Тина и Тереза - Бекитт Лора - Страница 11
- Предыдущая
- 11/130
- Следующая
— Не спешите давать ответ, подумайте. Можете посоветоваться с матерью, — сказал Роберт, а после, внезапно отбросив деловитость, бережно взял руку Тины, точно драгоценную фарфоровую чашу, и поцеловал, почтительно и нежно, а когда поднял лицо, глаза его вдруг блеснули совсем по-юношески. В этот миг девушка почувствовала, как рухнула стена десятилетий, разделявшая ее с этим человеком. Он повторил:
— Подумайте, Тина!
— Хорошо, — тихо прошептала она непослушными, пересохшими от волнения губами.
Вся в смятении она примчалась домой и тут же хотела все выложить матери, но Дарлин куда-то ушла, и Тина получила возможность немного отдышаться и прийти в себя.
Девушка села. Лицо ее горело, руки дрожали, особенно — казалось ей — та, к которой прикоснулись горячие губы Роберта О'Рейли. Тина ощущала неловкость, ей было жалко терять эту дружбу — беседы в тихие вечерние часы, прогулки без всяких объяснений, признаний и поцелуев. Она не могла понять, почему все так закончилось, и думала: может, если встречаешься с мужчиной, это всегда заканчивается так? Ей трудно было до конца поверить в серьезность предложения Роберта О'Рейли: почему он, человек, повидавший многие страны, города, вращавшийся в обществе, где наверняка можно встретить немало приятных, красивых, образованных женщин, выбрал ее, полунищую девочку из Кленси, захолустного городка, обозначенного, наверное, лишь на самых-самых точных картах? Неужели из-за этого непонятного, неодолимого чувства, что зовется любовью, чувства, которое она, Тина, при всем уважении и симпатии, какие внушал ей этот мужчина, определенно к нему не испытывала?
И все же в глубине души, на самом ее донышке, теплился огонек тщеславия: значит, она все-таки чего-то стоит! Разве такой человек, как Роберт О'Рейли, пожелал бы жениться на дурочке или на дурнушке? И надо отдать должное: в этот момент она меньше всего думала о том, что человек, сделавший ей предложение, несказанно богат и может дать ей такие блага, о каких она, зарабатывающая себе на хлеб тяжелым трудом скромная провинциалка, не смела и мечтать!
Девушка так и не смогла успокоиться до прихода матери, и Дарлин пришлось с порога выслушать несвязную, взволнованную исповедь. Поначалу женщина сильно испугалась — она никогда еще не видела дочь столь возбужденной. Но потом, осторожно выяснив подробности, немного успокоилась. Она, конечно, была неприятно удивлена, когда узнала, что Тина столько времени скрывала свои встречи с мистером О'Рейли, но, поразмыслив, решила не ругать девушку.
— Так что ты ответила ему? — спросила она, гладя волосы дочери.
Тина сидела перед нею на стуле, испуганная, худенькая, с расширенными и потому казавшимися огромными глазами на тонком нежно-загорелом лице, совсем девочка и в то же время — Дарлин грустно улыбнулась — уже взрослая, почти взрослая…
— Я сказала, что не люблю его. — И прибавила: — Думаю, что не люблю.
— Ты не знаешь точно? Девушка опустила ресницы.
— Он… мистер О'Рейли говорит, что я не могу знать, что такое любовь, потому что никогда еще не любила.
Дарлин ласково улыбнулась и прижала голову дочери к своей груди.
— Моя милая девочка, с таким знанием рождаются, как со способностью видеть и слышать, уверяю тебя. Когда ты полюбишь, сразу же это поймешь. Конечно, возможно, ты просто еще не разобралась в себе — такое бывает.
— Что же мне делать, мама?
— Сердце тебе подскажет. Я, разумеется, удивлена, ведь он намного старше тебя…
Они проговорили до полуночи. Неравные браки, как имущественные, так и возрастные, были характерны для тех времен, да еще в пуританских кругах Австралии (хотя, возможно, в этом случае разница слишком бросалась в глаза), поэтому Дарлин больше волновало другое: она не считала Тину готовой к браку. По мнению матери, столь серьезное решение нельзя принимать, не пережив даже первой девичьей влюбленности, а Тина, как она видела, совсем недавно начала задумываться о любви и интересоваться юношами. Кроме того, Дарлин совершенно не знала мистера О'Рейли и боялась, как бы он не навязал девушке свою волю, не подчинил ее себе — во вред Тине и вопреки ее желанию. Девушка неопытна, ей трудно понять себя, распознать свои истинные чувства… Поразмыслив, Дарлин пришла к выводу, что самым разумным будет самой поговорить с Робертом О'Рейли, выяснить, каковы же в действительности его намерения, а заодно посмотреть, что он из себя представляет. Она велела Тине остаться дома, не ходить в условленное время в эвкалиптовую рощу, сказав, что отправится туда сама, и девушка, все еще растерянная, почти сразу же согласилась. Она доверяла матери. Уж Дарлин-то наверняка сумеет разобраться во всем!
