Дикая магия - Уэллс Энгус - Страница 42
- Предыдущая
- 42/97
- Следующая
Чем громче становились завывания, тем больше сомнений испытывал Каландрилл. Он хотел поделиться ими с Оченом, но из-за воплей, переполнявших лес и ночь, всякая беседа была невозможна. Каландриллом владело только одно желание — зажать уши руками. Но он не позволял себе этого сделать, опасаясь прозевать момент нападения — рассуждения вазиря не до конца развеяли его сомнения.
Ночь была ужасной, изматывающей, и когда небо наконец осветилось и вопли прекратились, путники торопливо позавтракали, молча оседлали перепуганных коней и угрюмо отправились на север, что есть силы подгоняя бедных животных в надежде оторваться от невидимых преследователей.
В полдень они остановились, дабы передохнуть и поесть подле ручья. Лучники охраняли животных, а остальные ели стоя, постоянно оглядываясь по сторонам. Жаркое солнце стояло высоко в небе. Золотые лучи пронизывали лес, воздух был полон запахов, жужжания насекомых и щебета птиц. Неожиданно воцарилась тишина.
— Осторожно! — крикнул Брахт.
И засвистели стрелы.
Заржала лошадь, в бок которой вонзилась стрела. Выругался воин и выдернул из доспехов оперенье. Каландрилл выхватил меч и огляделся, но противника не увидел. Часовые, окружавшие лагерь, сделали ответный залп по теням, шнырявшим среди деревьев. Ещё одна лошадь заржала и взвилась на дыбы, оторвав от земли державшего её человека, когда три стрелы вонзились ей в шею. Кровь хлынула у неё из пасти и ноздрей, и она тут же рухнула на колени. Ещё пять стрел впились ей в бок, и она покатилась по траве, брыкая ногами и издавая жуткий хрип.
И вдруг вновь наступила тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием раненой лошади. Брахт, ругаясь, тащил за собой жеребца — вороной храпел и дико вращал глазами. Керниец передал поводья котузену, которому принадлежала раненая лошадь, и, глубоко вогнав ей меч в шею, перерезал артерию и положил конец агонии животного. Затем так же молча, яростно поблёскивая голубыми глазами, он опять взял поводья.
Птицы запели, лес успокоился, и Брахт сказал:
— Они ушли.
Катя хмуро добавила:
— До следующего раза.
Ценнайра, прикрытая щитом Каландрилла, едва слышно пролепетала:
— Я и не подозревала, что будет так.
Каландрилл стоял с поднятым мечом, забыв о мясе и хлебе, валявшихся у его ног.
— Ты думала, будет как в детской игре? — Затем, устыдившись, что срывает на ней зло, пробормотал: — Прости. Коварство Рхыфамуна лишает меня разума.
Она мотнула головой и обеспокоено улыбнулась.
— Я сама выбрала этот путь, — сказала она, — тебе незачем извиняться.
У Ценнайры появилась новая забота. Она понимала, что стрелы не убьют её, но если хоть одна попадёт в неё, то она неминуемо будет разоблачена. Ценнайра содрогнулась, и Каландрилл подумал, что она просто боится.
— Мы живы, — мягко сказал он, — и это ещё одна наша победа.
Она кивнула, и солнечные лучи выбили черно-синие искры из её волос. Каландрилл, поражаясь смелости девушки, сунул меч в ножны. Раздались сердитые приказы Чазали, колонна вскочила на коней и тронулась в путь. Воин, потерявший лошадь, пристроился позади своего товарища.
Дорога бежала по подножию безлесного, с редкими соснами холма. С востока к ней подступал дремучий лес, и все внимание всадников было приковано к нему. Но беда пришла с вершины холма.
Будь это простые смертные, лучники джессеритов почувствовали бы засаду и вовремя приняли меры. Но то, что летело на них с холма, было не плотью человеческой, а чем-то непонятным, некогда населённым человеческой душой. Но сейчас ими управляло колдовство Рхыфамуна.
Внешне мало что отличало их от живых людей, если не считать стрел, торчавших у каждого из груди. Однако Каландриллу показалось, что у нападавших были удлинённые деформированные конечности с когтями, звериные клыки и красные безумные глаза. Как серые тени в солнечном свете, скатились они вниз по склону и с дикими воплями обрушились на воинов, скакавших вдвоём на одной лошади. Животное вздыбилось и заржало, когда рука, а может, лапа как бы походя вспорола ему глотку. Лошадь забилась в предсмертных судорогах на земле, а существа уже уносили с собой в лес кричавших во всю глотку котузенов.
