Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти» - Устинов Сергей Львович - Страница 61

• Предыдущая
• 61/64
• Следующая

Из Зачатьевского в Молочный поворот под девяносто градусов, а вот из Молочного в Бутиковский под сорок пять. Полноценным образом вписаться в него на такой скорости я не смог — только ценой левого заднего крыла и двух мусорных баков, с чудовищным грохотом полетевших в разные стороны. Впрочем, джипу маневр дался не легче, к тому же им пришлось объезжать те самые баки, так что к следующему перекрестку я подошел даже с небольшим отрывом. Но сейчас как раз это не входило в мои намерения: сворачивая налево, в Коробейников, я слегка притормозил, и они снова оказались буквально в нескольких метрах от моего заднего бампера. Как только это произошло, я сказал сам себе: «С Богом!», врубил вторую и ринулся вперед.

Впереди находилась набережная Москвы-реки. До нее было метров пятьдесят-шестьдесят, но я попытался разогнаться до максимума. Мой план строился на том, что Коробейников упирается в набережную на самом узком ее участке, где ширина не достигает и двадцати шагов. Но главным было, что тому, кто несется по переулку, воды не видно: серый гранитный парапет сливается с асфальтом, и не только ранним утром, но даже ясным днем создается иллюзия, будто перед тобой большое пространство до самого Дома художника на противоположной стороне. Я знал об этом. Но не знал, знают ли они. Впрочем, до выяснения этого обстоятельства оставалось несколько секунд.

Конечно, я повернул опасно, в самый последний момент, когда каменное ограждение набережной уже вовсю ехало прямо мне в лоб. Но, повторяю, никаких других шансов у меня не предвиделось, и я решил выжать максимум из этого. «Копеечку» вынесло на противоположный тротуар, она, бедняжка, ощутимо проскрежетала по граниту теперь уже правым задним крылом, но в конечном счете вышла из соревнования с честью. Чего нельзя было сказать о джипе. Он, правда, тоже успел начать поворот — но только начать. Думаю, они заметили парапет в последнее мгновение, быть может, в то самое, когда с лязгом и треском уже проламывали его насквозь. Последнее, что я услышал, давя со всей силы на педаль газа, был шумный плеск.

— Ой! — сказала Тина, снова возникая на заднем сиденье. — Мне кажется, с ними что-то случилось.

— Похоже, — согласился я. — В следующий раз будут соблюдать дистанцию.

Я уже хохмил, но зубы у меня все еще стучали. Мне было очень хорошо понятно, что на самом деле ничего не кончено. Что все только-только начинается: у меня на руках бессмысленные бумаги Аркатова, а у Фураева с дядей Гришей в голове уверенность, что к ним прилагаются две кассеты. С одной стороны, теперь это уже мой страховой полис. С другой, однако, этот полис отнюдь не вечен. Я ничего не могу опубликовать, но чем дольше буду сидеть сложа руки, тем больше они будут наглеть. А что бывает, когда они наглеют, уже известно.

Короче, как только станет окончательно ясно, что я блефую, за мою жизнь никто не даст и три копейки. С такими вот оптимистическими надеждами я встретил восход нового дня.

В результате бурной дискуссии, где в ход пускались даже аргументы того типа, что я веду образ жизни, при котором необходимо постоянно иметь при себе если не врача, так хоть медсестру, мне удалось уговорить Тину поехать переждать лихое время к подруге где-то у Крестьянской заставы. Ценой обещания регулярно приезжать на перевязки.

После этого, поскольку больше было решительно некуда, я отправился в контору, разумеется, заехав во двор издательства через пожарные ворота. Назрела необходимость побыстрее встретиться с Тараканом, чтобы обсудить с начальством наболевшее, но он, как назло, задерживался, и мне оставалось только сидеть у себя в кабинете, томясь тоской и ожиданием. Часы на стенке показывали одиннадцать ноль пять, когда в дверь решительно постучали.

— Войдите! — крикнул я, обрадовавшись тому, что хоть кто-нибудь скрасит мне вынужденное безделье.

И они вошли. Первым вырос на пороге Михаил Анисимович Фураев. За его спиной мелкой птахой маялся дядя Гриша. От неожиданности я настолько растерялся, что только и смог спросить:

— Вы каким образом сюда попали?