А Дарлин получила лишнее подтверждение отсутствия у дочери серьезных чувств: решение любовных дел не перепоручают никому, даже матери, ибо настоящая любовь, дающая человеку особое зрение и слух, перемещает его в другой мир, наделяя способностью видения вещей, недоступных всем остальным, оставшимся в серой реальности. Улитка никогда не догонит лебедя, крылья бабочки не засыплет снег… И Тина не стала бы никого слушать, будь она по-настоящему влюблена.
Когда на следующий день Роберт О'Рейли увидел спешащую к роще женщину, то не сразу понял, что это не Тина, а позднее, когда Дарлин подошла к нему, удивился, до чего же Тина похожа на мать. Конечно, Дарлин утратила легкость походки, стройность фигуры, и хотя глаза ее и были печально-чисты, но не той чистотой горного озера, что глаза дочери, и волосы уже не блестели в великолепии жизненной силы. Все-таки Роберт в первые минуты не мог отделаться от несколько суеверного ощущения, будто видит перед собой Тину, непостижимым образом перешагнувшую за эту ночь расстояние в пару десятков лет.
Но потом он заметил складку горечи у рта женщины, ее узловатые пальцы, седину на висках — разрушающие приметы даже не времени, а условий жизни, и тут же образ Дарлин бесконечно отдалился от образа Тины: невозможно соединить день и ночь, время зари с порою заката.
Дарлин подошла к Роберту О'Рейли, тяжело ступая ногами в грубых башмаках, поздоровалась и очень просто, прямо, не делая никаких вступлений, сказала:
— Мистер О'Рейли, я — Дарлин Хиггинс и пришла с вами поговорить. Простите, может, я не должна была этого делать… Но Тина все рассказала мне…
Она говорила уверенно, с сильной озабоченностью в голосе, хотя и тихо.
— Нет-нет, миссис Хиггинс, вы поступили правильно, и я рад познакомиться с вами! — поклонившись, произнес Роберт и указал на то самое дерево, где вчера сидел с Тиной. — Может, присядете?
— Благодарю.
Дарлин села. Некоторое время они молчали, изучая друг друга и пытаясь разобраться с первыми впечатлениями. Чисто внешне мистер О'Рейли располагал к себе. Дарлин не нашла ничего необычного в том, что им могла заинтересоваться молодая девушка. Он был, что называется, с головы до ног джентльменом, кроме того, в нем подкупало отсутствие всякого высокомерия. Этот состоятельный, наделенный огромной властью господин при ближайшем знакомстве казался человеком очень простым.
Сегодня Роберт был одет в хорошо сшитый светлый костюм и шляпу; в руках держал изящной формы перчатки. Дарлин представила рядом с ним свою дочь в ситцевом платьице и стоптанных туфлях: нет, как ни странно, ожидаемого контраста не было. Элегантность Роберта и юность Тины словно бы уравновешивали друг друга.
Женщина замешкалась, не зная, как лучше перейти к существу вопроса, но мистер О'Рейли помог ей, сказав:
— Миссис Хиггинс, вчера я сделал предложение вашей дочери, а теперь, как надлежит, прошу ее руки у вас!
— Насколько мне известно, она отказала вам!
— Я просил ее еще подумать, и она согласилась. Окончательного ответа нет — это подтверждает и ваш визит, миссис Хиггинс!
«Неудивительно, что этот человек сумел подружиться с Тиной», — подумала Дарлин. Ему была свойственна особая тонкость общения, он, по-видимому, умел держать ситуацию под контролем, мог становиться и мягким, и властным… Женщина почувствовала замешательство — в последние годы она привыкла общаться с людьми несравненно более низкого уровня — и растерялась. Наверное, проще будет действовать напрямую.
- Предыдущая
- 11/130
- Следующая
