Новые центурионы - Уэмбо Джозеф - Страница 4

• Предыдущая
• 4/100
• Следующая

— Чего психую — ума не приложу, — сказал Гус Плибсли. — Небось для того и предупредили заранее насчет этого собеседования, чтоб мы завелись.

— Не бери в голову, — сказал Уилсон. Он стоял, прислонившись к стене, и курил, тщательно следя за тем, чтобы не испачкать пеплом свое курсантское хаки.

Ослепительный глянец на черных уилсоновских ботинках приводил Гуса в восторг. Прежде Уилсон служил в морской пехоте. Кто-кто, а он умел заставить обувь блестеть, а курсантов — подчиняться на строевой своим приказам. По мнению Гуса, командир отделения обладал многими полезными качествами из тех, что можно приобрести только в армии. Кабы я был ветераном войны с должным опытом за плечами, пожалуй, мне не пришлось бы так нервничать, думал Гус. Наверняка бы не пришлось. Хоть он и был лучшим в классе по физ-подготовке, но сейчас совсем не поручился бы, что у него хватит сил ворочать языком во время собеседования. Еще в школе, всякий раз, как нужно было делать устный доклад, его заранее бросало в дрожь. А в колледже однажды, перед тем как произнести трехминутную речь на уроке по ораторскому искусству, он влил в себя полпинты разбавленного шипучкой джина. Тогда он вышел сухим из воды. Хорошо бы справиться с волнением и теперь! Да только на сей раз ему держать экзамен перед офицерами полиции.

Перед профессионалами своего дела. Им-то ничего не стоит учуять спиртное по запаху или понять все по его глазам, говору и даже походке. Их на мякине не проведешь.

— Да у тебя поджилки трясутся! — сказал Уилсон и предложил Гусу сигарету. Пачку он достал из носка, как и подобало бывшему вояке.

— Нет-нет, большое спасибо, — промямлил Гус, отказавшись от курева.

— Послушай, этим гадам только и нужно вывести тебя из себя, — сказал Уилсон. — Я тут болтал с одним парнем, он еще в апреле отсюда выпустился.

Так вот, на собеседованиях они попробуют малость попарить тебе мозги. Ну там, спросят про твои успехи по физ-подготовке или стрельбе или, может, про то, как тебе живется в академии. Пощупают, как ты подкован в теории. Но, черт возьми, Плибсли, с тобой ведь все в порядке, а что касается физкультуры — так тебе здесь и равных нет. К чему же они смогут придраться?

— Не знаю. Понятия не имею. Вроде бы не к чему.

— Взять, к примеру, меня, — продолжал Уилсон. — Стреляю так хреново, что скорее угожу в цель, если просто швырну в нее пистолетом. При случае меня им всегда есть за что четвертовать. Только не надо мне заливать, что они решатся признать меня непригодным из-за того, что я лишний раз не явлюсь на стрельбище, а предпочту хорошенько закусить. Все это чушь и дерьмо. Я даже не беспокоюсь. Разве ты не понял, как срочно требуются этому городу легавые? А через пяток-другой годков дело вообще будет дрянь.

Парням, что заступили на эту службу сразу после войны, пора будет уходить на пенсию. И попомни мои слова: прежде чем мы сами распрощаемся с полицейским управлением, всем нам успеют нацепить капитанские нашивки.

Гус внимательно оглядел Уилсона. Коротышка, еще меньше меня, и даже волосы короче. Должно быть, тянулся на цыпочках, чтобы ростомер показал необходимые по минимуму пять футов и восемь дюймов, размышлял Гус. Зато крепыш. Мощные бицепсы и борцовские плечи, сломанный нос — колоритная внешность. Как-то на занятиях по самообороне он боролся с Уилсоном и с удивлением обнаружил, что уложить его на лопатки и прижать к земле не так уж и трудно. Уилсон был сильнее, много сильнее, однако Гус оказался проворнее и умел быть упорным.

Он прекрасно усвоил слова Рэндольфа и верил, что, если быть выносливее противника, бояться нечего. Наставление инструктора по физ-подготовке пока что неизменно подтверждалось. Но как поведет себя с ним какой-нибудь Уилсон в настоящей драке? Никогда прежде Гусу не доводилось ударить человека. Никогда! Чего будет стоить его выносливость, когда такой же вот крепыш сунет ему в живот увесистый кулак или, чего доброго, залепит ему в челюсть? Бегать он начал давно, еще в школе входил в команду спринтеров.

