Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти» - Устинов Сергей Львович - Страница 28
- Предыдущая
- 28/64
- Следующая
"Смерть от пули в нашем городе теперь дело обычное. Мы привыкли к ней, как солдаты на фронте. Каждый день то ближе от тебя, то дальше строчат автоматные очереди, рвутся мины и бомбы, гранаты из противотанковых базук лупят по автомобилям и окнам домов. Заказные убийства стали таким рутинным явлением, что газеты порой уделяют им не больше нескольких строчек: размер заметки зависит от положения, которое занимала в обществе жертва, да еще, пожалуй, от изобретательности киллеров, дающих репортерам пищу в описании новых подробностей.
Все это похоже на игру с хлапштосом. Есть такой термин у игроков на бильярде, от немецкого «удар с хлопком». Хлапштос — это не просто удар, точно направленный в цель. Хлапштос — это когда шар влетает с оглушительным грохотом, когда кость шара угрожающе трещит, сталкиваясь с железной окантовкой лузы, сотрясая весь огромный мраморный стол на толстых дубовых ножках, вызывая дрожь у пораженных зрителей.
Но профессионал играет на хлапштосе, только когда нужно напугать противника, морально разложить его. Профессионал не станет с треском класть шары, если не хочет до времени обнаружить своего профессионализма. Тычок его кия будет в этом случае тихим, для стороннего взгляда почти неуверенным, а шар упадет в лузу как бы случайно. Однако это тоже будет удар профессионала.
Мы привыкли к смерти на хлапштосе. В назидание другим, слишком жадным или слишком самонадеянным, железо и кость то и дело с шумом и грохотом бьются друг о друга. С наших улиц, как с полей сражений, выносят трупы банкиров и коммерсантов, журналистов и политиков, преступных авторитетов и воров в законе.
Киллеров поймать трудно, найти заказчиков еще труднее. Найти нельзя, зато вычислить — можно. По принципу «кому выгодно». А вот это уже не всем нравится. На войне как на войне, юридическими доказательствами никто себя не обременяет. На гангстерской войне — тем более. Если тебя «вычислили», последствия могут быть вполне определенными...
Поэтому, коли нет задачи продемонстрировать силу, профессионал не станет просто так что есть силы лупить по шарам. И тогда в город войдет другая смерть: как бы случайная, малозаметная. Похожая на несчастный случай. Но не переставшая от этого называться убийством. Умышленным убийством в корыстных целях, совершенным на заказ руками умелых киллеров.
Ваш корреспондент провел собственное расследование, изучив обстоятельства ряда «случайных» смертей, произошедших за последнее время в нашем городе. Результаты оказались ошеломляющими".
Я перечитал написанное. Не слишком ли напыщенно с этим хлапштосом? Подумал и решил пока оставить так: в крайнем случае потом подредактирую. Пожалуй, все это можно будет пустить как врезку к материалу. Тогда имеет смысл остальное разбить на главки. Может, придумать к каждой по маленькому заголовку? Это всегда читается лучше, чем слепой текст.
Например, про главбуха исчезнувшего инвестиционного фонда: «НАДЕЖДА» УМИРАЕТ ПЕРВОЙ". Или о судьбе обворованного книгоиздателя: «САМАЯ СТРАШНАЯ СКАЗКА ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ». Больше с ходу ничего не придумывалось. Правда, по поводу убийства молодого нефтяного магната само собой просилось «ДЕЛО ПАХНЕТ КЕРОСИНОМ», но я отверг этот вариант: слишком близко лежало.
Зазвонил телефон, и я с удовольствием снял трубку. Русские журналисты любят, когда их отрывают от работы. В трубке был Стрихнин. Сердитым голосом он сообщил мне, что ему, конечно, не раз приходилось кемарить в рабочей зоне под стук топоров и визг пил, но сейчас он свободный белый человек и требует, чтобы я немедленно убрал этого придурка, который буравит дрелью стены и вколачивает туда кувалдой железные штыри. Пусть выберет для своих упражнений время, когда он, Стрихнин, выспится, а еще лучше — уйдет из квартиры. Я ответил, что выражаю ему свою полную солидарность, а также глубокое сочувствие, но учитывая, его, Стрихнина, профессиональные наклонности, полагаю, что к тому времени, когда он наконец выспится, а тем более — уйдет из квартиры, домой вернутся и лягут спать все остальные жильцы дома. Поэтому, делая этот нелегкий для меня выбор, я все-таки никак не могу дать Матюше указание приостановить установку железной двери. Стрихнин швырнул трубку.
