Крылья Тура. Командировка [2 том, c илл.] - Языков Олег Викторович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/101
• Следующая

Последний бронетранспортер высунул морду из-за горящего грузовика, и по легковушке ударила пулеметная очередь. А чего я жду? Когда меня подстрелят? Я броском кинулся за горящий грузовик и тут же сквозанул на километр в сторону, за овраг.

Вот оно! Полный армагеддец! Колонна весело полыхала, пулемет молотил по легковушке, солдатики шустро отцепили пушку и уже наводили ее на место возможной засады.

Бац, бац, бац – заколотила колотушка. Правильно ее прозвали – точно, как колотушка стучит. Только зря вы, ребята, нет меня там. Я здесь. Далеко – до дороги около километра, стрелять нет смысла. Подождем.

Ждать пришлось недолго – румыны стали суетливо разворачивать пушку в ту сторону, откуда и драпали. Поздно! Из снежной мути выскочили тени на лошадях, тускло блеснули клинки, до меня донесся крик: "Р-р-р-а-а!"

Наши! Кавалеристы! Ура!!! Скорее к ним. Зарываясь в снег, я побежал к оврагу. Портфель бил меня по спине. Стой, куда? Спокойнее – угомонись. Я примерился и скользнул за горевший грузовик. Потом вышел к легковушке. Конники, крутясь и поднимая снежную пыль, рубили румынских солдат. Румыны бросали оружие, падали на колени, задирая руки вверх. Что-то в этой картине мне знакомо… Я уже это видел.

Пора выходить. Я не торопясь побрел к нашим кавалеристам, которые уже сгоняли румынских солдат на обочину дороги. Заметив меня, ко мне метнулись двое конных.

— Стой! Бросить оружие!

— Да на, сами потащите. — Я сбросил с плеча карабин и автомат, снял автоматные подсумки. Расстегнул ремень и снял портфель. Ремень с подсумками бросил на оружие.

— Еще что есть? — уважительно спросил кавалерист постарше.

— Есть пистолет, но его не отдам – именной, награда это.

— Кто такой, почему по-русски говоришь?

— Летчик, лейтенант Туровцев. А говорю так потому, что русский я. Так меня мама научила. — Я подумал и продолжил. — А папа научил меня говорить вот так…

Я сказал. Оба кавалериста облегченно заржали.

— Да наш это, точно! Пошли, лейтенант, к нашему лейтенанту. Там договоритесь. Он тоже послушает – любит он русское слово, ха-ха-ха!

Молодой, прямо из седла, легко и элегантно склонился к земле, подхватил за ремни мой арсенал и меня повели к разгромленной колонне.

— Товарищ лейтенант, вот – доставили. Говорит – наш летчик, сбитый.

— Вы кто? Документы?

— Командир звена 111 истребительного полка лейтенант Туровцев, Виктор. Был сбит сегодня, около 13.00, при штурмовке колонны противника. Во-о-н там она. Еще увидите. Самолет сжег, немцы были близко…

Я протянул ему удостоверение. Лейтенант раскрыл его, просмотрел и сомнением глянул на меня. Ну, что тебе еще? Не похож? Действительно – не похож. Там, в удостоверении, — молодое, еще детское лицо Виктора Туровцева. Мирное лицо. Сейчас – обветренная, жесткая морда с темными кругами под глазами… Тут я кое-что вспомнил и полез в нагрудный карман гимнастерки. — Вот, посмотри, лейтенант! Этого даже немецкая разведка не смогла бы изготовить. Газете пара дней всего. Смотри, смотри – похож?

Лейтенант уставился на вырезку из "Красной Звезды" с нашей фотографией. Взгляд на газету, на меня, на газету…

— Похож! Меня Степаном зовут, держи краба! — Мы крепко пожали друг другу руки.

— Петро! А ну-ка! Плесни нам с лейтенантом! Ну, Виктор, с еще одним днем рождениям тебя! Будем!

Мы выпили, занюхали рукавом, прослезились – чистый спирт. Но на душе стало тепло и спокойно.

— Что тут произошло, Виктор?

— А я не знаю… Думаю, наши Илы сожгли этих ампулами такими, как бутылки с горючей смесью. Страшная, скажу тебе, штука. Я когда набрел на колонну, все были мертвы. Взял в легковушке вот этот портфель. Да, кстати, — забирай-ка его. Нужно портфель в разведотдел передать, может, там что-то ценное. Хотя… это, наверное, уже неважно. Никуда немцы не денутся, скоро их тут захлопнут… — я одумался и притормозил. Что-то со спирта меня на разговор потянуло. — Погоди-ка, тут бутылки были… Вот, одну тебе, одну мне. А то приду в полк, ребят и угостить нечем будет. Да, видишь – документы лежат… генерал, наверное. Ну, там разберутся…

— Ладно, Виктор, бывай! Пора нам, вперед, за немцем. Да, слушай! Ты же летчик, а грузовик водить сможешь?

