Босиком - Хильдебранд Элин - Страница 40

С тех пор как Бренда приехала в Нантакет, Брайан Делани звонил уже девять раз, а она так и не ответила ни на один его звонок. Она считала, что все обвинения, выдвинутые против нее университетом, и штрафы, которые она должна была заплатить за поврежденное полотно Джексона Поллока, можно обсудить с помощью голосовой почты и электронных сообщений, но Брайан Делани был настроен на личный разговор по телефону (стоимостью двести пятьдесят долларов в час). Элементарной причиной, по которой Бренда не хотела брать трубку, были деньги. Адвокат, должно быть, это почувствовал, потому что после десятого звонка оставил сообщение: «Перезвоните мне, или я откажусь от вашего дела».

И однажды, когда Бренда была вдали от дома, она спряталась на пустынном пляже, который обнаружила в северной части Сконсета, и перезвонила Брайану Делани.

Его секретарь Труди сразу же соединила, и через несколько секунд Бренда услышала голос Делани. В нем чувствовалось так много освобожденного тестостерона, как у полузащитника из команды штата Огайо, в которой Брайан Делани, собственно, играл в прошлой жизни.

— Бренда Линдон! Я уже думал, что вы покинули страну!

Она знала, что ей нужно было придумать в ответ что-то остроумное. Когда она впервые встретила Брайана Делани, у нее на языке вертелась уйма остроумных высказываний, и это была одна из причин, по которым он согласился взяться за ее дело. Бренда ему нравилась. Это не было просто преклонением перед профессором одного из самых престижных университетов; Брайану Делани также нравилось, что она была молодой, привлекательной и дерзкой. «Не могу поверить в то, что вы профессор», — сказал он. Несмотря на урон, нанесенный ее репутации связью с Уолшем, на свою первую встречу с Брайаном Делани Бренда пришла в облегающей юбке-карандаше и на очень высоких каблуках, в надежде что это поможет ей снизить плату. Не помогло — хотя, казалось, адвокат одарил Бренду своей благосклонностью. Это дело было для него развлечением, какой-то глупостью. Он говорил, что привык работать с криминалом. Воры, насильники, наркобароны. На фоне этих людей Бренда казалась королевой Елизаветой.

— Нантакет и есть другая страна, — сказала она. — По крайней мере здесь появляется такое ощущение. Простите, что я вам не звонила. Я ведь рассказывала вам о своей сестре, да? Она проходит курс химиотерапии. А я забочусь о ее детях. У меня куча дел.

— Понятно, — осторожно произнес Брайан. Бренда также думала, что упоминание о больной раком сестре могло заставить Делани снизить плату, но он даже не помнил, о чем она говорила. — В общем, я связывался с юристом университета, а она в свою очередь говорила с куратором программы по реставрации и заведующей кафедрой английской филологии. Вы ведь знаете, что картина формально принадлежит кафедре английской филологии, и они по-разному оценивают ситуацию. Парень из реставрационной группы по имени Лен говорит, что картине был нанесен небольшой ущерб. Над ней нужно, как он говорит, всего «немного поработать».

— Слава Богу, — сказала Бренда.

— Рано радоваться, дорогая. «Немного поработать» будет стоить вам десять тысяч долларов.

— Сколько? — прокричала Бренда. На пляже, в какую сторону ни посмотри, не видно было ни души, поэтому Бренда могла кричать, сколько хотела. — Какого черта?

— В левом нижнем углу картины дырка, которую прорвал угол книги. Дырка длиной в два сантиметра.

— Дырка?

— Вам будет легче, если я назову это повреждением? О’кей, повреждение. Его нужно заделать и заполнить, чтобы восстановить работу Поллока во всей красе. Но это не самые плохие новости, — сказал Брайан Делани. — Плохие новости связаны с другим человеком, с заведующей вашей кафедрой.

— Атела?

— Она выдвигает иск на хищение имущества в крупных размерах.

— Хищение имущества?

— Это произведение искусства, — пояснил Брайан Делани. — Его ценность не материальна. Оно не обязательно должно быть вынесено из комнаты или украдено. Атела убеждена, что вы пытались нанести вред картине.

— Мы с вами говорили об этом. Я швырнула книгу в порыве гнева. Я поступила так сгоряча, что делает мой проступок преступлением второй степени. Может, даже третьей, потому что это действительно был несчастный случай.

— Никогда не слышал от вас юридических терминов.

— Я не целилась в картину.

— Атела утверждает, что вы зашли в аудиторию с целью повредить эту картину.

— Вы, наверно, шутите со мной, Брайан. Вам самому это не кажется несколько странным?

— Присяжные могут в это поверить.

— И что это значит? — спросила Бренда. — Будет суд?

