Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти» - Устинов Сергей Львович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/64
• Следующая

Вот и Михаил Анисимович, сам открывший мне дверь, был меньше всего похож на призрак. На его картонных щеках гуляло даже некое подобие румянца: то ли сказался вынужденный отдых от рабочих забот, то ли так взволновал мой визит. Он был в стеганой домашней тужурке, мягких домашних брюках и тапочках, с поясницей, обвязанной большим шерстяным платком. Мы с ним прошли в кабинет — комнату размером с площадку для бадминтона, с видом на Кремль, открывающимся из трех широких окон, и я понял, что, может быть, Париж стоит мессы: подумаешь, какие-то призраки!

— Читал, читал на днях вашу статью, — сказал Фураев, усаживая меня в глубокое кожаное кресло у окна и сам усаживаясь в такое же напротив. — Вы молодец. И газета ваша молодец. Я, знаете ли, лет сорок каждое утро начинаю с нее. Как говорится, не стареют душой ветераны! Может, подогреть чаю?

От чая я отказался, и тогда старик — а сейчас особенно было видно, что он старик, выбеленный, высушенный и легкий на вид, как деревянный обломок на морском берегу — поднял на меня свои ясные глаза и спросил, почему в статье он ничего не нашел про своего сына. Уклонившись от прямого ответа, я на всякий случай уточнил, готов ли он к очень неприятным известиям. Михаил Анисимович, горько усмехнувшись, ответил, что после Сашиной смерти уже не ждет ничего, более неприятного. И задал вопрос:

— Его, конечно, убили бандиты? Мафия?

Я отрицательно покачал головой. И стал рассказывать.

Вопреки ожиданиям дед стойко перенес удар. Во всяком случае, обошлось без валидола. Только в какой-то момент он прикрыл веки и не открывал их до тех пор, пока я не закончил. После этого он еще немного посидел молча с закрытыми глазами, а потом спросил:

— Эти бумажки с вами?

— Пока только копии.

Я действительно по дороге сюда заскочил на почту и сделал ксерокс с наиболее содержательных записок. Разумеется, оригиналы тоже были со мной, но расставаться с ними я пока не собирался. И Фураев понял это вполне определенным образом.

— Надо полагать, это шантаж? — спросил он глухим и на этот раз совершенно бесцветным голосом.

Я почувствовал, как краска стыда заливает мое лицо, но отступать было некуда.

— Не надо так полагать! Все гораздо проще. Я мог бы пойти в прокуратуру...

Ни черта я не мог туда пойти. Во всяком случае, мне бы этого не хотелось. Я спинным мозгом чувствовал, что совет, данный мне Стрихнином, основывается на богатейшем опыте многих поколений наших сограждан, когда-либо вступавших в отношения с отечественным правосудием. Так что идти сдаваться с искренними, но не слишком на вид правдоподобными россказнями я отнюдь не собирался, однако сказал:

— Я мог бы пойти в прокуратуру, но, боюсь, толку от этого окажется мало: непосредственный убийца мертв, а привлечь вашу невестку на основании этих блокнотных листочков будет нелегко.

— Прекратите лгать, — сказал он, и на этот раз в его густом баритоне я услышал хорошо закаленное железо. — Вы же не побежали в прокуратуру, когда набрали фактов для вашей статьи. Вы репортер и вполне можете состряпать из этого отличный скандал. Говорите прямо, чего вам надо.

Я готов был провалиться со стыда, мысленно проклиная Таракана, Дранова и вообще всю эту мерзкую историю. Но вслух произнес:

— Скандал состряпать не проблема. Да честно говоря, ни один профессионал не отказался бы от такого материала: тут тебе и нефть, и большие деньги, и все это, извините, в семье депутата Думы. Но я отказаться готов. Потому что однажды вы сказали, что дорого заплатили бы за то, чтобы узнать, что на самом деле случилось с вашим сыном...

— И вы решили узнать, как дорого я готов заплатить? — едко перебил он меня.

Может, бросить все это к чертовой матери, повернуться и уйти? Я тяжко вздохнул и потащил свой нелегкий крест дальше.

— Нет, Михаил Анисимович, все не так просто. Есть вещи поважнее очередной жареной заметки, и сегодня сложилось таким образом, что мы можем оказать вам услугу. В надежде, что и вы поможете нам.

