ее горел огонек насмешки над нашей наивностью. Иногда мне казалось, что в ответ на очередную пламенную речь моей жены она произнесет человеческим голосом: «Если все братья, то почему мы здесь, а не где-нибудь на общественном пляже? И почему твой директор сейчас загорает на берегу Средиземного моря, а ты здесь?…» И тогда я брал Марку под мышку, жену за руку и окунал обеих в море…

То, что рядом с нами разворачивается трагедия, никто из нас не понял до самого последнего момента.

Вспыхнувшая и с каждым днем разгорающаяся любовь безродного провинциального парня с сезонной кличкой Пират к столичной прелестнице голубых кровей на первом этапе веселила нас.

Свою кличку пес получил сразу же, и подозреваю, что не впервые, так как подходила она ему исключительно. Морду его украшал рубец, проходящий от правого уха к левой скуле, как бы перечеркивающий левый глаз и напоминающий повязку на лице одноглазого пирата. Глаз был цел, только нижнее веко надорвано, из-под него просматривался белок с красными прожилками, что придавало ему свирепый вид. Крупный кобель, размером с овчарку, он мог бы служить аркой, под которой наша красотка прошла бы, даже не задевая его живота. Но разница в размерах и общественном положении для влюбленного ничего не значили. Обжигаемый южным солнцем, на раскаленном песке, игнорируя укрытие под кустами, принимая только поднесенную к его носу пищу и воду, положив голову на лапы, не отрывая глаз, Пират смотрел на возлежащую под зонтиком Маркизу.

Когда мы уходили домой, он плелся за нами, а выходя из дома, мы заставали его перед нашим подъездом. Однажды утром мы даже обнаружили Пирата на подстилке перед дверью нашего номера на втором этаже. Обслуживающий персонал, вооруженный швабрами, предпринял атаку на пса, и он был выдворен из здания. После этого нас «пожурила» администрация, а мы, в свою очередь, возмутились негуманным отношением обслуги к животным. В результате компромиссным решением стало появившееся на дверях подъезда объявление: «Товарищи отдыхающие! Просьба не оставлять дверь подъезда открытой».

Наступило время уезжать. Рано утром мы выносили и укладывали в машину вещи, а за нами нервно следил дежуривший, как обычно, всю ночь у подъезда Пират. Пес явно чуял неладное. Тихо поскуливая и вопросительно глядя нам в глаза, он переминался с лапы на лапу, обходил машину, напряженно следил за подъездом. Когда все было уложено и из дверей показалась наконец гордая Маркиза, волнение Пирата достигло апогея. Он заскулил, забормотал, залаял. Это была целая гамма чувств. У меня перехватило горло.

Без малейшего уважения к самолюбию «ее высочества» я зашвырнул Маньку в машину, следом за ней жену, бросил Пирату заранее заготовленный кусок мяса и включил зажигание…

Было наивно думать, что от несчастного Ромео можно откупиться. Даже не взглянув на мясо, пес бросился за нами…

Жена плакала на заднем сиденье. Я дважды останавливал машину и, грозно крича, размахивая руками, гнал его, но он бежал снова. Мы выехали за пределы поселка на трассу и оказались хотя и в редком, но все же потоке машин. А Пират все бежал. Проезжавшие водители гудели нам и укоризненно качали головами. Один даже показал кулак, и по губам его можно было прочесть, что он о нас думает. А думал он то же, что и все: едут подонки, которые бросили свою собаку.

Мысль о том, что надо остановиться и усыновить пса, жалость к нему, боль в сердце от чувства невольной вины за разыгравшуюся трагедию боролась с разумом: в семье маленький ребенок… кот… у Маркизы будет течка, и что тогда?… по дороге мы обещали на пару дней заехать к моему однокашнику в Брянске… и т. д. и т. п… А Пират бежал. Чтобы оторваться и прекратить эту смертельную гонку, я надавил на газ…