Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти» - Устинов Сергей Львович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/64
• Следующая

Диана вернулась минут через пять — в белоснежном с редкими бледно-розовыми цветами кимоно, упала в кресло напротив меня и поинтересовалась, не хочу ли я разжечь камин. Правда, горничная уже ушла, но в кладовке, кажется, есть наколотые дрова и лучины... В такую промозглую погоду было заманчиво посидеть у огня, но я почему-то упрямо решил не поддаваться на всякие буржуазные штучки (комплекс мальчишки с рабочих окраин, как говорит Артем) — и твердо отказался. По той же причине я последовательно отверг предложения коньяка, вина, сигары, трубки и согласился лишь на сигареты. Да и те вытащил из собственного кармана. Диана тоже закурила, уселась поудобнее в кресле, поджав свои ненормально длинные ноги, и спросила, с чего ей начать. Я посоветовал ей начать прямо с того, кого она считает убийцей своего мужа. Она согласно кивнула, выпустила в потолок длинную задумчивую струю дыма и, поскольку была женщиной, начала с совершенно другого.

Диана начала от печки. В переносном смысле и отчасти — в прямом. От той печки-"буржуйки", дым которой много лет назад вышибал слезы из глаз обитателям вечно сырой палатки где-то рядом с Полярным кругом. Их было трое — двое парней и одна девушка, выпускники «керосиню!», пять лет отсидевшие на одной скамье в институте, все молодые, здоровые и честолюбивые. Они искали нефть и, хотя пока не находили ее, верили, что все у них впереди. Рассказ изобиловал массой ненужных, как мне казалось, подробностей, но я слушал не прерывая: я понимал, что между той печкой и этим камином не могло быть прямого накатанного пути, где-то должен был быть крутой поворот, и мне не хотелось его пропустить.

Насколько я понял, имел место банальный любовный треугольник: Диана — Саша — Кирилл. Барби нравилась обоим, но место Кена мог занять только один. Диана выбрала Сашу, но все трое остались друзьями — до той поры, пока год назад в компании «Нео-Нефт» не разразился скандал, в результате которого один из учредителей, а им был Кирилл, откололся и создал собственную фирму. То, что не смогли сделать с людьми чувства, сделали деньги (если, конечно, не считать, что любовь к деньгам — это тоже очень сильное чувство): друзья стали врагами. Диана утверждала — смертельными.

Я вдруг сообразил, что пропустил все-таки крутой поворот, которого ждал, вернее, это Диана ловко проскочила его, не уделив никакого внимания тому, каким образом вчерашние геологи превратились в преуспевающих бизнесменов-миллионеров. Ну, хорошо, решил я, оставим этот вопрос на потом, в конце концов, не это сейчас главное. И спросил:

— Так вы считаете, это он убил вашего мужа?

Она не торопясь затушила сигарету в бронзовой пепельнице на полу рядом со своим креслом и молча кивнула.

— Но откуда такая уверенность?

— Он сам сказал мне об этом, — просто произнесла Диана.

— Но почему же вы... — начал я в полном изумлении, но она не дала мне договорить.

— Потому что его больше нет. Он умер. В его загородном доме взорвалась газовая колонка, все погибли: сам Кирилл и два охранника.

Теперь я вспомнил эту историю. С полгода назад в газетах промелькнуло сообщение о гибели крупного нефтяного дилера, разумеется, ни фамилии, ни особых подробностей в памяти у меня не осталось.

— Если не ошибаюсь, — начал я неуверенно, — тогда писали, что это был несчастный случай.

На этот раз она покачала головой отрицательно:

— Это было самое настоящее самоубийство.

— Откуда вы знаете?

И она повторила все так же просто:

— Он сам сказал мне об этом.

Короче, Кирилл позвонил ей поздно вечером на сороковой день после гибели мужа. До этого она не видела и не слышала его очень давно — он не явился даже на похороны. Тогда ей показалось, что он был сильно пьян. Сперва нес какую-то околесицу про то, что все эти годы любил ее, сообщил, что жизнь без нее не имеет для него никакого смысла, потом заявил, что ее он тоже теперь видеть не сможет. Она ничего не могла понять, да и не было на это сил, только что из дома ушли люди, приходившие на сороковины, и тут он вдруг замолчал, а потом почему-то шепотом произнес: «Я убил Сашку». Она сперва не поняла, о чем это он, хотела что-то спросить, но он не дал. Так же шепотом сказал: «Убил, и сам теперь умру», после чего сразу повесил трубку. В тот вечер Диана еще перед звонком Кирилла приняла большую дозу снотворного, чтобы как-то уснуть, и потому была не в состоянии всерьез думать над его словами, решила, что он или напился, или сошел с ума. А когда утром проснулась, было уже поздно...