На этот раз он просто молча кивнул, глядя на меня выжидательно. Я набрал побольше воздуха в грудь и выдохнул:

— Нас интересует человек по фамилии Аркатов.

Ничто не шелохнулось на лице Фураева. Фамилия бывшего командира молодежного туризма отскочила от него как от стенки. Все так же сурово и жестко он спросил:

— Кто такой?

Сердце мое подпрыгнуло и упало. Неужели все было напрасно? В отчаянии я принялся сбивчиво объяснять суть дела и вдруг увидел, что черты лица моего собеседника разглаживаются.

— Аркатов! — воскликнул он. — Теперь припоминаю. Я его даже не видел никогда, меня кто-то попросил, ну, я и снял тогда трубочку. А вот Володю Квача знаю отлично, еще с комсомольских времен. Хороший парень, крепкий организатор.

У меня вертелось на языке рассказать Михаилу Анисимовичу, что хороший парень Квач не только жулик и взяточник, но еще, похоже, крепко организовал убийство одного из своих подчиненных. Однако я вовремя вспомнил, что пришел сюда не за тем, чтобы открыть Фураеву глаза на всех поголовно его родственников и знакомых, а за тем, чтобы избавить свою газету от многомиллионных убытков. И сказал:

— Собственно, надо только, чтобы они забрали из суда свой иск.

— Это все? — спросил Михаил Анисимович недоверчиво.

— Все, — честно ответил я.

— Ну что ж, есть на него кое-какие выходы... И после этого вы отдадите мне бумажки? — уточнил он, а я еще раз поразился этим удивительно ясным пронзительным глазам, глядящим с помертвелого бумажного лица, и ответил:

— Как только — так сразу.

Роздых нужен каждому человеку, даже лошади, говорит Генка Троицын. И он прав. Отрапортовав Таракану, что сделал по его заданию все, что было в моих силах, я отправился домой. Прошедшая ночка у меня выдалась что надо, и больше всего я нуждался сейчас в одном — улечься на свой диван и выспаться. Что я и сделал, руководимый давно забытым ощущением: надо мной не каплет ни-че-го. Последний материал опубликован, отклики на него спихнуты в прокуратуру, а нового пока не предвидится.

На всякий случай я пришпилил к зеркалу в прихожей записку для Стрихнина, в которой просил будить меня только в случае войны или стихийного бедствия, а всем звонящим и приходящим врать что-нибудь жалостное. До позднего вечера я действительно продрых у себя, а с наступлением темноты, как блудливый мартовский кот, побежал через двор к Тине. День да ночь — сутки прочь. Когда следующим утром я снова появился в собственной квартире, то опять обнаружил там бурно хлопочущего Стрихнина.

— Где тебя черт носит? — заорал он при виде меня вместо приветствия. — Я ж предупреждал: сегодня съезжаю! Принимай ключи от номера и считай наволочки. К тому же тебе обзвонились с работы.

— Чего хотели?

— Тебя. Вынь и положь. Так что я согласно инструкции врал, что ты тяжко болен, не в силах держать трубку.

— Мог бы придумать что-нибудь похудожественней, — проворчал я. — И чем я у тебя болел?

— Острый приступ педикулеза, — ответил Стрихнин.

Наверное, я дал бы ему в морду, но тут мой квартирант картинно щелкнул замками кейса, и все, абсолютно все проблемы отъехали на второй план. Столько денег живьем я не видел ни разу в жизни.

— Здесь что, триста тысяч долларов? — спросил я с душевным трепетом.

— Как одна копеечка! — подтвердил он. — А еще, не забудь, должна быть сдача с моего заказа. Я позвонил, отменил. Не пропадать же деньгам.

— Не торопишься? — усомнился я, но Стрихнин легко махнул рукой:

— Меня найти — загребется пыль глотать! Через полчаса я вас покину, уж не обессудьте. Помоги-ка лучше снести вниз манатки.

Только тут я обратил внимание на сложенные у двери вещи — и подивился их количеству. Оказывается, Стрихнин основательно оброс бытом у меня в квартире. Кроме двух сумок, здесь стояло еще несколько коробок, тюк и какие-то вполне габаритные свертки.

— Что значит «вниз»? — спросил я подозрительно. Знаем мы эти штучки типа «мамаша, дай воды напиться, а то так есть хочется, что и переночевать негде». — Спустимся, а там попросишь подкинуть тебя на машине? До аэропорта?

• Предыдущая
• 46/64
• Следующая