Дикая магия - Уэллс Энгус - Страница 87

• Предыдущая
• 87/97
• Следующая

Он и сам не знал, как это ему удалось. Но мысль его была чистой. Она существовала сама по себе, стала фактом его сиюминутного существования. Может, это получилось благодаря той силе, кою видели в нем колдуны и гадалки? Видимо, это дар Молодых богов, хотя источник и причина теперь потеряли всякое значение. Значение сейчас имел только эфир. Он желал этого, и это случилось — они вошли в царство эфира.

Друзья стояли на зеленой траве под лазурным небом со сказочными облаками, плывшими на лёгком ветерке. Солнце нежно ласкало их лица. Роскошная дубовая рощица мягко шелестела листвой позади, а перед ними бежала ярко-голубая, отливающая серебром на солнце река. Зелёный травяной ковёр был расписан маленькими небесно-голубыми и шафрановыми цветами, пели птицы. На другой стороне реки, колеблясь в дымке, стояло великолепное бело-золотое здание. Каландрилл знал, что Рхыфамун и спящий Фарн там. Он знал, что если не удержит свою сущность, то картина исчезнет, превратится в нечто другое, в творение Рхыфамуна или Фарна, а может, и Первых богов. Он повернулся к товарищам.

Те стояли словно пьяные, оглядываясь по сторонам и не веря своим глазам, своим чувствам, словно ожидали, что твердь растает у них под ногами и они вернутся в состояние небытия либо опять окажутся на ледяных просторах Боррхун-Маджа.

— Где мы? — спросил Брахт. — Что это за место? Ещё один Тезин-Дар?

Ценнайра подошла к Каландриллу, и он сказал:

— Это эфир, место забвения, здесь покоится Фарн. — Он указал на мавзолей по ту сторону реки. — Здесь же и Рхыфамун.

— Но все тут, — Катя наклонилась, сорвала цветок и поднесла его к носу, — кажется таким реальным. Я представляла себе место забвения… совсем другим.

— Место забвения… — Каландрилл попытался найти слова, чтобы рационально описать то, чего и сам не понимал, но лишь пожал плечами, — место забвения — ничто, оно не материально… Оно такое, как пожелаешь ты. Очен объяснил бы это лучше меня.

Вануйка с мгновение смотрела на него, хмурясь, а затем проговорила:

— Ты хочешь сказать, что мир сей — творение твоей мысли?

— Тот мир, что мы видим, да. — Он обвёл рукой окрестность. — Не знаю, как мне удалось, но я его создал.

— В тебе загадочная сила, — едва слышно, с дрожью в голосе, сказала она.

Брахт как всегда прямо спросил:

— Так это — твоё творение?

Каландрилл и сам искал объяснение.

— Не совсем так, но я вложил в его создание свою волю.

— Ахрд, — с почтением произнёс керниец, — уж не бог ли ты?

— Нет. — Каландрилл с улыбкой покачал головой. — Будь я богом, я бы по-другому расправился с нашим врагом. Та сила, которую видели во мне Очен и гадалки, подкреплённая знаниями, данными Оченом, позволяют мне лучше понять место забвения, эфир, и соответственно приспособить эфир сей к моим желаниям. Я думаю, для Рхыфамуна здесь все совсем не так.

— Рхыфамун… — пробормотал Брахт, — интересно знать, что видит он.

— То, что видит он, является творением его души, — сказал Каландрилл.

— Тогда он оказался в гиблом месте, — заключил Брахт. — Так ты говоришь, он там? — Брахт перевёл взгляд на мраморное чудо, возвышавшееся на другой стороне реки.

— Да, — с уверенностью кивнул Каландрилл. — Там почивает Безумный бог, там он видит сны о пробуждении.

— Так пойдём — воскликнул Брахт, — и положим конец его снам!

Каландрилл подумал, что это будет вряд ли просто. Силе, которой обладал он, противостояло знание Рхыфамуна. Колдун прожил многовековую жизнь, собирая злую мудрость мира, и теперь, когда он так близок к цели, вряд ли легко откажется от достигнутого. Однако Каландрилл сказал:

— Пошли.

Голос его прозвучал твёрдо, и он тут же направился к реке, чувствуя на себе восторженный, боготворящий взгляд Ценнайры.

Брахт, вдохновлённый близостью врага, пошёл следом. Он был нацелен на победу. Сомнение, которое испытывал Каландрилл, выразила Катя.

