Слово - Уоллес Ирвин - Страница 75
- Предыдущая
- 75/233
- Следующая
Господь наш Иисус Христос был рожден матерью своей Марией, которая понесла непорочно от Создателя, и был он рожден на постоялом дворе в месте, именуемом Вифлеем, в тот год, когда случилась смерть Ирода Великого, и за несколько лет до того, как Квириний был проконсулом Сирии и Иудеи, а Иисуса принесли, чтобы сделать ему обрезание…
Слово.
Знак. Свет. Божие Проявление.
Голова кружилась, виски пульсировали, отдаваясь болью во лбу. Ренделл читал и читал, все остальные тридцать пять страниц; он был полностью поглощен голосом брата, звучащим из 62 года нашей эры, чуть меньше, чем через тридцать лет после того, как находящийся без сознания, истекающий кровью Христос был снят с варварского креста и исцелен. Это Иаков говорил с бесчисленными поколениями, даже еще неродившимися, буквально за несколько месяцев до того, как сам встретил свою чудовищную смерть.
Ренделл закончил чтение Евангелия от Иакова.
Конец.
Начало.
Ренделл был до дна истощен заключенным в страницах чудом. И чудо заключалось в чувстве, как будто сам он был там, видел и слышал человека из Галилеи, сам прикасался к Нему, и Он прикоснулся к Ренделлу. Он верил. Человек или Бог — какая разница. Он, Стивен Ренделл, верил.
Трудно было оставить эти страницы, вернуться к аннотациям, историческому фону, объяснениям, но Ренделл заставил себя сделать это, и теперь все его внимание было приковано к дополнительным семи страницам.
Единственное, он не мог заставить себя размышлять. Ренделл лишь чувствовал, не способный обдумать прочитанное.
Он быстро вернулся к самому началу Евангелия от Иакова и наскоро пробежался по тексту. А потом вернулся к дополнению, к Сообщению Петрония о Суде над Иисусом, и вновь перечитал его.
В конце концов, осторожно положив Международный Новый Завет на кофейном столике, Ренделл откинулся на подушки дивана и позволил себе обдумать все в той же мере, как это чувствовал.
И вот только теперь Ренделл осознал всю ту меру, с которой новейшее Слово, единственное в своем роде Слово, пробило скорлупу цинизма и пробудило внутри него те чувства, которых он сам не испытывал с того времени, как был юношей из Оук Сити.
Жизнь его была сотворена, и теперь могла значить что-либо, для себя самого, равно как и для других.
Он снова и снова проверял это чувство.
И вот теперь, после того, как прошло два часа после возвращения в номер, и почти час, после того, как он открыл Международный Новый Завет, он сидел на диване, пытаясь овладеть собственными чувствами и разобраться с прочитанным, как пристало интеллигентному и рационально мыслящему человеку.
Он глядел на сшитые страницы книги и пытался вернуть в воображении и прокрутить про себя все то, что только что испытал.
Сообщение Петрония было относительно кратким и рутинным официальным документом. Совершенная обыденность его тона, немногословность — неотесанный римский центурион или офицер описывает суд над каким-то чокнутым преступником своему начальнику, префекту преторианской гвардии в Риме — делали его в сотни раз более реальным, более правдоподобным и морозящим кровь в жилах, чем более литературный и красивый отчет Луки.
Лука писал:
Пилат решил быть по прошению их, и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили; а Иисуса предал в их волю.
Петроний же писал следующее:
На рассвете суд был перед дворцом Ирода. И фарисеи, и садуккеи не имели согласия как свидетели, настаивая на том, что предъявленное обвинение касается нарушения гражданских прав, а не Моисеева Закона. Свидетели, выступившие перед трибуналом, были друзьями Рима, они желали мира, и большинство из них были римскими гражданами. Они обвинили Иисуса в преступлении и дали свое свидетельство тому, что Иисус объявил себя Царем Израиля, провозглашая верховенство над Цезарем, что он учил и проповедовал непослушание и мятеж в городах по всей стране и запрещал слушать тех, кто выступает против восстания.
Ренделл вновь перечитал сообщение, подписанное Петронием и посланное за подписью “Понтия Пилата, префекта Иудеи” “Луцию Аэлиусу Сеяну, Другу Цезаря” в Рим.
Петроний вдохнул жизнь всего лишь в два предложения, в той чудовищной сцене в Преториуме, с Пилатом на возвышении, и с человеком по имени Иисус, спокойно стоящим перед ним:
Обвиняемый выступил в свою защиту, отвергая все выдвинутые против него обвинения за исключением того, что он заявлял, будто имеется власть выше Цесарской. Обвиняемый Иисус подтвердил, что миссия его была поручена ему его богом, и что она заключалась в том, чтобы установить царство небесное на земле.
Петроний сообщал о смертном приговоре, о приказе Пилата своему первому центуриону провести казнь. После бичевания треххвостыми плетями, римские воины повели Иисуса к месту Распятия. Петроний ведет к концу:
И его казнили за Овечьими Воротами. Смерть его наступила, что было удостоверено, в девятом часу. Два приятеля преступника, оба члены синедриона, подали просьбу Пилату о выдаче тела, и им было разрешено забрать тело для захоронения. Вот так закончилось дело с Иисусом.
Но то, что тронуло Ренделла еще сильнее, был рассказ Евангелия от Иакова. В этом месте биография прерывалась, тут не хватало слов или фраз только лишь потому, что данные фрагменты листов папируса рассыпались в пыль, или же потому, что старинные письмена, написанные изготовленными по примитивной методике чернилами, сделались неразборчивыми на обецветившихся волокнах. Но, используя дедуктивную логику, опытные богословы восполнили большую часть из отсутствующих слов и фраз, и, пускай даже и заключенные в изгородь скобок, пробелы уже не могли заслонить образ реального Иисуса.
Сам процесс чтения Евангелия от Иакова было верой — без малейших сомнений.
И дело было даже не в том, что в словах брата Иисуса колоколом звенела истина — та же самая резкая откровенность была и в Послании Иакова из стандартного Нового Завета — но в них явно указывалось, что это была история некоего человеческого существа, которое было чрезвычайно близко к другому. Рассказ, жестокий в своей простоте, не был прикрашен пропагандой евангельских авторов или более поздних христианских торговцев, которые в начале второго века со всем умением фальсифицировали или переписывали четыре евангелия, пока те не сделались каноном Нового Завета в четвертом веке.
- Предыдущая
- 75/233
- Следующая
