Каникулы мистера Ледбеттера - Уэллс Герберт Джордж - Страница 3
- Предыдущая
- 3/5
- Следующая
Ничто не нарушало тишины. Голова мистера Ледбеттера в это время лежала на полу, и взору его открывались могучие ноги до самых колен. Они были совершенно неподвижны, стояли на носках и были задвинуты под кресло. Все было тихо, необыкновенно тихо. Мистера Ледбеттера осенила безумная надежда, что с неизвестным обморок или, может быть, он скоропостижно скончался, уронив голову на письменный стол…
По-прежнему стояла тишина. Что случилось? Терпение мистера Ледбеттера лопнуло. Почти не дыша, он подвинул вперед руку и указательным пальцем стал приподнимать полог до уровня глаз. Ничто не нарушало тишины. Теперь он видел колени незнакомца, письменный стол и… дуло тяжелого револьвера, направленного прямо ему в голову.
— А ну-ка, выходи, негодяй! — с тихим бешенством сказал голос толстого джентльмена. — Вылезай! Сюда, ну! И без всяких там фокусов, вылезай, живо!
Мистер Ледбеттер вылез, может быть, и неохотно, но без всяких фокусов и, как ему было приказано, без задержки.
— На колени! — скомандовал толстяк. — Руки вверх!
Полог снова упал за спиной мистера Ледбеттера, и, стоя на коленях, он поднял руки.
— Тоже мне, вырядился священником, — сказал толстяк. — Пропади я пропадом, если нет! Вот ведь попался коротышка, а? Ну ты, мерзавец! Кой черт принес тебя сюда? Кой черт ты залез под мою кровать?
И, не дожидаясь ответа, он тут же стал осыпать оскорблениями мистера Ледбеттера, издеваясь над его внешностью. Сам он тоже был не очень-то высок, зато выглядел куда сильнее мистера Ледбеттера; толщина его ног вполне соответствовала тучности тела; у него было широкое бледное лицо с мелкими тонкими чертами и двойной подбородок. Говорил он вполголоса, с каким-то пришепетыванием.
— Какого черта, говорю я, тебя понесло под мою кровать?
Мистер Ледбеттер с трудом выдавил жалкую, просящую улыбку. Откашлялся.
— Я, конечно, понимаю… — начал он.
— Что? Ах, черт! Мыло? Нет! Не шевели этой рукой, мерзавец!
— Это мыло, — сказал мистер Ледбеттер. — С вашего умывальника. Разумеется, если…
— Молчи, — оказал толстяк. — Вижу, что мыло. Черт знает что!
— Позвольте мне объяснить…
— Нечего объяснять. Соврешь, наверное. Да и времени нет. Так что все-таки я хотел узнать? А! Есть у тебя сообщники?
— Сейчас я все объясню…
— Сообщники есть? Чтоб тебя черт побрал! Начнешь болтать чепуху — стрелять буду. Сообщники, говорю, есть?
— Нет, — сказал мистер Ледбеттер.
— Заливаешь, небось, — сказал толстяк. — Но ты поплатишься, если соврешь. Какого же дьявола ты зевал и не напал на меня, когда я шел по лестнице? На что ты рассчитывал? Подумать только — залез под кровать! В общем, ты пойман на месте преступления.
— Не знаю, как мне доказать свое alibi, — промолвил мистер Ледбеттер, желая показать, что он человек образованный.
Воцарилось молчание. Мистер Ледбеттер заметил, что на стуле около его мучителя, на груде смятых бумажек, лежит большой черный портфель, а стол засыпан пеплом и клочками бумаги. Зато параллельно краю стола аккуратными рядами стояли столбики желтых монет — в стократ больше золота, чем довелось видеть мистеру Ледбеттеру за всю его жизнь. Две свечи в серебряных подсвечниках освещали этот живописный натюрморт. Молчание длилось.
— Весьма утомительно держать руки вот этак, — сказал мистер Ледбеттер, заискивающе улыбаясь.
— Потерпишь, — сказал толстяк. — Что прикажешь мне все-таки с тобой делать?
— Я знаю, что положение мое двусмысленно.
— О господи! — воскликнул толстяк. — Подумать: двусмысленно! Шляется здесь со своим собственным мылом и носит этакий высоченный клерикальный воротник! Ты проклятый вор, такого еще свет не видывал!..
— Чтобы быть абсолютно точным… — начал мистер Ледбеттер, и вдруг очки его соскочили и звякнули о пуговицы жилета.
