Рэй задним ходом - Уоллес Дэниел - Страница 35

• Предыдущая
• 35/36
• Следующая

– Ну и будем ждать.

Под камнями в ручье жили саламандры и речные раки, и какое-то время Рэй с Лили ловили их. Когда он поднимал камень, вода в ручье замутнялась и саламандры и раки бросались врассыпную сквозь тучи песка и ила, поднимавшиеся со дна. Если бы Рэй не пытался поймать их, ручей оставался бы прозрачным. Но когда он пытался, вода становилась мутной и он не видел саламандр и раков, хотя точно знал, что они там.

– Мне надоело, – заявила Лили немного погодя. – Я хочу домой.

– Тебе нельзя уходить, – сказал он. – Эбби убьет тебя, если ты сейчас уйдешь домой.

– Ну и что?

– Ты хочешь, чтобы тебя убили?

– Она не убьет меня… Комары! – взвизгнула Лили, хлопая себя ладонью по руке.

Потом они услышали шорох листвы, треск сухих веток. Лили поднялась на ноги. Рэй перевернул очередной камень и понаблюдал за мутными клубами песка и ила, поднявшимися со дна. Это была Эбби. Он видел ее красную рубашку, мелькавшую среди деревьев.

– Рэй! – пронзительно крикнула она.

Что-то случилось, понял Рэй. Когда Эбби подошла ближе, он услышал плач. Ее застукали, подумал Рэй, и теперь она плачет, поскольку знает, что у нее будут неприятности, а следовательно, у них у всех будут неприятности, и мысль о предстоящих неприятностях нисколько не порадовала Рэя.

Но он ошибался. Эбби не плакала. Нисколечко.

– Вы мне не поверите, – сказала она, приблизившись. – Рэй мне не поверит. Поэтому просто посмотрите. Вы были правы. У него нет стеклянного глаза.

И тогда Рэй понял нечто такое, в чем еще не раз удостоверится со временем: дети не рождаются со стеклянными глазами. Те каким-то образом появляются у них позже. Но сейчас он не мог думать об этом. Ребенок плакал. Плакал ребенок, а не Эбби. Эбби прижимала его к груди, как делают взрослые женщины, словно знала, как нужно держать маленького ребенка. Наверное, видела по телевизору.

– Ребенок плачет, – сказала Лили. – Бедный малыш.

– И у него оба глаза настоящие, – сказала Эбби. – Оба. Слезы текут из обоих.

– Эбби, – сказал Рэй. – Это ужасно.

– Ребенок плачет, – повторила Лили в который раз. – Ребенок плачет. – И скривила губы, словно сама собиралась заплакать

– А чего здесь ужасного? – спросила Эбби. Она имела манеру в подражание взрослым постоянно делать вид, будто все в порядке, будто все не так плохо, как кажется. – Чего ужасного-то? Все нормально. Ребенок жив и здоров. Крис. Я слышала, как она называла его Крисом.

– Ты без спросу взяла ребенка Нэнси, – сказал Рэй. – Нельзя без спросу брать чужого ребенка.

– Она, наверное, еще спит! – истерически прокричала Эбби. – Она, наверное, еще даже не хватилась ребенка!

Эбби явно понимала, что все пошло не так. Она никогда раньше не орала. Все неприятные вещи она говорила спокойным, уверенным тоном, поскольку была самой старшей и самой сильной.

Потом Эбби расплакалась.

– Вы хотели увидеть его, – давясь рыданиями, проговорила она. – Вы бы мне не поверили. Во всем виноват ты, Рэй. Ты назвал меня вруньей!

Слезы лились у нее по щекам градом, лицо стало красным. Ребенок перестал плакать и на мгновение уставился на Эбби. Потом захныкал, и Лили осторожно погладила его по головке. Тогда ребенок умолк.

Рэй смотрел на него. Два глаза. Зеленые. Почти безволосая головенка.

– Давайте отнесем его к нам домой, – предложила Лили. – Мы можем подержать малыша там. Он такой славный.

– Отнеси его обратно, – велел Рэй Эбби. – Отнеси сейчас же.

Она посмотрела на ребенка испуганно. Потом потрясла головой.

– Я не могу, – сказала она. – Нет. Я не хочу.

– Но это же ты забрала его, – сказал Рэй.

– Мы можем отнести его к нам домой, – повторила Лили.

Но они ее не слушали.

– Ты думаешь, Нэнси все еще спит? – спросил Рэй.

Эбби кивнула. Из носа у нее тоже текло.

