Американская империя - Уткин Анатолий Иванович - Страница 78
- Предыдущая
- 78/191
- Следующая
Короче всех, пожалуй, выразился американец Дж. Хаф уже в ноябре 1991 года: «Все это сделал Горбачев». «Холодная война» не завершилась бы без Горбачева, — пишет Дж. Турпин. Он ввел перестройку, которая включала в .себя свободу словесного выражения, политическую реформу и экономические изменения. Он отказался от «доктрины Брежнева», позволив странам Варшавского пакта обрести независимость. Он отверг марксизм-ленинизм. Самое главное, он остановил гонку вооружений и ядерное противостояние». Горбачев «знал, что СССР нуждается в серьезных переменах». При этом Горбачев был готов к компромиссам и отступлениям, и «ему стало трудно обдумывать фундаментальные проблемы с достаточной глубиной». 36. Бжезинский назвал Горбачева «великим Путаником и исторически трагической личностью». В ходе финальной стадии «холодной войны» президент Буш и канцлер Коль сумели переиграть незадачливого советского президента.
Дж. Райт убеждена, что «холодную войну» окончило ясно продемонстрированное советским руководством нежелание навязывать свою волю Восточной Европе. «Почему Советский Союз пришел к этому заключению — сказать трудно». Решающим в этом отношении был визит Горбачева в Югославию в марте 1988 г. — именно тогда он ясно выразил новое мировоззрение Москвы. Еще более укрепил эту ситуацию вывод части советских войск из Восточной Европы в конце 1988 г., когда Восточная Европа явственно повернула на Запад.
Необратимая инерция. Пятая точка зрения исходит из примата международной обстановки, сделавшей прежний курс Советского Союза практически невозможным. Вот мнение советника президента Клинтона С. Зестановича: «Трудное международное окружение ранних 1980-х годов обязало советское руководство прибегнуть к переменам, но жесткая западная политика не позволила этому руководству завершить свою работу. Рейган, Тэтчер, Буш и другие западные лидеры, имевшие дело с Горбачевым… по существу дали ему орудие самоубийства. Как это часто бывает в подобных ситуациях, избранная жертва оказалась склонной принять совет, если он облечен в наиболее вежливую возможную форму. Создалась ситуация, когда жертва приходит к заключению, что его друзья, семья и коллеги будут в конечном счете лучше относиться к нему, если последуют вслед за ним. Советский коммунизм, международное окружение поздних 80-х годов представляло собой размягчающую среду, в которой, после долгих мучительных размышлений, оказалось возможным повернуть оружие против самого себя». Иначе не объяснишь крах государства, в котором рабочие не бастовали, армия демонстрировала предельную покорность, союзные республики (до поры) думали максимум о «региональном хозрасчете», село трудилось, интеллигенция писала и учила.
«Советский союз, — пишет М.Раш, — хотя и встретил трудности, вовсе не был обречен на коллапс и, более того, не был даже в стадии кризиса. Советский Союз был жизнеспособным и, наверное, существовал бы еще десятилетия — может быть, очень долго, но он оказался восприимчивым к негативным событиям вокруг. Жизнеспособный, но уязвимый, Советский Союз стал заложником отвернувшейся от него фортуны. То, что ослабленный организм пошел не по дороге жизни, а умер на руках у неуверенного доктора, использующего не испытанные доселе лекарства, является, прежде всего, особым стечением обстоятельств». Для этой группы интерпретаторов потеря советским руководством веры в свое будущее, смятение и самоубийственный поиск простых решений очевидны. При этом имел место своего рода «эффект бумеранга». Оголтелая прежняя советская пропаганда настолько демонизировала образ Запада, что нормальная психика многих интеллигентов не могла отреагировать иначе, как броситься в другую крайность, теряя историческое чутье и собственное критическое восприятие действительности. Теряя здравый смысл.
