Степь да степь кругом... - Анфимова Елена - Страница 3

Таким вот образом в тело несчастного потеряшки-бассета вселился доктор наук с Трона, значившийся на своей планете под именем, которое любому землянину показалось бы странным, а именно: XXL…

…Тем же вечером Сириус, к радости новых хозяев, которые боялись, что во искупление неосторожности им долгие годы придется ходить за четвероногим калекой, оклемался. И вскоре, несмотря на возражения Саши, который жалел потеряшку, Раечка настояла на том, что собаку нужно дрессировать. В конце концов, у каждого есть свои обязанности — Саша зарабатывает деньги в поте лица, сама Раечка заботится об уюте в доме, а вот к какому бы делу приставить Сириуса? И хозяйка принялась обучать пса приносить Сашины домашние тапки, выполненные, согласно горнему полету мысли неизвестного дизайнера, в виде огромных лап неизвестного зверя с кинжалоподобными когтями. Однако доктору XXL такая обязанность показалась унизительной, и он делал вид, что не понимает, чего от него хотят. Дошло до того, что Раечка, решив, что пес туповат, заставила Сашу воспитывать его на личном примере, то есть опускаться на четвереньки, ковылять в прихожую, брать там тапки и возвращаться в комнату на трех конечностях, неся трофей в руке. Саша, который до перестройки, между прочим, тоже был доктором наук, может быть и почище трончанина, тоже усматривал в такой дрессуре унижение, но только для себя. Однако, привыкнув не возражать жене, железобетонную волю которой сломить было все равно нельзя, покорился.

Сидя на диване, Раечка с недовольством смотрела, как неуклюже перемещается по полу ее супруг, и давала ценные советы.

— О боже! — восклицала она. — Ты делай вид, что тебе это занятие нравится. Тогда и Сириус увлечется, а то ты пыхтишь и строишь рожи. И вообще, неси-ка ты их лучше в зубах, ведь собака не может брать тапочки лапой.

— Не собираюсь я брать в зубы всякую грязь, — уныло огрызался Саша, еще не забывший светлые времена, когда он был астрофизиком и работал в обсерватории. Это уже после наступления перестройки и сопутствовавшего ей безденежья жизнь в лице Раечки устроила свою половину, которая, к счастью, прекрасно готовила шашлыки, поваром в кавказский ресторанчик.

— Эти тапочки, между прочим, я тебе подарила, — обижалась супруга. — Нет, ну до чего же эти твари все-таки тупые!

— Ты это о ком? — обижался в свою очередь муж.

Эту пару многие находили необычной. Даже если не брать в расчет крайне экзотическое сочетание их национальностей — еврейка и кореец. Если нынче национальность в паспорте не пишется, то еще совсем недавно так называемый пятый пункт имел довольно большое, хотя официально и непризнаваемое, значение. Однако в паспорта Раечки и Саши заглядывать не стоило и раньше: и у той, и у другого ярко выраженные национальные признаки были четко обозначены как на лицах, так и в характерах. Хотя в те не столь далекие годы, когда эти двое решили наконец-то зарегистрировать отношения, существование всяких там национальных характеров напрочь отрицалось. Советский человек, выросший под рентгеновскими лучами коммунистической идеологии, мог, конечно же, иметь те или иные отклонения от основной мутации, но объяснять их национальным характером было по меньшей мере неправильно. Такова была официально принятая точка зрения. В быту же Раечке, например, поступившей не так, как хотелось бы окружающим, доводилось слышать за спиной, а то и в лицо кое-что насчет морды в сочетании с ругательным словом, обозначавшим ее национальность. И это притом, что «морда» у нее была очень и очень даже ничего. Возможно, общее впечатление слегка портил несколько массивный нос с горбинкой, который завистливые сотрудницы обсерватории, где Раечка работала секретарем-референтом директора, называли шнобелем, да ярко-красная помада, к которой она всегда питала слабость.

