39 ступенек - Бекан Джон - Страница 7

• Предыдущая
• 7/22
• Следующая

Он вернулся сразу после полудня и вручил мне свежий номер «Скотсмана». Кроме более подробного отчета о беседах с Паддоком и молочником, ничего нового больше не было. В разделе внешней политики я нашел перепечатанную из «Таймс» статью о Каролидесе, и о положении дел на Балканах. О предстоящем визите Каролидеса в Англию ничего не говорилось. Я попросил хозяина не мешать мне — работа по расшифровке была в самом разгаре.

Мне удалось разгадать, что означали нули и точки, но дальше работа застопорилась, потому что ни одно из предполагаемых мною ключевых слов не подходило к шифру Скаддера. Я было уже впал в отчаяние, как вдруг — помню в этот момент часы пробили три раза — меня осенило: я вспомнил, что главным лицом в деле Каролидеса, по словам Скаддера, была некая Юлия Сеченьи и решил использовать это имя и фамилию в качестве ключевого слова.

Ларчик тотчас открылся и дальше все пошло как по нотам. Во-первых, имя Юлия[5] давало ключ к гласным: "А" выступала как "У", т. е. десятая буква английского алфавита, и была представлена цифрой 10; следующая по порядку гласная "В" соответствовала букве "U" и, значит, обозначалась цифра 21. Во-вторых, фамилия Сеченьи давала ключ к согласным. Через полчаса я составил таблицу соответствия «цифры — буквы» и приступил к чтению записок Скаддера.

Когда я кончил, я откинулся в кресле и забарабанил пальцами по столу. Мои размышления были прерваны звуком подъехавшей машины. Большой туристский автомобиль остановился перед гостиницей, и из него вышли двое мужчин в непромокаемых плащах и фуражках из клетчатой ткани.

Минут через десять в кабинет вошел молодой человек и тихо закрыл за собой дверь. Я по его блестевшим глазам понял, что произошло что-то очень важное.

— Они сразу же спросили меня, не видел ли я человека, похожего на вас. Все ваши приметы известны им так хорошо, что они даже знают, какая на вас рубашка и ботинки. Я сказал, что вы переночевали у меня и затем, взяв велосипед, уехали. Один из них, услышав это, скверно выругался. Они все еще сидят внизу и пьют виски с содовой.

Я попросил его подробно описав их внешний вид. Один был высокий и тощий с густыми, похожими на щетки, бровями; другой чему-то все время улыбался и шепелявил при разговоре. «Нет, они не иностранцы», — заверил меня молодой человек.

Я взял лист почтовой бумаги и написал на нем по-немецки следующее:

…Черный камень. Скаддер хотел заняться этим, но отложил дело на две недели. Не знаю, сумею ли я один с ним справиться — кстати, хорошо бы узнать, что думает об этом Каролидес, — но воспользовавшись советами Т., я сделаю все возможное.

— Возьмите это и отдайте им. Скажите, что вы нашли этот листок у меня в комнате.

Всего через три минуты я услышал звук мотора. В кабинет опять вошел мой друг и хозяин. Он сиял как новый соверен.

— Едва они взглянули на вашу бумажку, как тот, что с густыми черным бровями, побелел как мел и разразился площадной бранью, а второй только свистнул и нахмурился. Они дали мне пол-соверена и так торопились, что не взяли сдачу.

— А теперь я бы попросил вас сделать следующее, — сказал я и взял его под руку. — Садитесь-ка на свой велосипед и поезжайте в Ньютон-Стюарт. Там сразу же идите к главному констеблю. Опишите ему этих двоих и выскажите предположение, что они связаны с убийством с убийством на Портленд-плейс. Придумайте еще что-нибудь, чтобы усилить его подозрения. А те двое непременно сюда вернутся. Вероятно, это произойдет завтра утром, потому что им надо будет проехать по дороге сорок или пятьдесят миль, чтобы убедиться, что я по ней не проезжал. Скажете в полиции, что они обещали вернуться завтра утром.