— Они будут грозить судом. Но на самом деле они хотят все уладить. Что означает, что они хотят большую сумму денег.

— Я не заплачу кафедре английского языка ни цента, — сказала Бренда.

— Возможно, у вас не будет выбора, — ответил Делани. — Они требуют триста тысяч долларов.

Бренда засмеялась. Ха! Хотя эта сумма была для нее словно пощечина.

— Без вариантов, — сказала она.

— Картина была оценена в три миллиона, — сообщил Брайан Делани. — Они хотят десятую часть стоимости.

— И вы думаете, что я должна считать это компромиссом? — спросила Бренда. — Вы только что сами упомянули, что парень из реставрационной группы назвал это «небольшой дыркой».

— Чтобы записать все, что я знаю об искусстве, хватит поверхности одного большого пальца, и там все еще останется немного места для работы Энди Уорхола, — сказал Брайан Делани. — Дело в том, что, на их взгляд, вы должны выплатить десятую часть от стоимости картины. Но я могу снизить сумму до ста пятидесяти тысяч.

— Вот почему я не отвечаю на ваши звонки, — произнесла Бренда. — Я не могу это слышать.

— Некоторые люди считают, что вы совершили ужасный поступок, — сказал Брайан. — Вы совершили наказуемый поступок. Пора это признать.

Хорошо, она это признает. Ее падение было впечатляющим. Бренда чувствовала себя не королевой Елизаветой, а скорее Моникой Левински, Мартой Стюарт[17] или О. Дж. Симпсоном[18]. Ее доброе имя оклеветали на весь «Чемпион» и другие университеты страны. Она больше никогда не будет работать тем, кем должна. И если это было недостаточным наказанием, то нужно учесть еще тот факт, что она навсегда бросила Уолша. Но была еще и материальная сторона наказания, а с деньгами у Бренды были проблемы. Бренда не могла согласиться с тем, что ее ошибка стоила сто пятьдесят тысяч долларов плюс сколько еще миллионов запишет на ее счет Брайан Делани.

— У меня нет таких денег, — сказала Бренда. — Я открыто вам заявляю, что у меня их нет.

— Как продвигается дело со сценарием? — спросил Брайан. — Продайте эту куколку за миллион, и оставшаяся сумма будет вашей прибылью.

— Со сценарием все чудесно, — сказала Бренда. И это была отъявленная ложь. На самом деле она написала только одну страницу. — Мне действительно нужно идти. Поэтому…

— Время сворачиваться? — поинтересовался Брайан Делани. — Солнце слишком ярко светит в лицо?

Неужели она действительно платила ему за это двести пятьдесят долларов в час?

— До свидания, — сказала Бренда.

Сто пятьдесят тысяч долларов. Каждый раз, когда Бренда думала об этом, у нее подступал ком к горлу. При других обстоятельствах она могла бы позвонить родителям и попросить у них денег в долг. Несмотря на неизбежные комментарии по поводу того, что ей было тридцать лет, и напоминания о том, что они обеспечивали ее в течение шести лет ее последипломной учебы, они дали бы ей деньги. Но тогда Бренде пришлось бы обо всем им рассказать. Она сообщила родителям далеко не все: уволена из «Чемпиона», возникли какие-то «недоразумения» из-за дорогой картины, поэтому нужно нанять адвоката, но не более того. Линдоны всегда были отзывчивы и толерантны, но это объяснялось чувством собственного превосходства. Их поведение было безупречным; они жили по завышенным стандартам, но благодаря своей безграничной мудрости понимали, что не все жили так, как они. Вики, а долгое время и Бренда тоже так считали. Для Бренды просто невыносимо было оказаться среди грешников, моральных банкротов, к которым отнесут ее родители, если узнают, что она натворила. Они займут или даже дадут ей определенную сумму денег, но будут худшего о ней мнения, а Бренда не могла этого допустить. А еще она не могла обременять родителей подробностями этого идиотского скандала, когда Вики была так тяжело больна. И еще Бренда понимала, что ей придется врать матери о состоянии Вики. Потому что, несмотря на все молитвы Бренды, ее сестре становилось хуже. Химиотерапия делала свое дело. Все побочные эффекты, о вероятности которых предупреждали врачи, были налицо. Вики потеряла более десяти фунтов, чувствовала хроническую усталость, у нее не было аппетита — она не могла есть даже мясо, поджаренное в гриле, даже початки кукурузы. Ее волосы, которые всегда были шелковистыми, начали выпадать огромными пучками; Бренда заметила, что в некоторых местах был виден череп. В одном из чемоданов Вики лежал парик, который она привезла с собой, но Бренда не могла заставить себя предложить сестре его надеть.