— Как он сюда добрался? — спросила она. — Чтобы открыть первые врата, понадобилось семь вазирь-нарумасу, а Рхыфамун проник сквозь них сам по себе. А после в одиночку выжил в Боррхун-Мадже и добрался до мавзолея.

— Он силён, — сказал Каландрилл, — он обладает великой магией.

Катя кивнула и замолчала, но сомнение не оставило её; в серых глазах бушевал шторм, но она не проронила больше ни слова.

— Чего может добиться здесь честная сталь? — поинтересовался Брахт.

Каландрилл нахмурился, не зная, что ответить. Наконец он пробормотал:

— Надеюсь, сталь и тут имеет вес. Мы-то ведь из плоти и крови, мы чувствуем ветерок, твёрдую землю под ногами. Так что, я думаю, нереальный мир превратился в твёрдый и реальный, и соответственно наши клинки здесь — тоже реальность.

— Ахрд, к чему такие пространные речи? — усмехнулся Брахт, предвкушая близкую битву. — Я ничего не смыслю в метафизике, но если все это — твоё творение, то сохрани мне меч, не дай ему затупиться, и я принесу тебе голову Рхыфамуна.

Каландрилл улыбнулся и взял Ценнайру под руку, словно убеждая себя в том, что он и она существуют. Он не был столь уверен в успехе, как Брахт, и решил, что, видимо, в этом и заключается основная функция кернийца в их союзе. Такова его предопределённая судьбой роль — заражать оптимизмом, поддерживать их, пренебрегать опасностью. «А ежели это так, — думал он, пока они торопились к реке, — какова роль Кати? Какова роль Ценнайры? Какова моя роль?»

Не найдя ответов, Каландрилл отругал себя: они так близко к цели, что это неуловимое знание может оказаться жизненно важным для победы или поражения. Он думал и думал, вспоминая каждое слова Очена, и Киамы, и других гадалок.

«Один из них, не желая того, может помочь вам…» «Сила, коей обладает один из вас, хотя выражает она себя посредством другого…»

«Может, удастся натравить одного на другого…» Постепенно разрозненные воспоминания и слова начали складываться в нечто единое. Он повернулся к Ценнайре:

— Когда Аномиус заколдовал лошадь, на которой ты пересекла Куан-на'Фор, он осмотрел местность из зеркала и переслал колдовство аж из самого Кандахара. Так?

— Да, — ничего не понимая, подтвердила она, — он заставил меня повернуть зеркало таким образом, чтобы видеть лошадь. А что?

— Может быть… Нет, ничего, просто подумал.

Неясная мысль мелькнула у него в голове, но удержать её было так же трудно, как вспомнить сон и рассказать его.

И он отогнал от себя эту мысль.

— Как нам перебраться через реку? — спросил Брахт.

Оттуда, с полянки, река виделась им небольшим ручейком, узким и мелким. В действительности она оказалась широкой и бурной. Вода кипела вокруг выпирающих камней. Река была слишком глубокой, чтобы перейти её вброд, и слишком быстрой, чтобы переплыть.

— Она меняется! — В Катином голосе звучала тревога.

Каландрилл оглянулся. Идиллическая картинка за рекой преобразилась: вместо зелени — пустошь, бросовая земля, однотонная и каменистая, с торчащими тут и там тоскливыми изогнутыми деревцами. Небо из лазурного стало угрожающе серым, лёгкие облачка превратились в тёмные тучи, из которых рокочущий грохот высекал молнии. И ветер носился со свистом над этой пустыней.

— Рхыфамун! — воскликнул Каландрилл. — Это все он.

— Да будет проклята его серая душонка! — воскликнул Брахт. — Что делать? Нельзя позволять этому проклятому Ахрдом гхаран-эвуру останавливать нас!

Керниец был зол, голубые глаза его холодно блестели.

Они смотрели на бушующую реку и на мавзолей на той стороне. Все такой же величественный, он переливался мрамором под хмурыми небесами. Брахт барабанил пальцами по эфесу меча, словно клинком собирался бороться со стихией. Каландрилл подумал, что если они не найдут другого решения, то Брахт просто бросится в воду, и плевать он хотел на опасность. Его решимость передалась Каландриллу.

— Нет, — воскликнул он, глядя на бушующий поток воды, на тоскливый пейзаж за ней, обретя вдруг новые силы к творчеству. — Этого мы ему не позволим.

• Предыдущая
• 87/97
• Следующая