Трудно быть чертом - Каплан Виталий Маркович - Страница 7

— Так что же получается? — Игорю стало зябко. — Крот поймет чиновника, но с точки зрения его собратьев-кротов он останется в своей норе? Если так, то это, по-моему, уже не физика, а что-то среднее между мистикой и поэзией.

— Игорь, — перебил его Таволгин. — Если бы я знал ответ! Но… ты извинишь меня, если я сейчас не стану излагать детали? Так вот, исходя из некоторых теоретических соображений, можно предположить, что наш крот перестанет быть просто кротом и его отношения с пространством не ограничатся норкой. Не будь примитивным материалистом, пойми, что сознание не сводится к полям и частицам, но одно неизбежно связано с другим и изменение одного затрагивает и другое…

— Слушай, Федя, я задам совершенно дурацкий вопрос, — сейчас Игорю стоило немалых усилий выглядеть болтливым журналистом. — А все вот эти твои рассуждения — это как, просто на уровне формул? Или, считаешь, реально можно соорудить какую-нибудь такую фигню, что нажал кнопочку — и раз, кум королю… в смысле как тот крот, перешел на другой уровень бытия, сравнялся с квазарами и черными дырами?

— Пока, в общем, теоретически, — признался Федя. — Хотя ты делаешь сейчас сразу две ошибки. Во-первых, ни о какой кнопочке речи идти не может. Вернее… ну как бы тебе объяснить. Вот когда ты нажимаешь на кнопочку выключателя, зажигается свет. Непременно зажжется, если, конечно, проводка исправна и в сети есть ток. А вот когда ты приходишь, допустим, к Насте и нажимаешь на кнопочку звонка — так это еще вопрос, захочет ли она тебе открыть. Несмотря на ток в проводах. Так и здесь. Чтобы перейти на другой уровень понимания, надо, чтобы тебя на этот уровень пустили… Отсюда, кстати, вытекает и «во-вторых». Вопрос ведь еще в том, кто будет нажимать на кнопочку. Готово ли его сознание…

Горячо! И вовсе не от чая, тот уже давно успел остыть. Да, это он хорошо зашел…

— А все-таки, Федя? Ну вот учитывая эти твои «во-первых» и «во-вторых» — технически такое возможно?

Таволгин посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом. Словно и не было коньяка.

— Знаешь, надо пробовать. Но где я буду эксперименты ставить? Здесь? — повел он ладонью, очерчивая пространство своей холостяцкой берлоги. — Самое смешное, что особо-то много мне и не нужно, это же тебе не коллайдер. Но все-таки — лаборатория, мощный соленоид, еще всякая лабуда… прости, но ты, наверное, и слов таких не знаешь. Вот то-то… А мои нынешние обстоятельства… Я же говорил, отдел наш год как упразднили, слили со сверхпроводимостью… тупость на грани вредительства… Разве только если съездить в Штаты…

— А оно тебе надо? — в лоб спросил Игорь. — Тут ведь и ежику понятно, что тебя вояки покупают. Высокая наука, уровни реальности — это пока все классно звучит, а потом опять получится бомба.

— Ну да, — грустно кивнул Федя. — Не нами сказано: «Наука — это способ удовлетворить свое любопытство за казенный счет». Знаешь, я штатников-то пошлю, наверное. Действительно, тухло как-то оттуда тянет. Но согласись, обидно, что здесь это абсолютно никому не нужно.

— А если бы наши вояки зацепились — ты бы обрадовался? — закинул удочку Игорь.

Это, в общем, тоже был вариант. Закрытая контора, трудится человек, творит, ему увесисто платят. И все это утекает в никуда. У одного только Вадима Александровича в европейской части России четыре «шарашки», а князь ведь не единственный Смотритель…

— Знаешь, хрен редьки не слаще, — без раздумий заявил Федя. — Что наши вояки, что те… Если бомба — так она у всех окажется. В плохое время мы живем, Игорь. Так что я уж как-нибудь помаленьку… доведу по крайней мере до ума теоретическую часть. Может, фундаментальную науку у нас когда-нибудь и поднимут…

— …Вот такие дела, мой князь, — с трудом поднимая голову над подушкой, закончил Игорь. — Таволгин — это самое серьезное, что вообще было здесь на моей памяти.

