Королеву играет свита - Успенская Светлана Александровна - Страница 21

• Предыдущая
• 21/98
• Следующая

Вечером мама, надев красивое, с красным пояском, платье, начинала собираться на свидание. Она подвивала концы своих роскошных волос с необыкновенным пепельным оттенком, душилась польскими духами «Быть может», резкими и оттого внушавшими Кате ненависть, и уходила. Девочка оставалась на попечение неизменной Кутьковой. Тетя Лена с готовностью взяла на себя заботы о ребенке. Она играла с девочкой в куклы, кормила немудрящим ужином и даже порой водила в парк на карусели.

— Кутькова, милая Кутькова! — молила ее Катя. — Пойдем кататься?

— Не пойдем, Катюша, уже спать пора.

— Ну, Кутькова, миленькая… Ведь мама еще гуляет, значит, и нам можно?

— Мама твоя не гуляет, у нее важные дела, — назидательно говорила Кутькова.

— И у нас пусть будут дела, в парке, на качелях, — заговорщически предлагала девочка, хитро поблескивая темными глазами.

Порой в комнате собиралась дружная компания маминых друзей. Воняющие табаком мужчины и их крикливые женщины пили, ели, пели песни, порой играли с Катей, пока она не засыпала утомленно, прикорнув на краешке кровати. Сквозь сон она слышала, как мама жаловалась, что ей не на кого оставить ребенка. Видно, придется отправить девочку к отцу…

А потом приехал из Киева папа. Катя с ужасом рассматривала огромного, под потолок, дяденьку. Опустившись на корточки перед ней, дяденька ненатуральным голосом произнес:

— Поедем к бабушке… Там у нее знаешь как интересно! Гуси, куры, даже корова есть. И котята…

— Котята? — заинтересовалась Катя, колеблясь в душе.

— Очень маленькие котята, родились всего две недели назад, — пообещал дядя, которого почему-то нужно было звать папой.

Между тем Катя считала, что ни в каких папах она не нуждается. В ее концепции мироздания отец не предусматривался. С детворой своего возраста она общалась редко, мир взрослых с его важными проблемами был куда более знаком и близок ей, чем мир детей.

— А к какой бабушке мы поедем, к Старшей или Младшей? — деловито спросила она и тут же строго предупредила:

— Старшая бабушка умерла, и ее зарыли. Мы к ней поедем?

— Нет, — объяснил отец. — У тебя есть еще одна бабушка. Ты ее видела, только когда была совсем маленькой. Она очень добрая и позволит тебе играть с котятами.

— С котятами… — зачарованно повторила Катя и принялась послушно собирать вещи.

На вокзале длинный, в траурной драпировке сажи поезд внезапно напомнил о неумолимых разлуках, которыми было пронизано все ее детство. Горло больно перехватило спазмом, и девочка вдруг разрыдалась, сцепив руки на шее матери в неразрываемое кольцо.

Слезы ручьем текли из ее глаз, а губы сбивчиво лепетали:

— Мамочка, миленькая, не нужно котят… Я хочу с тобой… Я останусь с Кутьковой… Я буду сидеть тихо-тихо и никогда не буду баловаться, честное слово…

Нина почувствовала, как в носу что-то предательски защипало, к горлу подкатил горьковатый, не проглатываемый ком.

— Катюша, я приеду, — проговорила она торопливо, и виновато. — Обязательно приеду. Летом… Мы вместе поедем с тобой к морю. Оно такое огромное, синее…

— Летом? — с надеждой спросила Катя и уточнила:

— Это через две недели, да? — Две недели — это был единственный временной промежуток, доступный ее пониманию.

— Нет, сначала будет зима, потом весна, а потом лето. Лето было еще так не скоро, а нетерпеливо разводивший пары поезд готовился вот-вот тронуться с места…

— Кутъкова, миленькая Кутькова! — В ужасе перед неминуемой разлукой Катя бросилась с криком к няне. — Возьми меня к себе! Я буду себя хорошо вести, честное слово! И кашу буду всю доедать, до конца!

Судорожно прижимая к себе вздрагивающее тельце, Кутькова только кусала губы, чтобы не разрыдаться.

До отправления поезда оставались считанные минуты. Пассажиры занимали места в вагонах, Юра одну за другой нервно смолил в тамбуре сигареты.

— Отправляемся! — пробасил проводник, вскакивая на подножку.

