Самое само - Лосев Алексей Федорович - Страница 27

Это мы сможем констатировать с первых же шагов логической мысли вообще.

I. ТАЙНА ПЕРВОГО ЗАЧАТИЯ МЫСЛИ

1. Сaмое самo непознаваемо и дологично. Но вот пусть мы хотим зафиксировать самое первое, самое примитивное движение мысли после этого сaмого самогo. Прежде всего, что это будет за движение?

a) Начнем "снизу", с вещей. Что в вещи есть наиболее примитивного, наиболее абстрактного, наиболее необходимого? Вот ветка сирени. Она может быть разного цвета Значит, цвет не есть что-нибудь основное. Она может быть разных размеров. Значит, размер также не есть что-нибудь первоначальное. И т.д. и т.д. Доходя так до самого первого, чем характеризуется эта ветка сирени, мы столкнемся с одной категорией, которая уж во всяком случае должна в ней быть, как бы и чем бы ни определялась сама сирень. Это именно ее бытие. Сирень прежде всего должна быть, чтобы мы о ней что-нибудь утверждали. Сирень есть - вот что есть то первое, пусть самое бледное и абстрактное, - без чего сирень не есть что-нибудь и что является как бы базой и стержнем для всех ее реальных свойств и качеств и для всей ее конкретной жизни. Бытие, т.е. первое полагание, - вот на что потом будет навертываться вся жизнь данной вещи и вот последнее основание для всякой вещи за все время ее существования. Сирень есть нечто. Но чтобы быть этим нечто, она сначала должна просто быть. Сирень эта расцвела несколько дней назад и будет еще цвести две недели. Но чтобы расцветать и отцветать, она должна сначала просто быть. Вот этот куст сирени - простой, а вон то персидская сирень. Но чтобы быть простой или персидской, сирень сначала должна просто быть. Вот у меня цветок сирени в три, четыре лепестка, а вот после долгих поисков я нашел цветок сирени с пятью лепестками. Однако, чтобы иметь три, четыре или пять лепестков, сирень должна сначала просто быть. И т.д. и т.д.

Бытие, или - что то же, - полагание, утверждение, очевидно, есть самое первое, самое основное, что утверждает мысль, без этого не существует ничего прочего.

b) То же самое получится, если мы начнем рассуждать "сверху", т.е. с сaмого самогo. Сaмое самo не существует, ему не свойственна категория бытия. Но ясно, что это-то и есть в нем самое разительное и самое оригинальное. Что оно не обладает ни одним из известных нам свойств, это усваивается гораздо легче. Но то, что его даже не существует, это подрывает всякую его характеристику в самом корне. И если начать что-нибудь о нем говорить, то прежде всего, конечно, надо начинать с бытия. Если самое самб не есть, не существует, то бесплодной будет решительно всякая его характеристика. И если, наоборот, есть бытие, то тогда обеспечена возможность и всякой другой категории, ибо всякая другая характеристика должна прежде всего существовать, а потом уже существовать в качестве такой-то.

Итак, с разных сторон бытие есть первичная и необходимейшая категория, с которой должна начинать философия, если она хочет вскрыть символическое содержание сaмого самогo в порядке строгой постепенности.

2. a) Но что же мы получаем? Бытие есть первое полагание, первая точка, возникающая на неисповедимом лоне сaмого самогo. Мы утверждаем: никогда никто и нигде не понял и не поймет подлинного смысла этой первой вспышки мысли на темном фоне абсолютной самости. Отношение этого первого полагания мысли к абсолютной самости равносильно или появлению первой черной точки в том абсолютном свете, в котором до сих пор не было ровно никакого различия, или появлению первой светлой точки в той абсолютной тьме, в которой тоже не было до сих пор никакого просвета. Что можно сказать по этому поводу? Можно с уверенностью сказать, что, пока существует абсолютный свет или абсолютная тьма, т.е. пока дается такая - бесконечная сила света или тьмы, что последние не отличаются ни от чего другого (ибо ничего другого нет, и они охватили уже все), ни от себя самих (ибо они абсолютно нетронуты в себе, и здесь уже погасло всякое различие), пока, говорим, существует такой свет или тьма до тех пор не возникает никакой мысли, никакого слова, никакой характеристики этого света или этой тьмы. С другой стороны, можно еще с уверенностью утверждать, что мысль, слово, какое бы то ни было изображение или описание требуют различия, отличенности одного момента от другого, а эта последняя требует, чтобы данные моменты были, существовали, т.е. требует, прежде всего, категории бытия. Однако совершенно невозможно сказать, почему, из каких причин, на каком основании и как именно появляется этот первый удар молнии смысла; и невозможно сказать, что заставило абсолютную самость, которая и без того есть абсолютное самодовление, еще порождать из себя те или другие категории, в том числе и категорию бытия, или различия.

