Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 - Смирнов Игорь - Страница 112

Отбрасывание отношения, бывшего эпохальным, происходит в трудно обозримом числечастнозначимыхтрансформацийизживамогосмысла в актуальный.[5]Мыпереходны, стало быть, не только в моменты острых кризисов, испытываемыхсоциокультуройпри смене ее парадигм, но и постоянно внутри этих парадигм, вариативность которых нарастает, заставляя нас то и дело переживать разновременность, то есть надеяться на то, что у нас есть избыток времени.Безразлично, ориентированы ли эпохи наpoiesisили наpraxis,иxсуть — в единообразном связывании всего, что бросается в их поле зрения. Они — произведения духовной деятельности и тогда, когда настаивают на своей эмпирической ценности и только на ней. Самые акты переоценки ценностей, настойчиво осуществляемыелогоисторией, дематериализуют те монументы, в которых она себя претворяла всоциокультурнуюсубстанцию,конвенционализируютих. Пропуская некое отношение через что угодно, тоестьмоделируя мир, то или иное эпохальное представление о времени достаточно в себе и не обязательно должно покорять реальное геополитическое пространство, растекаться сразу по всем уголкам Земли. Этим объясняется, почемулогоисториявплоть до полного краха колониальных режимов, случившегося в ХХ в., была привилегией европейской, а затемевроамериканскойсоциокультур. Самнововременныйколониализм европейцев, детище Ренессанса, разнится с предшествую-щими ему экспансиями тем, что его следствием оказывается в конце концов возведение не отдельных империй с нациейпоработительницей во главе, а «планетарной империи» (в терминах МайклаХардтаи АнтониоНегри), ккоторoйприобщило нынешнее человечестворазвертывaниелогоистории.

Разыгрывавшаяся в разного типа текстах,рамочнообусловливающая научную пытливость, получающая отклики в инженерии,логоисториянаталкивается на сильное сопротивление при вторжении всоциальность.Речь идет о много более сложном конфликте, нежели непризнание инертным большинством общества егоинновативногоменьшинства (тем более что инновации давно уже в запросе со стороны потребительских масс). Как было постулировано,corpssocialопространствливаетвремя, закрепощает его биполярностью, тогда как оно, будучи суверенным, неутомимо делает разные свои состоя-ния преходящими. Несмотря на очень высокую вариативность форм, которые принимает сожительство людей друг с другом, в последней глубине общество отнюдь не богато диа-хроническими ресурсами. За вычетом внешней пестротысоциальностьизменяется в своей сущности, в своей внутренней потенции по двоичному принципу — третье ей не дано. Она развивается от статусной организации к ролевой, от бытования в виде коммун к огосударствлению, от сакрализации обычаев и институцийкихпрофанизации. Но и такая — ограниченнаядвоичностью— мобильность[6]не означает, что устаревающее сходит всоциальностивовсе на нет: и в ролевом обществе есть место статусам (например, в случае церковнослужителей); неформальные группы свидетельствуют о неистребимос-тикоммунаризма; осквернение святынь уголовно наказуемо и там, где царят мирс-кие ценности.Многоходовойлогоисториине удается в совершенстве воплотиться вдвухшаговойсоциодиахронии.Первая то и дело учреждает собственную (субкультурную)социальностьпоодаль от конституированного общественного порядка, будь то монастыри, как нельзя лучше отвечающие установкам христианства, или всяческие «поэ-тики поведения» (Ю. М. Лотман) Нового и новейшего времени вроде авангардистс-кого эпатажа буржуазной публики и прочихжизнетворческихинициатив «человекаартиста» (сегодня в ходу «аватары», под которыми прячут идентичности энтузиасты электронного общения).Эти поползновениялогоисториидик-товать свою волюсоциальностине выходят, однако, за грань экспериментов, пусть даже поднимающихся на уровень модного поветрия, но все же не вовлекающих в сферу влияния общество в целом либо (как в тоталитарных режимах ХХ в.) подчиняющих себе какуюто часть обществ, хотя бы и значительную.