Чазали громовым голосом отдавал команды, глядя на Очена. Воины спешились и заняли боевые позиции.
Вазирь с необыкновенным для его возраста проворством соскочил с лошади и побежал к деревьям за удалявшимися созданиями. Каландрилл тоже спрыгнул с вставшего от ужаса на дыбы мерина и с мечом наперевес бросился за колдуном вместе с Брахтом и Катей. Когда они подбежали к Очену, тот поднял руку и предупреждающе крикнул; в воздухе распространился резкий запах миндаля, вспыхнул золотисто-серебристый свет, более яркий, чем лучи солнца, пронизывающие лес. Очен низким голосом быстро произнёс странные старинные слова, и свет обнял путников словно кокон.
— Держитесь вместе, — предупредил вазирь и вновь приступил к колдовству.
Золотые с серебряными прожилками лучи взмыли в воздух, как воздушная взвесь, и быстро закружили меж деревьями. Запах миндаля забил собой аромат хвои, длинные узкие полосы эфира дрожали, углубляясь в лес. Вопли вроде тех, что они слышали предыдущей ночью, только более короткие, вдруг резко прекратились.
— Оставайтесь в пределах моих чар. — Очен поманил их за собой, и голос его дрожал. — Но боюсь, мы мало что можем сделать.
Он оказался прав: окружённые светящимся нимбом, они вышли на небольшую лужайку, на которой сильно пахло миндалём. Здесь они и нашли котузенов. Глотки у них были перерезаны, доспехи вспороты. От серых колдовских существ остались только обрывки кожи, кусочки костей и ошмётки доспехов и одежды. Кусты были окровавлены.
Очен вздохнул и осенил трупы знамением.
— Я очень надеялся взять хотя бы одного из них живым, пробормотал колдун. — Он смог бы многое нам поведать о колдовстве Рхыфамуна. Но маг оказался хитрее.
— По крайней мере мы теперь знаем, что их можно убить, — заявил Брахт, — кем бы они ни были.
— Убить их можно, — вазирь, фыркнув, покачал головой и махнул рукой в сторону останков, — но только подвергая при этом смертельному риску того, кто находится в их лапах.
— Что ты хочешь сказать? — спросила Катя. — Твоё колдовство уничтожило их уже после того, как они убили котузенов.
— Именно, — согласился Очен, — после того. Но если бы воины наши были ещё живы, то моя магия уничтожила бы и их.
Катя нахмурилась, не понимая. Но Каландриллу все стало ясно.
— Твоя магия взорвала их, — сказал он. — И если бы наши котузены тогда были живы, их бы тоже разнесло на кусочки.
— Истинно, — кивнул Очен. — Ты все правильно понял. К какому бы колдовству ни прибег Рхыфамун, когда создавал эти существа, оно реагирует на магию, направленную против него.
— Опять колдовские загадки, — пробормотал Брахт. — Не объяснишь ли обыкновенным человеческим языком?
— Заколдованные чудища убивают всякого человека, попавшего к ним в лапы, — терпеливо начал Очен.
— Сие я понял, — Брахт кивнул в сторону несчастных котузенов. — Это и так ясно.
— А ты видел, как протыкали их стрелы? — спросил Очен. — Не причиняя им никакого вреда?
Брахт кивнул, и Очен продолжал:
— Посему магия — единственная и лучшая защита от них. Но Рхыфамун просчитал и это. И если я прибегну к колдовству, дабы уберечь тех, кого захватили его создания, то убью и их. Таким образом, он налагает на меня ограничение.
— Но ведь котузенов убил не ты, — заявил Брахт, — не твоё колдовство.
— Эти были уже мертвы, — пояснил вазирь, — и потому недосягаемы для моей магии. Колдовство направлено на живущих, на тех, кто населяет наш мир, и почти бессильно против мёртвых.
— Ахрд! — воскликнул Брахт с широко раскрытыми глазами, начиная понимать. — Ты хочешь сказать, что если они захватят в плен кого-то из нас, то твоя магия убьёт и нас?
— Именно, — хмуро согласился Очен. — Стоит мне попробовать уничтожить твоего обидчика, как я уничтожу и тебя.
- Предыдущая
- 42/97
- Следующая