Благодаря своей невероятной активности и убежденности, что, если не все, то многое в этой жизни должно быть направлено на то, чтобы ей, Раечке, было комфортно, она сумела занять довольно высокий пост в профкоме обсерватории и оказаться у истоков распределения талонов на одежду. Дело в том, что в те, еще не забытые, странные времена, несмотря на отсутствие войны или каких-либо стихийных бедствий, которые могли бы объяснить повальный дефицит в богатейшей стране, чтобы купить еду и одежду, нужны были талоны. Но и с ними следовало поездить по городу, орлиным оком высматривая, где толпится народ, потом занять очередь и через несколько часов стояния испытать истинное счастье, эти самые талоны отоварив сахарным песком, водкой, мясом или другими столь желанными любому советскому человеку продуктами. Или не испытать. Потому что на всех не хватило.

На одежду, правда, талоны во всесоюзном масштабе не вводили. Возможно, поэтому на прилавках не было ничего такого, что можно было бы надеть на себя и, взглянув потом в зеркало, не испытать острое чувство собственной неполноценности. А вот на производстве и в различных крупных организациях, при которых имелись магазинчики для сотрудников, эти самые талоны очень даже практиковались, и купить что-либо достойное без них было просто невозможно.

Оказавшись, образно выражаясь, в роли стрелочника, который направляет поезда в нужных направлениях, Раечка организовала движение талонов таким образом, что сумела одеть в одинаковые, но очень достойные куртки, костюмы, сапоги и колготки всех своих близких и дальних родственников и даже некоторых знакомых. Теперь, когда во время праздников семья Фраерман собиралась в полном составе, создавалось впечатление, что за столом сидят воспитанники одного, хоть и совсем не бедного сиротского приюта. Может быть, поэтому Раечка не слишком любила эти сборища.

Занюханный научный сотрудник Саша Пак заинтересовал Раечку, когда она заметила, что не производит на него никакого впечатления. Это было странно. Раечка привыкла, что в институте ее кто-то любит, а кто-то терпеть не может. Саша же, занятый своей наукой, смотрел сквозь нее, как сквозь стекло, причем хорошо помытое. Впрочем, с этим Раечка еще смирилась бы, потому что мало ли… Может, этого чернявого парнишку с узенькими, словно припухшими, глазками вообще ничего, кроме науки, не занимало. Но как-то раз она оказалась с Сашей в одной компании на чьем-то дне рождения и обнаружила, что девушки его как раз очень даже занимают. Он прелестно тренькал на старенькой гитарке, внушая в песнопениях гостям спорную мысль, что то, что все они здесь сегодня собрались, — это здорово. Тогда мужчины, игравшие на гитаре да при этом еще ходившие в туристские походы (лучше всего в горы), пользовались повышенным спросом, и Раечка, хотя и была тогда уже очень даже замужем, постаралась сесть за столом рядом с Сашей. Когда слегка выпили, она, выразительно глядя на своего соседа, коснулась его плечом. Как пишется в романах, между ними пробежала искра, во всяком случае Раечке так показалось. Но Саша, заморенный на столовских харчах и общежитской складчине, продолжал пожирать салат оливье. Раечка навалилась сильнее и с удовлетворением увидела, что Пак перестал работать вилкой и нижней челюстью. Но дальше последовало нечто неслыханное.

— В чем дело, девушка? — нагло поинтересовался он, обернувшись к Раечке и вперившись взглядом в ее ярко-алый рот. И когда она, вспыхнув, резко отодвинулась, как ни в чем не бывало продолжил жрать.

В наши дни любая девушка, получившая столь активный отпор, в первую очередь подумала бы, что ее визави придерживается нетрадиционной сексуальной ориентации. Но в те, еще недавние, времена довольно строгих нравов о такой ориентации знали немногие, но, и зная, не очень-то верили, что такое бывает. Поэтому Раечка, отодвинувшись, решила, что этот прожорливый чукча (так она в злобе мысленно обозвала корейца Пака), скорее всего, антисемит. Но эта ободряющая мысль рухнула, не успев оформиться, потому что, когда начались танцы, Саша принялся приглашать какую-то незнакомую, но вполне иудейского вида сутулую девицу, несколько раз выводил ее на лестницу курить, а потом вдруг исчез вместе с ней неизвестно куда. Вернее, известно. Раечка с удивившей ее саму злобой думала о том, как хамоватый чукча поволок девицу к себе в общежитие и там чертит вокруг нее крылом, чтобы потом разочаровать убогим северным сексом.