Далеко неполная, чреватая коллизиями совместимость эпохального времени спространственносоциальнымразрешается в том, что к истории смысла присовокупляется еще одна — значений.Социальностьподражает антропологическойтемпоральности, суживая ее в событиях местного формата. К ним может быть причастен любой индивид вне зависимости от его вклада в становление идей. Тем самым каждый изживущихобретает право на историзм, пусть отличный отмирообъемлющего. У имитаций нет иного назначения,кромекомпенсаторного. Если история смысла творит реальность (конструируемую дискурсивно, открываемую научно, преображенную технически), то история значений привязана к конкретным обстоятельствам,семантичнав той мере, в какойсоматична— в какой коллективное телоситуативноопределяет свои действия. Иначе говоря, история значений имеет геополитическое содержание — она есть история влас-ти: общественного организма над эксплуатируемой им природной средой, человека над человеком в рамках отдельно взятого социума, одного этносанадсоседним, порабощае-мым в результате войны. Все эти три властизиждятсяна смежности, контактны, отправляю-тсясоциофизически. История значенийконтингентна, вероятностна (сырьевых запасов гдето много, а гдето мало; самоуверенного потентата может свалить внезапный недуг; какая из сторон выиграет сражение — заранее неизвестно), тогда как эпохальное времяавтодетерминировано, само себя порождает в наших головах.Иcториязначений не предусматривает, стало быть, того, что последующее будет здесь вытекать из предыдущего со строгой закономерностью (обнаружение месторождений нефти может круто изменить судьбу страны).

Контингентность, свойственная пространственносоциальному времени, «снимается» историографией, рассказывающей о нем. Такого роданарративы, структурированные, как и любой текст, изнутри, поневоле переводят излагаемые события из сферыреферентнопроверяемых значений в область самоценного смысла.Учиненная постмодернизмом (особенноХайденомУайтом) критиканарративизованнойисториографии упрекает ту в отрыве от фактов. Стоит взглянуть, однако, на эту проблему иначе. Рассказывание включает частные происшествия влогоисторию, не обязательноискажаeтфакт (всетаки перед нами не чистая выдумка), но непременновысвобождаeтего из уединенности и случайности, встраивает в большое, общечеловеческое время, бывшее, напомню, в далеких началахэстетизированным(и по сию пору все так же воспринимаемое по формуле «Красота мир спасет»).

Власть над телами (физическими и биологическими) синхронна им. Она апеллирует к народной памяти и набрасывает планы на будущее только для того, чтобы контролировать настоящее. История значений накапливает современности (как бы они ни были антагонистичны, они равноценны по своей актуальности),аддируетих,компo-нуетиз них «дурную бесконечность» и тем противоречитлогоисториис ееапокалиптическимиупованиями. Власть над настоящим оборачивается властью настоящего.Из всех форм политической власти (в которых уже Платон в «Политейе» диагностировал родство, скрытое за наружнойрасподобленностью)логоисториюв наибольшей степени удовлетворяет парламентская демократия, поскольку современность для той не абсолютна, принадлежа то одной, то другой правящей партии.Впрочем, и либеральная демократия лишь потворствует протеканию эпохального времени, а не инкорпорирует его стадиальность в смене властных элит, происходящей в вероятностной, а не в логической реальности. Соответственно, историю смысла поощряют свободный рынок, индивидуальное предпринимательство и банковский кредит. Вместе они превращают богатство, довлеющее себе здесь и сейчас, в капитал, повернутый к завтрашнему дню — к моменту сбыта товаров,превосхожденияконкурентов, отдачи долгов.Антикапиталистические тоталитарные государства были явлением мессианизма, вознамерившегося запечатлеть в монументальной, воздвигавшейся на векасоциальностии в инсценировках Страшного суда финализмлогоистории.Этот расчет был ошибочным, потому чточастнозначимое(итальянское, советское или немецкое общество массовой мобилизации) никак не в силах выдержать функциональную ношу того всеобщего, с которым нас сводитлогоистория.