Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 138

• Предыдущая
• 138/198
• Следующая

– Нет-нет! Дайте я расскажу. Надо скорей идти к детям. Им там есть нечего, немцы все взяли себе. Но дело совсем не в этом. Нас прогнали в подвал и никому не разрешают выходить оттуда, – женщина говорила очень быстро и сумбурно, перескакивая с одного на другое. Бесстужев не перебивал ее, давая возможность успокоиться. Теперь он лучше разглядел ее. Ей было уже за тридцать. Лицо круглое, почти лишенное подбородка. Слишком большой рот и редкие зубы делали ее некрасивой.

Из слов женщины постепенно выяснилось, что зовут ее Варей и что она – воспитательница из детского дома. Когда приблизился фронт, для эвакуации детей обещали прислать грузовики. Но грузовиков долго не было. Тогда директор увел старших ребят на станцию пешком «Тридцать километров, вы представляете?!»). Он увел детей вечером, а наутро приехали немцы. Теперь все оставшиеся воспитанники сидят в подвале. Фашисты ходят по двору и стреляют: охотятся за курами и за кроликами. Кроликов много было в детском доме, а теперь они разбежались по всей территории.

И еще Варя сказала, что в подвале холодно, сыро, а среди детей есть больные. И что вообще нельзя оставлять детей там, где фашисты.

– Нельзя, – хмуро согласился Бесстужев. – Сколько там немцев?

– Немного, немного, – поспешно ответила она. – Тридцать или сорок. На двух машинах они. Ведь наш дом на отлете стоил, в стороне от шоссе. Бывшее дворянское имение. И парк, и пруд…

– Расстояние?

– Если по дороге, то километров пятнадцать. Но я напрямик, по тропинке…

– Сколько детей?

– Сорок восемь.

– Возраст?

– Всякие они. И четырех лет есть, и семи.

– Идите в шалаш, переодевайтесь, – кивком головы показал Бесстужев.

Виктор, разложив на земле карту, водил по ней пальцем, светя себе трофейной зажигалкой.

– Нашел? – Бесстужев сел рядом с ним.

– Вот тут. По прямой, действительно, километров десять… Сейчас полночь, а светать начнет в шесть. Можно успеть, а?

– Трудно, Витя. Судя по словам женщины, там взвод стоит. А то и больше.

– Возьму с собой человек сто, – уверенно, как о деле уже решенном, сказал Дьяконский.

– Сам поведешь?

– А кому же еще? Тебе нельзя. А мне не в первый раз по немецким тылам путешествовать. Ну, я людей подниму. – Виктор взял автомат.

– Переправляйся через брод против просеки. В лесу немцев нет, – напутствовал Бесстужев. – А женщину на лошадь посади. Пешком она не угонится…

Через полчаса отряд Виктора сосредоточился на западном берегу. Реку переходили по пояс в холодной воде. Это вынужденное купание взбодрило не успевших выспаться красноармейцев. Километра два пробежали бегом. Дьяконский был впереди. Растянувшуюся по просеке цепочку замыкал худой и длинноногий старший сержант Носов, считавшийся неутомимым ходоком.

Женщина, не проехав и половины пути, попросила помочь ей слезть с лошади.

– Не умею, – сказала она, будто прося извинения, – Больно мне, лучше пешком пойду.

Лес кончился. Тропинка пересекла широкое ровное поле, а потом раздвоилась. Женщина повернула вправо и первой спустилась в заросший кустами овраг.

– Теперь скоро, – предупредила она.

На окраине парка, окружавшего детский дом, Виктор остановился, подождал, пока подтянутся все красноармейцы. Тут отряд разбился на две части. Старший сержант Носов должен был со своей группой подобраться к главному входу, который охранялся часовыми, и, затаившись, ждать. В случае, если немцы поднимут тревогу, Носов должен был или уничтожить их, или заблокировать в доме.

– Только, пожалуйста, стреляйте поменьше, – попросила женщина. – Детей не пугайте.

– За это не ручаюсь, гражданочка, – ответил Носов. – Это уж как получится.

Виктор повел своих людей к задней стене дома, куда выходила дверь из подвала. С этой стороны деревья подступали к двухэтажному кирпичному зданию почти вплотную. Только неширокая аллея отделяла парк от стены. Под деревьями гуще была темнота. Ветер шелестел листвой, заглушая звук шагов.