— Как положено, через бюро пропусков, — с достоинством ответил Фураев. — По удостоверению Государственной Думы.

— А этот сексот, — раздраженно показал я в сторону его спутника, — тоже депутат, что ли?

— Он — помощник депутата.

— Ясно, — кивнул я, понемногу приходя в себя и вновь обретая утраченное было равновесие. — Лиса Алиса и кот Базилио. Зачем пожаловали?

— Может, вы предложите нам сесть? — поинтересовался Михаил Анисимович.

— Не предложу! — поражаясь собственной лихости, отрезал я. — Никто вас сюда не звал.

Однако я не на того напал. Усмехнувшись, Фураев сам взял себе стул и уселся напротив меня. Мелко семеня, дядя Гриша пробрался к окну и пристроился на подоконнике, как на жердочке.

— Не волнуйтесь, Игорь Владимирович, ради Бога не волнуйтесь, — проблеял он оттуда. — Мы вас надолго не задержим.

— Надолго задерживать надо вас, — пробормотал я, уже с интересом ожидая продолжения.

И дождался. Никак не реагируя на мои колкости, Михаил Анисимович молча выложил на стол принесенный с собой объемистый портфель, откинул крышку и пододвинул его ко мне. Плотными рядами в нем лежали тугие пачки стодолларовых банкнот.

— Здесь ровно миллион, — проговорил Фураев глухим голосом. — Мы решили не мелочиться. Проиграли — надо платить.

— И между прочим, — проворковал с подоконника дядя Гриша, — даже взамен ничего не просим. Все равно ведь копий можно наделать сколько угодно. Так что оставляйте себе и папочку, и кассеточки.

Мысли в моей бедной голове понеслись, как гонимые ураганом щепки. От такого предложения может обалдеть кто хочешь. А тут мне предлагают не просто миллион. Мне предлагают миллион за пустышку, за фуфель, за мой блеф!

Господи, конец всем мучениям, всем страхам! Выход из всех тупиков!

Плюс миллион.

Стоп, стоп, стоп... Где там у нас обычно бывает бесплатный сыр?

— Спрячьте бумаги с пленками в надежном месте, как Аркатов хотел, — уверенно посоветовал Михаил Анисимович. — А нам надо немного: ваше слово, что эта грязь никуда не вылезет.

— Про грязь мы уже слыхали, — вспомнил я. — От вашей чудной невестки. Кстати, как она поживает?

Фураев посмотрел мне прямо в лицо и медленно, словно выдавливая из себя, произнес:

— С ней случилось несчастье. Сгорела в своей квартире. Вероятно, заснула с сигаретой.

У меня похолодели ладони. Господи, ведь это я собственными руками отдал ему те проклятые розовые бумажки! Оправдывает ли меня в глазах Всевышнего то, что я не ведал, что творил? Но в душе моей не нашлось слишком много места для переживаний по поводу кончины прелестной убийцы Дианы, довольно быстро их вытеснили более практические вопросы. Автомобильные наезды начались сразу после убийства Фураева-младшего. Уж не его ли гибель навела в свое время папочку на саму идею? Впрочем, сейчас это уже имело мало значения. Вслух я сказал:

— Хотелось бы уточнить, за что такая куча денег. За мое молчание о тех, кто уже убит, или за тех, кто еще будет убит, тоже?

В ответ Фураев решительно рубанул ладонью:

— Бизнес мы сворачиваем, это уже решено!

И я окончательно утвердился в том, о чем до этого только догадывался: мне предлагают миллион всего-навсего для того, чтобы выиграть время. С таким компроматом на руках, как у меня, жить не оставляют. А главное — бизнес такого рода не сворачивают.

Значит, снова куда ни кинь — везде клин, подумалось тоскливо. И взять деньги, и не взять деньги — максимум, что я получаю, это отсрочку приговора, Может, тогда лучше взять?...

И, как страшный сон, забыть про книжника Цыпляева, бухгалтера Слюсаря, чиновника Карымова, про ресторанщика, про тотошника, про всех, всех, всех. Включая Артема.

— Мне нужно подумать, — сказал я. — Такие решения с бухты-барахты не принимаются.

— Долго? — хищно оскалился со своего насеста на подоконнике воробушек.

• Предыдущая
• 61/64
• Следующая