– Оставайтесь здесь, – сказал Рэй. – Я сам отнесу.

– Мы же не собираемся возвращать его? – спросила Лили, когда Рэй двинулся прочь, прижимая к груди ребенка, как прижимала Эбби.

Когда Рэй шел через лес, малыш немного успокоился, а когда они вышли из леса, так и вовсе перестал хныкать и заснул.

Впоследствии, уже взрослый, Рэй часто вспоминал, каково это – быть маленьким и как хорошо быть слишком маленьким для того, чтобы понимать всю сложность и опасность окружающего мира; ибо самое главное и самое последнее, что узнает ребенок, это насколько все хрупко и непредсказуемо. Он мог играть на улице, ни о чем не думая и даже не задаваясь вопросом, что случилось с детьми, которые вот так же играли на улице, когда по ней на бешеной скорости пронеслась машина. Все они погибли, разумеется. Рэй узнал это позже, но тогда не знал. Погибнуть, умереть – что это значит? И разве летний день становится другим, коли такое однажды случилось? Подобные мысли просто не укладывались в голове. И когда Рэй думал о ребенке, о новорожденном младенце всего одной недели от роду, которого нес в руках толстый и, возможно, туповатый десятилетний мальчишка; о младенце, которого тащили от Болота по лесу, под колючими ветвями, способными сильно поцарапать, через мшистые стволы поваленных деревьев, где легко поскользнуться и упасть, – когда он думал обо всем этом десять, двадцать, тридцать лет спустя, он задним числом исполнялся страха, который испытывал бы человек повзрослев, неся через лес крохотного младенца, чья мать сейчас сходила с ума, если уже проснулась и обнаружила пропажу сына.

Но тогда Рэй ни о чем не думал. Он просто совершал правильный поступок. Мог ли он знать, что скоро лишится умения поступать правильно?

От Болота до дома Нэнси было полмили, и часть пути пролегала по прямой, открытой взгляду улице. И Рэй прошел по ней.

Хотя оставалась слабая надежда, что Нэнси все еще не проснулась и он может положить ребенка на место и незаметно уйти, так что никто ничего не узнает, Рэй понимал, что шансы на такой исход дела малы, ничтожно малы и скорее всего случится нечто такое, чего он даже не в силах представить, нечто такое, что уже начало происходить. Он нарисовал в своем воображении картину, навсегда запечатлевшуюся в памяти.

Нэнси просыпается, открывает глаз. Коротко встряхивается, пробуждаясь ото сна, хорошего сна, а потом зажмуривается и пытается вернуться в свой чудесный сон. Или, возможно, она вовсе не спала, а просто видела стеклянным глазом мир своего короля: бескрайнюю пустыню, простирающуюся между ним и следующим городом, поскольку он всегда держит путь в очередной городок, чтобы узнать, как там обстоят дела; ибо каждая глухая деревенька и захолустное селение для него важны не меньше, чем ослепительная столица Брундая под названием Мунди, блистательный город Мунди. Нэнси не может даже смотреть на него, когда он предстает перед умственным взором, настолько он ярок, настолько фантастичен. Когда король возвращается в Мунди, она должна возвратиться к своей жизни, в свой темный дом. Она должна увидеть своего ребенка.

Но ребенок пропал. Нэнси просыпается, идет к детской кроватке и видит – о ужас! – что ребенка там нет. Кроватка пуста. Она не в силах кричать, поскольку реальность этого кошмара неподвластна рассудку. Неподвластна словам, слезам и всякому разумению, ибо она понимает: король пришел за своим наследником.

Она знала, что такое произойдет. Знала, что рано или поздно он придет и заявит о своих правах. В Брундае считается, что женщина должна растить ребенка для мужчины, как растят цветок; в отсутствие мужчины она обязана кормить, холить и лелеять свое дитя. Но это всего лишь Попечительская обязанность, и ничего больше. Это он недвусмысленно дал ей понять. Как бы он ни любил ее (а он действительно любит, и любые слова здесь излишни), есть вещи более важные, чем любовь. Кому этот ребенок нужен больше – Нэнси или королевству? Одной женщине или миллиону людей? Жена короля бесплодна, но даже будь она плодовита и нарожай дюжину детей, он все равно пожелал бы возвести на трон своего сына от Нэнси и передать ему бразды правления своим чудесным королевством. То есть король пришел и забрал своего сына. Это неизбежно, это часть сделки.

• Предыдущая
• 35/36
• Следующая