Он бросился исполнять мое поручение, как какой-нибудь бойскаут. Когда он вернулся, уже начало смеркаться. Мы сели ужинать и, видя его молящий взор, я стал рассказывать об охоте на львов, о войне… И тотчас в голове моей мелькнула мысль, что сейчас я занимаюсь вещами, куда более опасными.

Придя к себе, я достал записную книжку, закурил трубку и столько мыслей, соображений и догадок завертелось у меня в голове, что я не сомкнул уже глаз до самого утра.

В восемь часов к гостинице покатил полицейский автомобиль, и из него вышли два констебля и сержант. По совету хозяина они загнали машину в сарай, заперли его и пошли в дом. Через двадцать минут на другом конце дороги показался вчерашний туристский автомобиль. Не доехав до гостиницы метров двести, он развернулся и, дав задний ход, остановился в небольшой рощице. Спустя две или три минуты я услышал скрип гравия и звук захлопнувшейся двери.

Два эти события должны были по моему первоначальному плану привести к столкновению между моими преследователями и полицией. Сам же я должен был оставаться в своей комнате. Но тут до меня вдруг дошло, что либо те, либо другие могли начать обыск, и тогда я оказывался в их руках.

Оставив на столе записку со словами благодарности и деньги, я отворил окно и выпрыгнул в сад, прямо в кусты крыжовника. Дальше было делом минуты выйти со двора и добежать до стоящей в рощице машины. Капот и крылья были в пятнах грязи, — видно было, что машина набегала за эти сутки более ста километров. Я рванул дверцу, прыгнул на шоферское сиденье и нажал на стартер. Машина рванулась вперед, и мне показалось, что я услышал чьи-то истошные крики у себя за спиной.

Я мчался со скоростью шестидесяти километров в час, выжимая из этой зеленой туристской колымаги все, на что она была способна. Сначала я то и дело оглядывался, потом, успокоившись, ехал по шоссе, куда глаза глядят. Это было очень удобно, потому что позволяло еще раз обдумать все то, что я узнал из записной книжки Скаддера.

Начну с того, что все эти байки про еврейско-социалистский заговор, про международную конференцию и большую рол во всех этих делах Каролидеса можно было охарактеризовать одной меткой фразой: сорок бочек арестантов. И однако же собранные Скаддером факты имели грозное значение: день 15 июня мог, действительно, стать фатальным в истории страны. Правда была страшной, как объявленный вам смертный приговор. Вот почему я не был в обиде на покойного: он лгал мне потому, что не хотел взваливать эту ношу на чьи-либо плечи.

Любопытно, что он поставил своим начальникам отметки по пятибальной системе: некто Дюкросн получил «пять», а некто Аммерсфорт получил только три балла. Шесть раз в записях Скаддера встречалась одна и та же фраза «тридцать девять шагов», причем в одном месте было написано следующее: «тридцать десять шагов[6], которые я сам, лично, сосчитал — прилив в 10.17 пополудни». Что это означало, я, конечно, не мог понять. Были и другие темные места и пропуски в его записях, как это всегда бывает, когда человек пишет для одного себя.

Вот какие выводы следовали из того, что я прочел. Во-первых, война должна была разразиться с той же неизбежностью, с какой день сменяется ночью. По мнению Скаддера ее план был готов уже в феврале 1912 года. Во-вторых, агрессоры рассчитывали на то, что Великобритания не готова к войне. Убийство Каролидеса было также запланировано заранее и, судя по всему, никакие самые свирепые горцы не могли его спасти. Это убийство служило запальной искрой для военного конфликта на Балканах. В него немедленно вмешивалась Вена. Россия, традиционная защитница славян, также подавала свой возмущенный голос. И вот тут Берлин становился в лицемерную позу миротворца, пытаясь через дипломатические каналы уладить начавшийся конфликт, а в это время его эсминцы расставляли мины вдоль нашего побережья и подводные лодки занимали ударные позиции для уничтожения нашего флота. А затем Берлин придирался к какому-то пустяку и в течение нескольких часов объявлял нам войну.

• Предыдущая
• 7/22
• Следующая