Эти загадочные животные - Царева Ирина - Страница 50

Весело помахивая хвостами, вся команда подбежала ко мне и проводила до дачи. Белку я больше никогда не видел.

Второй раз очень похожую картину я увидел, когда недалеко от того же места подобное заседание устроили грачи. Все повторилось один к одному, только финал был более трагическим. После разорвавшего тишину первого птичьего крика вся стая загалдела и черной тучей ринулась на птицу в центре круга. Я думал, что ее, как Белку, погонят прочь. Но когда стая разлетелась, на земле лежал искромсанный окровавленный комок перьев — все, что осталось от несчастного грача.

В третий раз я наблюдал совсем другую сцену, но уверен, что она перекликается с первыми двумя. Это было уже в городе, в марте — в пору кошачьих свадеб. Каждый, кто видел, как воюют коты, знает, что в тот момент, когда они сидят друг напротив друга, корчат для устрашения рожи и верещат дикими голосами, отогнать их друг от друга практически невозможно. Кошачье правило — не показывать спину противнику — сильнее любого страха перед человеком или собакой. В такие минуты их следует просто опасаться. Если влезть в их кошачью свару, то даже родной собственный кот может вцепиться в своего хозяина.

На газоне перед моим окном орали мартовские коты. Их было несколько пар. Каждая не обращала ни малейшего внимания на другую. Видимо, по результатам отборочных матчей победители встретятся в четвертьфинале, потом в полуфинале, а награда (какая-нибудь драная кошка) достанется тому, кто выиграет финальный бой.

Ошалевшие от диких воплей люди кидали в них из окон все, что могли, обливали их водой, но бойцы игнорировали происходящее вокруг. Невдалеке сидели еще несколько котов, которые в соревнованиях не участвовали, на них их собратья тоже не обращали внимания.

И вдруг, как по свистку арбитра, все изменилось. Забыв друг о друге и о правиле не поворачиваться к сопернику спиной, все бойцы бросились в одном направлении. Впереди мчался кот, которого гнали все остальные. Чем он перед ними провинился и как они все одновременно его увидели, было непонятно. Складывалось впечатление, что подошедший кот каким-то образом оскорбил всех одновременно. Может быть, обозвал нехорошим словом? Но оскорбление было до такой степени невыносимо, что его не выдержал никто. А возможно, этот бедолага когда-то был изгнан, как и Белка, и посмел вернуться, о чем тут же сообщил кто-то из зрителей? Не знаю. Пока я раздумывал, коты вернулись на свои места, и мартовская какофония зазвучала с той же силой.

Эти три случая не оставили у меня сомнения в том, что в мире животных есть законы, которые нельзя попирать, а нарушителей ждет не просто кара, а приговор, вынесенный хвостатым и пернатым судом.

Записано со слов Игнатенко Ю. Л., г. Ярославль

В 60-х годах я проходил воинскую службу в городе Кривой Рог Днепропетровской области. Для солдат были построены 20 одноэтажных деревянных казарм, которые облюбовали ласточки для строительства своих гнезд. Под навесом крыш были слеплены гнезда, где они выводили птенцов, а затем улетали, чтобы через год снова вернуться. На нашей казарме тоже было гнездо.

Однажды в начале апреля мы вышли часов в десять на улицу покурить. Сели в курилку и увидели двух ласточек, которые, видимо, только что прилетели. Они сидели на проводах и громко щебетали. Птицы были очень возбуждены и вели себя явно агрессивно. Мы думали, что где-то рядом кошка, но ее поблизости не оказалось.

Тем временем одна из ласточек слетела с провода, подлетела к гнезду и задержалась там секунд на двадцать. Было слышно, что в гнезде она с кем-то воюет. Затем вернулась обратно на провод, а те же действия повторила другая ласточка.

Мы заинтересовались происходящим, подошли к гнезду и увидели, что гнездо занял воробей. Из лаза торчала только его голова, которая вращалась из стороны в сторону. Стало понятно, что ласточки выгоняют захватчика, а тот упорно обороняется и освобождать помещение не желает.

Солдаты хотели восстановить справедливость и помочь ласточкам, но я не разрешил: пусть птицы разберутся между собой сами.