На изменившемся лице толстяка вспыхнула яростная решимость, и в револьвере что-то щелкнуло. Он положил на него другую руку. Потом посмотрел на мистера Ледбеттера и кинул взгляд на упавшие очки.
— Ну, теперь-то он взведен, — сказал толстяк после паузы и перевел дыхание. — Но знаешь, скажу я тебе, никогда ты не был так близко от смерти, как сейчас. Бог ты мой! А я даже рад. Твое счастье, что была осечка, а то здесь уже лежал бы твой труп.
Мистер Ледбеттер промолчал, но комната будто закачалась вокруг него.
— Что ж поделаешь! Хорошо, что так вышло. Нам же обоим лучше. О господи! — Толстяк шумно вздохнул. — И чего ты позеленел от такой-то ерунды?
— Я заверяю вас, сэр… — пролепетал мистер Ледбеттер.
— Остается одно. Если заявить в полицию, пиши пропало: дельце, которое я затеял, лопнет. Это не годится. Если связать тебя и бросить здесь, все равно завтра все откроется. Завтра воскресенье, а в понедельник банк не работает, — я рассчитывал как раз на свободные три дня. Застрелить тебя — пахнет убийством, за это по головке не погладят. И это загубит все дело. Будь я проклят, если я знаю, что с тобой делать, — да, будь я трижды проклят!
— Если вы мне позволите…
— Ты болтаешь, будто и впрямь священник, пропади я пропадом, если нет. Из всех воров ты… Ну ладно! Нет, все равно не позволю! Нет времени. Если снова начнешь трепаться, я всажу тебе пулю прямо в живот. Ясно? Придумал, придумал! Сначала мы сделаем вот что: обыщем тебя, дружок, обыщем — нет ли оружия, — да, всего обыщем! И слушай! Когда я велю тебе сделать что-нибудь, не разводи антимонии, а делай, да поживее!
И, не отводя из предосторожности револьвера от виска мистера Ледбеттера, толстяк велел ему встать и обыскал.
— Настоящий грабитель, как бы не так! — заключил он. — Да ты же типичный любитель. У тебя даже заднего кармана нет. Замолчи! И немедленно!
И как только вопрос был решен, мистер Ледбеттер по приказанию толстяка снял сюртук, засучил рукава и с револьвером у виска продолжил сборы, прерванные его появлением. С точки зрения толстяка, это был единственно возможный выход, ибо, если бы он занялся этим сам, ему пришлось бы выпустить из рук револьвер. Так что даже золото на столе было упаковано руками мистера Ледбеттера. Довольно оригинально выглядели эти ночные сборы. Толстяк непременно хотел разложить золото так, чтобы вес его равномерно и незаметно распределился по всему багажу. Нет сомнений, рассказывал мистер Ледбеттер, что вес этот был довольно основательный. На столе и в черном портфеле лежало около 18 тысяч фунтов золотом. Было и много маленьких пачек из пятифунтовых банкнот. Каждую пачку в 25 фунтов мистер Ледбеттер завертывал в бумагу. Эти пачки, аккуратно уложенные в сигарные коробки, разместились в дорожном багаже, кожаном саквояже и шляпной картонке. Около 600 фунтов отправлялось в путь в табачной жестянке и несессере. Десять фунтов золотом и несколько пятифунтовых бумажек толстяк рассовал по карманам. Время от времени он пенял мистеру Ледбеттеру за медлительность, торопил его и спрашивал, который час.
Мистер Ледбеттер перетянул ремнями саквояж и чемодан и вернул ключи толстяку. Было уже без десяти двенадцать, и часы еще не пробили полночь, когда толстяк усадил его на саквояж на почтительном от себя расстоянии, а сам поместился на чемодане с револьвером наготове и ждал. Его воинственное настроение как будто улеглось, и он некоторое время присматривался к мистеру Ледбеттеру, а потом поделился с ним некоторыми своими соображениями.
— По твоему произношению я думаю, что ты из образованных, — сказал он, раскуривая сигару. — Нет, ты уж лучше помолчи. Я по твоей физиономии вижу, что ты зануда и ничего путного не расскажешь, а ведь я сам такой старый враль, что чужое вранье меня не интересует. Так вот, говорю я, ты образованный человек. Ты это ловко придумал, что оделся священником. Ты сойдешь за священника даже среди образованных.
— Да я и есть священник, — сказал мистер Ледбеттер, — или по крайней мере…
— …ты им прикидываешься. Меня не проведешь. Но ты не должен воровать. Не такой ты человек, чтоб воровать. Ты же просто трус, если можно так выразиться, — говорили тебе об этом раньше?
- Предыдущая
- 3/5
- Следующая