— Ну-у, наверное, смогу… Не пробовал, но попытаться можно. А не проще водителя среди пленных найти?

— Точно! Ну, я тебе оставляю трех легкораненых, распоряжайся тут с пленными, с трофеями. А мы – вперед. Прощай! Удачи тебе, летун!

Лейтенант свистнул, и конники вмиг растаяли в надвигающихся сумерках.

Я повернулся к строю пленных румын.

— Ну, наследники Великого Рима, кто машину водит? Два шага вперед! И побыстрей, — мне в полк пора!

Долго ли, коротко ли, но понимания и порядка я добился. Испуганные лица и показушная суета пленных румын никакой жалости у меня не вызывали. Я слишком хорошо помнил, что творили эти самые румыны под Одессой, в Крыму, да и здесь – под Сталинградом. Даже немцы – немцы! — удивлялись их жестокости по отношению к мирному населению и безоружным пленным… Особенно к пленным и раненным. И самое главное – безоружным… Недаром наши морячки из морской пехоты не брали румын в плен… А зачем их брать в плен? На пару минут жизнь ему продлить? Так не гуманно это…

Два грузовика были на ходу. И один бронетранспортер. Я приказал грузить стрелковое оружие в бронетранспортер, его поведу я. Пушки бросим – потом трофейщики подберут, не до них сейчас. Пленных загрузим в грузовики, за ними пойду я на ганомаге, со мной кто-нибудь из кавалеристов за пулеметом. Да никуда румыны и не побегут. Сейчас уйти в степь – верная смерть, если не пуля, то мороз убьет, до утра не протянешь.

А пока я решил сходить к танку, глянуть – чего это он так здорово горел? Оказалось, все очень просто. Просто на решетке двигательного отсека танкисты троечки перевозили кой-какой хабар, и, надо же было додуматься, — бочку с бензином! Вот она-то и полыхнула от пирозаряда, да и танк сожгла походя. А я-то удивлялся – что там так разгорелось весело…

Когда мы, наконец, тронулись, стало совсем темно. Управлять этим чертовым ганомагом – еще то удовольствие. Не прошло и получаса, как у меня заболели плечи, шея и спина. Сзади слегка поскрипывал пулеметной турелью кавалерист, быстренько произведенный мной в танкисты, за бронетранспортером послушно бежала его лошадь. Двое других кавалеристов гордо тряслись во главе колонны – чтобы наши нас с ходу в блин не раскатали. Счастье еще, что нашли какую-то белую тряпку и привязали ее над кабиной первого грузовика.

Скоро мимо нас, в сторону противника, началось интенсивное движение. Туда на рысях шли эскадроны кавалерии, дымили и лязгали траками танки, молча шли совершенно вымотанные, обросшие инеем по брови, пехотинцы. Все они, надо сказать, с огромным удивлением косились на нас. Что, ребята, пленных не видели, что ли? Или не берете вы их?

Наконец, на перекрестке заснеженных дорог, я увидел регулировщика и машину с командиром, который явно контролировал движение боевых частей. Я громко засигналил и замигал светом. В конечном итоге колонну удалось остановить. Мой бронетранспортер потеснил грузовики на обочину, я вылез и трусцой побежал к командиру у машины, пытаясь на бегу согреться.

— Товарищ… капитан! — разглядел я наконец петлицы. — Лейтенант Туровцев, летчик, сбитый… Сопровождаю колонну пленных. Наши кавалеристы их захватили… Куда их сдать? Надоели до колик эти румыны.

— Ну, ты даешь, летун! — выпал в осадок капитан. — Ты еще пленных будешь на грузовиках возить! Высаживай их сейчас же к бениной матери! Забираю я у тебя грузовики! Вместе с шоферюгами забираю. А ты веди остальных во-о-н туда, там километрах в двух сборный пункт и пункт питания. Пристроишь этих вояк как-нибудь.

— Слушаюсь! Только черкните мне это на бумаге… вот листок… карандаш. Та-а-к, дату, время… Спасибо, товарищ капитан!

— Эй, траяску романиа маре! — почему-то именно это и вспомнилось из бессмертного произведения Ильфа и Петрова, — на выход! Живей, живей! В колонну по четыре – становись! Пошли.

• Предыдущая
• 26/101
• Следующая