Сказать по-честному, вся эта история меня здорово огорчила. То есть, понятно, что радоваться здесь и так, в общем, было нечему: считая охранников, четыре трупа за неполных полтора месяца. Но меня огорошило другое — моя еще час назад казавшаяся такой стройной теория дала первую трещину. Этак если у каждого наезда найдется своя вполне бытовая подоплека, я останусь без темы. А тут еще Диана подбросила дров в огонь, сказала с печалью в голосе:

— Теперь, надеюсь, вы понимаете, что мне очень не хочется, чтобы вся эта грязь вылезла на публику. Не может быть, чтоб мы с вами не нашли общий язык....

Я очень старался сохранить хладнокровие, обдумывая ответ, но, наверное, на моем лице все-таки что-то отразилось, потому что Диана не стала дожидаться моих слов и перешла в наступление. Я сразу понял это по тому, как ласково она улыбнулась мне, заглядывая прямо в глаза:

— Думаете, поди, сейчас эта богачка начнет предлагать мне деньги... Представьте, нет. Просто надеюсь, что вы тоже человек, что и вы способны на нормальные чувства...

Все это звучало благородно и вполне могло обескуражить незадачливого репортера, если бы слова не сопровождались некоторыми действиями. Говоря, Диана доверительно наклонялась ко мне, вследствие чего полы и ворот ее кимоно распахивались все больше и больше. Сначала на передовые позиции ударным орудием выдвинулось роскошное ренуаровское колено, а вслед за ним пораженному наблюдателю. На следующей линии укреплений приоткрылись сразу две неких недоступных покуда стратегических высотки. Честно говоря, в свете этих событий понятие «найти общий язык» приобретало совершенно новый смысл, а высказанная надежда на наличие у меня «нормальных человеческих чувств» выглядела и вовсе двусмысленной. Я пришел к выводу, что Дианочка моя не столько умна, сколько хитра и самоуверенна.

Надо признать, искушение было довольно сильным. Не помню, когда в последний раз (наверное, в глубоком детстве) мне случалось интересоваться, что там у куклы под платьем. Но в данном случае не приходилось сомневаться: меня ждет не холод шероховатого пластика, а теплая ласковая плоть. Стоит только протянуть руку и положить ее на это прекрасное колено... Все говорило о том, что Барби... то есть Диана, вряд ли отбросит ее с возмущенным негодованием. Но я удержался. Хотя, честно сказать, для этого пришлось откинуться в кресле как можно дальше. Разумеется, не целомудрие руководило мною. Просто я осознавал, что в противном случае, мне довольно трудно будет потом писать о делах этой семьи. Чего, подозреваю, и добивалась столь немудрящим способом моя прелестница.

Я поднялся и сказал с улыбкой, призванной смягчить впечатление от только что проявленного отсутствия, если будет позволено так выразиться, жантильности:

— Разумеется. Сделаю все, что в моих силах.

И тут же увидел: смягчить не удалось. Улыбочка все еще играла на губах Дианы, когда она вслед за мной поднялась из кресла, но сквозь человечьи черты уже опять проступила безликая маска миллионами растиражированной пластмассовой куклы.

Минут через пять я шагал полутемными замоскворецкими переулками, стараясь ненароком не угодить в лужу и саркастически размышляя, не сел ли я в нее только что — в фигуральном смысле. Пожалуй, без более тщательной проверки, на которую у меня уже нет времени, писать про смерть Фураева мне так и так не с руки. Вот только, боюсь, задним числом мне за мою сдержанность уже никто ничего не предложит.

Моя «копеечка» сиротливо стояла под фонарем у тротуара одна-одинешенька: ресторан, как видно, закрылся, все разъехались. В окрестных домах почти во всех окнах погас свет, улица словно вымерла. На ходу доставая из заднего кармана ключи, я подошел к машине, взялся за ручку дверцы — и замер от изумления. На ветровом стекле под ближнюю ко мне щетку кто-то засунул букетик незабудок. Боже, как трогательно, подумал я о неизвестном доброжелателе, извлекая цветы. Но что бы это значило? И тут увидел под второй щеткой листок бумаги. Ага, решил я, протягивая за ним руку, вот тут-то все и разъяснится. Но разъяснилось все сильно раньше.

• Предыдущая
• 31/64
• Следующая