Мы отошли от гнезда, но продолжали наблюдать за происходящим. Ласточки еще минут двадцать пытались выгнать воробья из своего дома, но их старания оказались тщетными. Они возбужденно поговорили между собой, сидя на проводах, и улетели. Минут через десять к казарме прилетело не меньше двадцати птиц. Они расселись на проводах и начали оживленно «дискутировать». Время от времени предпринимались очередные попытки выгнать захватчика из гнезда, но воробей стоял насмерть.

Видимо, ласточки пришли к определенному решению. Все разом они снялись с проводов и улетели. Через несколько минут началось нечто похожее на хоровод: одна за другой, почти касаясь друг друга крыльями, ласточки подлетали к гнезду и снова улетали.

Я подошел поближе, спрятался за стойку крыльца, чтобы разглядеть, что происходит в самом гнезде. Оказалось, что ласточки замуровывали в него лаз! Воробей пытался помешать им, но они делали это с такой быстротой, что шансов выбраться оттуда у воробья просто уже не было. Минут через пятнадцать вход был замурован и воробей был заживо похоронен в ласточкином гнезде.

Мы были потрясены действиями ласточек, их агрессивностью и жестокостью, хотя справедливость, конечно, была на их стороне.

На эту тему даже состоялась дискуссия. Все пришли к выводу, что у ласточек кроме инстинктов есть разум и даже свой язык, они способны принимать неординарные решения, у них сильно развита взаимовыручка и есть свое понятие справедливости.

Из письма Рачкова А. П., г. Казань

Ее жестоко избивали товарки. Дикий вороний гвалт заставил меня выйти на балкон. Туча разъяренных черных фурий рвала на части свою соплеменницу.

Разборки, когда вся банда на одного, мне всегда были не по душе. Я с духовушкой в руках выскочил из подъезда и пальнул в черную орущую тучу. Она растаяла на глазах. На земле лежала жертва табора — окровавленная ворона. Лапы ее подергивались, крыло было заломлено, бок окровавлен. Я подобрал ее и понес домой. Принес и не знаю, что делать. Попытался напоить из чайной ложки — она сделала несколько глотков, дергая головой, выгибая шею, но не открывая глаз. Потом промыл перекисью бок и засыпал его стрептоцидом. На этом мои познания в оказании первой помощи пернатым кончились. Я попытался уложить пострадавшую в коробку из-под обуви, но, когда прижал к ее телу оттопыренное в сторону крыло, она страшно захрипела и забилась в руках. Так она и осталась лежать на диване на подстеленной ранее тряпке. Кота пришлось изолировать, закрыв на кухне.

Вечером пришла жена. Она у меня врач. Человеческий, конечно, а не птичий. Но диагноз поставила сразу: перелом кости в плечевом суставе. Надо же, а я и понятия не имел, что у ворон плечи есть! Поколдовала она над ней, но что делала — я не видел. Сначала она мне ее держать велела, но надолго меня не хватило. Не мог я на это смотреть. Как жена начала крыло трогать, так у вороны глаза открылись, а в них такая боль — смотреть невозможно. Я свои отвожу, а Маринка (жена моя) на меня наезжает: «Смотри, что делаешь! Ты ей шею свернешь!» А у меня руки трясутся, ком в горле, слезы наворачиваются В общем, прогнала она меня и позвала лишь тогда, когда пациентка ее уже была спеленута, как новорожденная, и уложена в обувную коробку. Недели две с ней жена возилась. Дело шло к выздоровлению. Это было заметно по всему: у Маньки — так мы назвали ворону — появился аппетит, прорезался голос, повеселели хитрые цыганские глаза. Чтоб не случилось беды — в доме как-никак кот, — в свое отсутствие изолировали их в разных комнатах. Чаще всего мы с Маринкой возвращались домой вместе, я заезжал за ней на работу. Только открыв дверь, мы уже слышали приветственные «мяу» и «кар-р» из разных концов квартиры. Я бежал вызволять из заточения пленников, и мы по очереди совершали процедуру взаимных приветствий. Жена — с вороной, я — с котом. Потом менялись местами, чтоб обиженных не было.