Дьяконский вслед за женщиной пересек аллею, спустился по каменным ступеням подвала. Стараясь, чтобы не скрипнула, открыл тяжелую, окованную железом дверь. В лицо пахнуло сыростью, потянуло гнилью. Виктор зябко пошевелил плечами.

– Нагнитесь, – зашептала женщина. – Тут арка… Держитесь за мою руку, здесь еще три ступеньки.

В дальнем конце подвала тускло горела лампа с закопченным, наполовину отбитым стеклом. Возле нее сидела на ящике старушка в очках с жидкими растрепанными волосами. Она дремала, прислонившись спиной к столбу. А вокруг нее, на тюфяках, на соломе и просто на голых досках спали дети. Бормотали во сне, чмокали губами. Им было холодно, они сбились так тесно, что нельзя было разобрать, где чья рука или нота. Некоторые прикрыты сверху какими-то тряпками.

Старушка вздрогнула и, уставившись в темноту, спросила тревожно:

– Кто здесь?

– Тише, я пришла, – ответила женщина.

– Варенька, милая! Ты вернулась? Одна?

Их голоса разбудили детей. Поднял голову один, другой, потом зашевелились, задвигались все. Виктор видел заспанные грязные лица, посиневшие от холода. Дети не плакали, не переговаривались между собой, они только вертели головами, с испугом глядя вокруг, будто высматривали, откуда грозит опасность.

Виктор поймал на себе взгляд расширенных удивленных глаз. Он шагнул ближе. Девочка лет семи, лежавшая на досках с самого края, вскочила вдруг на ноги, кинулась с криком к нему, прижалась к ноге, вцепившись кулачками в подол гимнастерки.

– Дядя, уведи меня!

И сразу же бросились к нему все остальные, окружили его, теребили, плакали, протягивали руки.

– Меня возьми!

– Дяденька, и меня тоже!

Виктор поднимал их, выбирая, которые поменьше, передавал стоявшим сзади бойцам. А те, по цепочке – дальше.

– Тише, ребята, тише! – успокаивали детей старушка и Варя. – Красноармейцы возьмут всех, никого не оставят. Вы только не кричите, а то фашисты услышат.

Испуганные, дрожащие ребятишки, очутившись на руках Виктора, прижимались к нему, холодными ручонками охватывали его шею. Подавляя жалость, он с силой отрывал их от себя.

Наверху глухо, едва слышно, протарахтела автоматная очередь. Потом тишина. Виктор подумал с надеждой, что это может быть, часовой выстрелил просто так, для острастки. Но не прошло и минуты, как наверху раздался частый треск, ухнули разрывы гранат.

– Спокойно, – громко скомандовал Виктор. – Все остаются на местах! Продолжать работу!

Он верил Носову. Парень надежный: ляжет сам, а немцев из дома не выпустит. Лишь бы только не подоспело к фашистам подкрепление…

Стрельба усилилась, гранаты рвались почти непрерывно.

– Товарищи! Берите оставшихся! Кто сколько может! – крикнул Дьяконский. – Женщины, светите!

Сам схватил троих, сгреб в охапку, пошел к двери, сгибаясь под тяжестью. Уже возле самого выхода кто-то налетел на него в темноте, едва не сбил с ног, поторопил:

– Скорей шевелись! Это ты, командир? Давай пацанов!

После подвала на улице казалось гораздо светлее. Выстрелы звучали громко. С противоположной стороны дома из окон над парадным входом били немецкие автоматы и станковый пулемет. Наши ручные пулеметчики отвечали им короткими очередями.

Виктор – бегом в парк. Дети стояли в гуще деревьев. Вокруг них – красноармейцы с оружием наготове.

– Все тут? – спросил Дьяконский.

– Все, все! – поспешно ответила ему Варя.

– Берите ребят на руки, – приказал Виктор бойцам. – Женщины идут впереди. Трое автоматчиков и авангард. Двое сзади. Взводный, командуй!

Красноармейцы, разобрав детей, скорым шагом пошли по тропинке. Проводивших, Виктор возвратился к усадьбе.

Дом горел изнутри. Из окон первого этажа выбрасывались острые язычки пламени, лизали белые стены. Со звоном лопались стекла.

Перебегая от дерева к дереву, Виктор добрался до цепи, залегшей метрах в ста пятидесяти от здания. Разыскал Носова. Старший сержант сидел на корточках возле кирпичного фундамента ограды, стрелял из ручного пулемета, просунув ствол между чугунными прутьями решетки.

• Предыдущая
• 138/198
• Следующая