Юра подхватил дочь на руки, сбивчиво лепеча на ходу какую-то ерунду про котят. Та вырывалась, пронзительно вереща, будто ее резали, бурные слезы заливали красное от крика, сморщенное лицо.

— Какой невоспитанный ребенок! — осуждающе заметила вальяжная дама в шляпке с вуалью и неодобрительно покачала головой.

Нина опрометью бросились с перрона, стараясь не оглядываться. Ее душили слезы. Кутькова на бегу вытирала влагу тыльной стороной ладони.

— Как… Как все это тяжело, — призналась Нина в трамвае, уже успокоившись. — И жалко Катю, и в то же время — ну не могу я ее оставить у себя! Садика нет, жить негде.

Кутькова сочувственно шмыгнула носом.

— А там все-таки свежий воздух, питание, фрукты… Вот только устроюсь, сразу же ее заберу, — неизвестно кому пообещала Нина, смаргивая повисшие на ресницах слезы. — И на море повезу летом. Обязательно!

А на нижней полке продуваемого сквозняками вагона, разметавшись в глубоком после слез сне, спала Катя.

Ее отец нервно курил в тамбуре, рассказывая случайному попутчику короткую, неуклюжую историю своей неудавшейся семейной жизни…

Обещанных котят у бабушки не оказалась. Их отчего-то съела кошка, верно убоявшись, что не сумеет их достойно воспитать. Другая бабушка оказалась непохожей на всех, кого Катя до сих пор встречала в своей короткой и богатой переменами жизни. Она работала бухгалтером в колхозе. Говорила она странно, с непривычным южным выговором, который поначалу казался Кате грубым и неестественным. Она жила в просторном доме, перед которым пламенел осенними красками фруктовый сад. За домом до самой дороги, обсаженной по краям пирамидальными тополями, простиралось распаханное поле.

В хлеву, вздыхая, терлась боками о стены рыжая корова Крася с белой звездочкой на лбу и одним обломанным рогом. По двору бродили шальные, мокрые от дождя куры, злобный крикливый петух нападал на всех чужаков, подозревая в поползновениях на целостность своего гарема.

Катю определили в садик при правлении колхоза. В старшей группе, кроме нее, было еще тридцать разновозрастных деревенских детей, бодрых, краснощеких и готовых к беспощадной борьбе с новенькой. Она говорила не по-местному и смотрелась чужой. Новенькую сразу стали травить — виртуозно, с фантазией. Ей не давали игрушки, мешали спать во время тихого часа, подсовывали в кашу помет хомячка из живого уголка, дразнили обидными прозвищами. Поначалу девочка терпела.

Особенно усердствовал в травле некий Вася. Его коронным номером было выставить жертву на посмешище, задрав короткое платьице и демонстрировав всем желающим цвет девчачьих трусиков. Однажды, когда Катя Возилась с куклами, Вася тихо подкрался сзади. Почувствовав странное шевеление за спиной. Катя резко обернулась. Хихикающая физиономия обидчика бросилась в глаза.

Месть последовала немедленно. Девочка схватила обидчика за коротко стриженные вихры и потащила его к столу, где дымились тарелки с недоеденной манной кашей. Она тыкала его лицом в размазню, пока на зов захлебывающейся криком жертвы не примчалась воспитательница.

Вася самозабвенно рыдал. Его лицо, волосы и его рубашка были вымазаны противной тягучей массой, куски Которой один за другим шлепались на пол с мерзким квакающим звуком.

После этого памятного случая дети стали относиться к Кате по-другому.

Уважение к ней, очевидно, подкреплялось нежеланием отведать каши. Вскоре она стала заводилой среди сверстников и ни одна каверза, ни одно происшествие не обходилось без нее.

Осень быстро сменилась слякотной, пуржливой, метелистой зимой, богатой оттепелями и резкими похолоданиями. Долгими зимними вечерами любимой темой разговоров Кати служила грядущая поездка на море.

— Мама мне обещала, ба! — Катя убеждала не то бабушку, не то саму себя.

Бабушка молчала, скептически поджав губы. Свою невестку она на дух не выносила, считая ее вертихвосткой, испортившей и жизнь, и артистическую карьеру сына. Иногда, не выдержав, она обрывала внучку:

— Летом у нас в Калиновке знаешь как хорошо. Катюша? Черешня поспеет, потом вишня… Будешь с ребятами на речке купаться, загорать…

• Предыдущая
• 21/98
• Следующая