Конечно же, велико число тех, кто отказывается объяснять проблему поисками заглавного фактора. Осторожные и глубокомысленные говорят об их сочетании, о сложности предмета. По мнению Дж. Л. Геддиса, тектонические сдвиги в истории не были результатом действия одной нации или группы индивидуумов. «Они были результатом скорее взаимодействия ряда событий, условий, политических курсов, убеждений и даже случайностей. Эти сдвиги проявляли себя на протяжении долгого времени и по разным сторонам границ. Однажды пришедшие в движение, они были неподвластны всем попыткам обратить их вспять». Главными Геддис (один из наиболее проницательных историков «холодной войны») считает столкновение технологии с экологией, коллапс авторитарной альтернативы либерализму и «общемировое смягчение нравов». Р. Дарендорф выделяет три фактора: Горбачев; «коммунизм никогда не был жизнеспособной системой»; «странная история 80-х годов, в ходе которой Запад обрел уверенность в себе». П. Кеннеди идентифицирует свои три фактора: 1)кризис легитимности советской системы; 2) кризис экономической системы и социальных структур; 3) кризис этнических и межкультурных отношений. Дж. Браун находит уже шесть факторов: 1) сорок лет замедления развития; 2) нелигитимность коммунизма; 3) потеря советской элитой убежденности в своей способности управлять страной; 4) нежелание этой элиты укреплять свою роль; 5) улучшение взаимоотношений Востока и Запада; 6) инициативы Горбачева.
Но все это интерпретации свершившегося, а для истории более всего важен тот факт, что как геополитический центр Советский Союз саморазоружился в поразительно короткий отрезок времени и Соединенные Штаты получили уникальный шанс возглавить всю систему международных отношений.
В новой России кое-кто наивно и невольно ждал от представителя самой богатой и могущественной страны сострадания к положению страны, неумело рванувшейся навстречу Западу, платя при этом большую цену и освобождая Америке место теперь уже единственной сверхдержавы. В американском восприятии России выделим два аспекта.
Первое. Упрощенный взгляд на российскую политическую жизнь 1990-х годов, основанный на безусловной ориентации только на хозяина Кремля. А где великая страна, изучению которой отдал творческую жизнь автор? Мы говорим не об отвлеченных страданиях, а о смертных муках огромной страны, которая, если пользоваться выражением великого Эдмунда Берка (сказанные, конечно же, в другую эпоху и по поводу другой революции), «прошла сквозь самые страшные возможные муки из-за неожиданного полного обрыва с предшествующей традицией». По существу в России воцарилось новое издание Орвелла: стране, обществу, человеку, становилось все хуже, паруса демократии за спиной Ельцина начали совсем исчезать за горизонтом, принципы народоправления попирались все гнуснее, рынок потерял всякую творческую функцию, а наши добрые западные друзья, в частности, хорошо знавший Москву Тэлбот, говорили удивительные вещи о свершившемся феноменальном прогрессе. Гладкопись милого козыревского вестернизма постепенно стала сводиться к более сложной картине.
Огромна помощь американцев, приведших больного Ельцина ко второму президентскому сроку. Причастный (или просто сведущий) русский очень хорошо помнит, кто с упорством, достойным лучшего применения, буквально навязывал несчастной стране Гайдара, Козырева, Чубайса, Коха и иже с ними. Кто сказал в Ванкувере в апреле 1994 г.: «Речь идет о том, чтобы помочь Ельцину совладать с превосходящими силами у него дома»? Кто после октября 1993 г. «восхитился тем, как он (Ельцин) ведет борьбу с политическими противниками»? Кто увидел в Черномырдине «пример благоразумия и самоотверженности»? Кто категорически советовал Клинтону не разжигать ревности Ельцина и не обращаться к более широким слоям российского общества? Кто принял «танковый» способ «разделения исполнительной и законодательной властей»? Президент США и его помощники пели гимны отцу русской демократии, первому российскому президенту, тому самому, которого, не моргнув глазом, в конце десятилетней истории Строуб Тэлбот показывает в мемуарах столь жалким («чудаковатый, безрассудный, себялюбивый старик»)?
Клинтон живо интересовался происходящим в России. (А как иначе, ведь это единственная сила на земле, способная на ядерное уничтожение любого противника.) Но учтем и то, что губернатор Арканзаса знал об этой стране значительно меньше своего друга студенческих лет, профессионального советолога, долгие годы проведшего в Москве. Но даже Клинтон, повинуясь здоровому чувству реализма, вскричал: «В чем Россия нуждается, так это в проектах огромных общественных работ… Они находятся в депрессии, и Ельцин должен стать их Франклином Рузвельтом».
- Предыдущая
- 78/191
- Следующая