Но контактных видов спорта сторонился всегда: не хватало агрессивности.

Какого же черта он вбил себе в голову, что может стать полицейским?

Конечно, платят им совсем неплохо; опять же — страховка и пенсия. В своем банке такое ему и не снилось. Тамошнюю рутинную работу за гроши он просто возненавидел и чуть в голос не хохотал, когда старший кассир принимался его заверять, что лет через пять он будет получать столько же, сколько он, старший кассир, получает сейчас; сумма эта была меньше, чем оклад начинающего полицейского. Потому-то он и пришел сюда. И продержался здесь восемь недель. За восемь недель они его так и не раскусили. Но, может статься, собеседование все расставит на свои места, тогда-то они и поймут, что он из себя представляет…

— Одно только меня и беспокоит, — сказал Уилсон. — Не догадываешься что?

— Нет, — ответил Гус, вытирая о форменные брюки потные ладони.

— Скелеты. Болтают, будто иногда во время собеседования они громыхают костями. Не случайно же эти собеседования прозвали «стрессами». А ты не слыхал — все кругом говорят, — что стоит тебе поступить в академию, как они недели напролет роются в твоем грязном белье и разнюхивают, кто ты да откуда?

— Да ну?

— Так вот, болтают, будто бывает и так, что на собеседовании парню сообщают: непригоден. Ну, например, говорят: «Нашим сотрудником установлено, что какое-то время вы состояли членом нацистской организации в Милуоки. Ты не подходишь нам, мальчуган». Короче, что-нибудь в том же роде.

— Что касается моей подноготной, то тут вроде нет причин для беспокойства, — слабо улыбнулся Гус. — Всю жизнь прожил в Азусе, никуда особо и не высовывался.

— Эй, Плибсли, только не вздумай мне говорить, что ты чист, как стеклышко. У любого парня из нашего класса хоть одно пятнышко в биографии, да отыщется. Какая-нибудь мелочь, о которой он очень не хотел бы, чтобы узнали в управлении. И я отлично помню тот день, когда инструктор сказал:

«Мосли, марш к лейтенанту!» И больше класс Мосли не видел. А после так же исчез Рэтклифф. Что-то удалось про них разузнать, и от них тут же избавились. А потом — тишь да гладь, словно их никогда и не было. Читал «1984» Оруэлла?

— Нет, но знаю, о чем там речь, — ответил Гус.

— Здесь тот же принцип. Для них яснее ясного, что ни один из нас не открылся им до конца. У каждого есть своя тайна, свой скелет в шкафу. Они знают, где этот шкаф, да только, прежде чем его отпереть, им надо помотать тебя как следует. Так что главное — сохранять спокойствие и не разболтать ничего ненароком…

Дверь в кабинет, где сидел капитан, отворилась, и у Гуса упало сердце.

Из нее вышел, чеканя шаг, курсант Фелер, высокий, подтянутый, как всегда, уверенный в себе. Гус не сразу вник в слово, которое тот произнес:

— Следующий.

Уилсон подтолкнул Плибсли к двери. Проходя мимо сигаретного автомата, он в зеркальном отражении увидел свои глаза — кроткие, голубые, но худое и бледное лицо показалось ему чужим. Соломенные волосы он тоже узнал, но совсем не помнил тонких, без кровинки губ. Одолев дверной проем, он увидел перед собой за огромным длинным столом трех инквизиторов, взиравших на него. Двое из них, лейтенант Хартли и сержант Джекобс, были ему хорошо знакомы. Но главным тут был третий, капитан Смитсон, тот, что выступал с приветственной речью вдень зачисления их в академию.

— Садитесь, Плибсли, — сурово скомандовал лейтенант Хартли.

С минуту все трое шептались и рылись в стопке бумаг, что лежала перед ними. Затем лейтенант, лысый, с лиловыми губами, широко осклабился и сказал:

— Ну что ж, Плибсли, пока дела у вас в академии идут неплохо. Не мешает, пожалуй, немножко поднажать в стрельбе, а вот в теории вы зарекомендовали себя с наилучшей стороны, да и по физ-подготовке молодцом, отметки самые высокие.

Гус заметил, что капитан и сержант Джекобс тоже заулыбались, но заподозрил неладное, когда капитан задал ему вопрос:

• Предыдущая
• 4/100
• Следующая