Едва я положил свою, телефон зазвонил снова. Холодным тоном Нелли сообщила, что меня требует к себе редактор. От Таракана я вернулся со слегка потрепанными нервами. Хорошо еще, что в последний момент я вспомнил совет Артема попытаться разработать Аркатова через тех, кто за него хлопотал во время суда, и бодро представил это Таракану как весьма перспективное направление, над которым тружусь денно и нощно в поисках выхода на «Интертур». Таракан, по-моему, не слишком поверил, но отпустил с миром, потребовав докладывать ему ежедневно.
Вернувшись к себе, я первым же делом позвонил в городской суд Ангелине. Мои вопросы энтузиазма у нее не вызвали.
— Столько лет прошло, — сказала она с сомнением в голосе. — Два председателя с тех пор сменились, а замов поменялось человек шесть. Это ж надо им всем звонить, в бумагах копаться... Тебе когда нужно?
Имея в виду иск «Интертура» к газете, я ответил, что это как раз тот самый случай, когда время — деньги. Она тяжко вздохнула и пообещала заняться.
Только я пододвинул к себе текст, как телефон снова затренькал. Приятно, когда тебя отрывают от работы, но всему должен быть предел.
— Да! — рявкнул я в трубку, но ответа не получил. В эфире что-то шуршало и потрескивало, как бывает, если тебе дозваниваются из автомата. — Слушаю! — повторил я еще громче, и тут возле моего уха возник голос: глухой стариковский, но очень отчетливый тенорок.
— Не кричи, сынок, — произнес он, как мне показалось, с некоторой строгостью. — Ты же не в лесу. Я тебя хорошо слышу.
Тенорок разговаривал так, будто мы давно и хорошо знакомы, но я был уверен, что слышу этот голос впервые, и сказал:
— Извините, вы, наверное, ошиблись.
— Нет, Игорек, — ответил он, на этот раз с явственной усмешкой, — я-то не ошибся. А вот ты делаешь ошибку. Ба-альшую ошибку.
Сказано было вполне буднично, но почему-то от этого раздраженного старческого голоса у меня мурашки побежали по спине. Как часто со мной бывает в таких случаях, испугавшись, я разозлился. Главным образом на эти чертовы мурашки.
— Вы, собственно, кто такой, чтоб мне «тыкать»? — спросил я грубо. — Какой я вам «Игорек»?
— Извини, сынок, не представился, — хихикнул он, и я от этого хихиканья еще больше похолодел: неужели почувствовал, гад, мою слабость, мой испуг? — Друзья зовут меня дядя Гриша. И ты зови. А «тыкаю» я всем, по-стариковски, потерпи уж.
— Долго терпеть еще? — поинтересовался я хмуро.
— От тебя зависит, сынок. Я же сказал: совершаешь большую ошибку. Исправляться надо.
Я уже потихоньку взял себя в руки. Если ему охота ходить вокруг да около, чтобы меня первого спровоцировать на откровенность, мы ему этого удовольствия не доставим.
— Не ошибается только тот, кто ничего не делает, — заметил я философски.
— Вот это мне и не нравится, — проговорил он сварливо. — То, что ты делаешь. А главное, зачем? Господи, до чего же люди глупы, у них есть свобода мысли, а им подавай свободу выражения! — последняя фраза была произнесена с горестной патетикой.
— Если уж воруете расхожие цитаты, так по крайней мере не перевирайте, — ответил я злорадно, получив наконец шанс отбрить нахального старикашку. — В оригинале, если мне не изменяет память, сказано «люди нелепы». «Глупы» и «нелепы» — разные вещи. Классик относился к людям снисходительнее.
На мое удивление, уличенный в плагиате дядя Гриша вместо того, чтобы смутиться, удовлетворенно крякнул:
— Всегда любил работать с интеллигентами...
— Набирались культуры? — съязвил я.
— Да нет, своей хватало, — ответил он с добродушным смешком и добавил, вздохнув: — А интеллигентов я любил, потому что быстрей ломаются.
Я на мгновение онемел, и дядя Гриша снова захватил инициативу:
— Ладно, сынок, хватит чесать языки. Ты, я думаю, уже все понял. Как говорил другой классик, если враг не сдается, его уничтожают. Я ничего на этот раз не переврал, а? Читателям, конечно, будет жаль потерять любимого автора...
- Предыдущая
- 28/64
- Следующая