b) Можно сделать вид (как это делают философы рационалистического склада), что тут все вполне благополучно и понятно и что в таком первом появлении мысли нет ровно ничего удивительного. Этому не удивляется даже великий Гегель, который начинает свою логику с категории бытия, совершенно не задаваясь вопросом, откуда же и зачем появилась самая эта категория. Действительно, сказать на эту тему нечего, но удивиться здесь есть чему.

Вспомним, что мы исходили из конструирования докатегориального сaмого самогo. Было ясно, что от этого сaмого самогo уйти совершенно некуда, так как всякое место, куда мы ушли бы, будет также такое "само", да и мы тоже будем продолжать оставаться "самими" собой. Однако если всерьез абсолютная самость, непонятная и вышекатегориальная, присутствует неизменно во всяком малейшем акте бытия, то ведь ясно, что всякий малейший акт бытия есть, прежде всего, это, т.е. эта непонятность и до-категориальность, а уже потом нечто специфическое. Везде перед нами тайна этого первого зачатия мысли, потому что везде, где есть живая мысль, эта мысль все зачинается и зачинается, везде все рождается и рождается, везде расцветает или увядает, возникает или уничтожается. Тайна первого полагания мысли, т.е. тайна ее первого зачатия, сопровождает мысль на протяжении решительно всего ее существования, ибо она не может вечно не зачинаться и не может вечно не возникать или не расти. При возникновении любой ее категории, при малейшем трепете разума, при мельчайшем акте сознания или смысла - повторяется целиком и торжествует свою властную победу эта абсолютная неисповедимость первых смысловых зачатий.

Что может сказать об этом даже самая просвещенная философия? Ведь нельзя же всерьез относиться к объяснениям происхождения разума и смысла, и в частности категории бытия, из разного рода "фактов", будь то физические или биологические, психические или социальные факты, раз сами эти факты существуют только благодаря категории бытия. Это наивное и бездумное petitio principii13 не может удовлетворить философскую мысль. Однако то, что после этого остается, - выведение категорий разума (и, в частности, категории бытия) из до-категориальной основы несет с собою неразрешимую тайну, отбросить которую нельзя (так как мысль неистово требует "разъяснить происхождение" категории бытия), а превратить ее в ясно и раздельно решаемую задачу тоже нельзя (ибо такова сама природа постулируемой здесь до-категориальности).

И эта тайна есть настоящая и подлинная тайна, т.е. не та временная загадка и неясность, которая разрешается с течением времени и в связи с прогрессом науки и методов мысли. Это - такая тайна, которая не может не быть тайной, которая не будет разрешена никем и которую невозможно и разрешать, но которой можно только дивиться. Самое же главное, это то, что она не возникла случайно, ввиду тех или иных недостатков знания или бытия. Она обоснована самими знанием и бытием как необходимая. Она - абсолютная необъяснимость знания и бытия, ибо если ее нет, то это значит, что нет сaмого самогo, а тогда все рассыпается в нигилистическое марево и безумие. Чтобы был ум, требуется тайна его первого зачатия, и тайна эта уже не есть тайна только ума... Это - тайна сaмого самогo и тайна его эманирования. Она - абсолютно неразрешима, но она в то же время и абсолютно необходима. Ею сужается вся жизнь всеохватного разума и смысла, и она являет себя на всяком месте его проявления. Но она являет себя как тайну, и она ощутима как тайна, без всяких надежд на разрешение, но зато со всяческой надеждой на оплодотворение ею любых проявлений разума и смысла вообще.