— Да уж, — помедлив, протянул Вадим Александрович. — Замечательный человек. Значит, будем работать. Варианты всегда есть. И знаешь, — с сомнением добавил он, — кое-что теперь стало понятнее.

— А что самое трудное в профессии журналиста? — Очкастая девочка с рыжей копной на голове нацелилась ручкой в блокнот.

Игорь вздохнул. Вот уж воистину «и спросила кроха». Он оглядел зал — вернее, превращенную в зал школьную столовую. Столы сдвинули назад, поставили рядами скамейки. Сам он сидел в кресле, сантиметров на тридцать возвышаясь над залом. По левую руку — газовая плита, сзади — мойка.

— Видите ли, девушка, — вздохнул он, — у каждого это свое. Тут вряд ли есть общее правило. Кому-то тяжелее всего уложиться в заданный объем, другому — разговорить собеседника, третьему… Мне вот самому тяжелее всего подстроиться под стандарт издания, для Которого пишешь. Когда все время работаешь для одной и той же газеты или журнала — со временем привыкаешь. А вот когда пишешь сразу для многих, тут покрой голова идет кругом…

Слова текли легко, без участия мозга. Выступить на форуме юных журналистов — почему нет? Алик Пестрядев, командир этого лягушатника — старый знакомый, три года назад сделал для рубрики «Версты» цикл фотоочерков из глубинки. И когда вчера Пестрядев прорезался в телефонной трубке с предложением изобразить перед малолетками акулу пера — Игорь сразу согласился.

С такими, как Алик, очень приятно общаться. Светимость у них самую малость не дотягивает до пороговой, значит, особой опасности не представляют, значит, можно и без камня за пазухой.

— А как делать журналистское расследование? — поинтересовался высокий прыщавый мальчик. Был он какой-то по-воробьиному взъерошенный.

— Знаете, юноша, — благодушно ответил Игорь, — когда я был в вашем возрасте, то мечтал научиться играть на гитаре. А был у меня друг Миха, он прекрасно играл, на высшем уровне. Вот я ему такой же вопрос и задал тогда. Как научиться играть? И Миха мне ответил: «Да ничего сложного. Берешь гитару — и играешь». Ну а если серьезно, то журналистское расследование — самый трудный жанр. Трудный по многим причинам. Во-первых, далеко не всякое издание вообще захочет такое публиковать, а если у вас нет редакционного задания, нет командировочного листа, то с вами вообще разговаривать не будут…

Здесь он слукавил — по тому же «петровскому делу» он работал на свой страх и риск, еще толком не зная, кому именно предложит материал. Да и не требовалось ему санкции — имя Игоря Ястребова давно уже работало на своего носителя.

— А во-вторых? — не унимался мальчик. Оскаленная голова тигра на майке дергалась в такт его дыханию.

— А во-вторых, журналистское расследование — это целая комбинация жанров. Тут и интервью, и очерк, и сбор экспертных комментариев, и блиц-опрос, и, самое главное, поиск достоверной информации. Без этого, без информации, получатся, прошу прощения, эмоциональные сопли. А читатель должен сформировать свой взгляд на проблему — не за счет журналистских эмоций, а благодаря найденным вами фактам. Понимаете? «Подлый чиновник Пупкин давно известен своими связями с криминальными авторитетами» — это сопли. А «как сообщил старший следователь Нижегородской прокуратуры Смирнов А.А., против главы Верхнесельской районной администрации Пупкина Василия Кузьмича еще в 2006 году было возбуждено уголовное дело по статье 170» — это факт, против которого не попрешь.

В кармане судорожно запиликало «наша служба и опасна, и трудна».

— Извините, ребята, — Игорь вынул мобильник. На снежно-белом экранчике чернел вызов от Насти. — Одну минуту. Слушаю, — сказал он трубке.

— Игорь, вы сейчас сильно заняты? — Настин голос был как осеннее поле, когда колосья сжаты, а колкая стерня так и норовит проткнуть босую ступню. — Тут у нас странные вещи происходят. Даже не знаю, как сказать… В общем, Федя исчез…

— Внимательно слушаю. Рассказывайте, — уверенно произнес он, а дыхание на миг сбилось.

— Игорь, мне кажется, это лучше не по телефону… В общем, мне и посоветоваться не с кем. Скажите, мы сможем сегодня встретиться?