Эти настоящие парни - Белаковский Олег Маркович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/40
• Следующая

Но пока шла служба. Шла гарнизонная жизнь.

Подъем в 6.00. Зарядка. Завтрак и занятия. Чем занимались десантники? Строевая, огневая, физическая подготовка. Нагрузка по каждой из программ обширна и напряженна. Затем наземная подготовка к парашютным прыжкам. Сюда включалась работа с парашютом, тренировки на различных аппаратах, таких, как лестницы, допинги и т. д. Прыжки с вышек и трамплинов. Преодоление полосы препятствий, отработка элементов рукопашного боя, самбо и снова теоретические занятия. Политучеба…

День загружен до предела. Но выкраиваем время и играем в футбол. Занимаемся в спортивных секциях. Растим спортивные и артистические таланты. Жизнь как жизнь, с ее заботами, тревогами, радостями и огорчениями. Как и в любом другом гарнизоне…

– К подполковнику лучше не подходите. Зол, как черт.

– Что случилось?

– Только что вернулся из штаба корпуса. Опять получил разгон.

– В чем дело?

– Дали взбучку за «отказчиков». В полку около десяти человек «непрыгающих».

– А что делать? Они всегда найдутся.

– А что вы меня спрашиваете? Вы его спросите. Вечером срочный вызов к заместителю командира полка. Вызываются: начальник парашютно-десантной службы, инструктора и врач-экспериментатор. Разговор предельно краток:

– Завтра всем присутствующим быть на аэродроме. Будем прыгать. Вместе с нами в самолете будут все «отказчики». Прыгать всем.

Начальник воздушно-десантной службы улыбается:

– Мы-то прыгнем. А как быть с «непрыгающими»?

«Непрыгающих» не будет. Прыгать, повторяю, будут все.

Выходим из штаба полка.

– Слушайте, а он ведь что-то придумал.

– Это точно. Что-то у нашего зама на уме.

…Ли-2 приближается к площадке приземления. Мы все чаще посматриваем в сторону ребят. «Непрыгаю щие волнуются. Это чувствуется. Поглядываем на зам комполка. Сидит спокойно. Ждет сигнала к вы броске. Кажется, что «отказчики» меньше всего его ин тересует. Мы над точкой выброски. Летчики, как обычно, ко роткими гудками дают команду «приготовиться», «Непрыгающие» продолжают сидеть как ни в чем не бывало. И вдруг…

Лица ребят, начальника воздушно-десантной службы, инструкторов начинают растворяться в струях откуда-то появившегося дыма. Становится трудно дышать. В отсеке, где мы сидим, все заполнено сизым туманом. Спокойный и твердый голос заместителя командира полка:

– На борту пожар. Приказываю всем оставить са молет.

Через несколько минут отсек был пуст…

– Да-да, я знаю, майор, что вы хотите сказать. Это бесчеловечно. А разрешите вас спросить, как часто война обходилась с вами по-человечески? И другое. Вы прекрасно понимаете, что труднее всего преодолевается страх. Да, знаю, есть и страх перед вторым и третьим прыжком. Но мне было нужно, чтобы ребята преодолели страх, пусть во имя еще большего страха, и совершили именно первый прыжок. Первый. И все-таки самый сложный. – Вы думаете, они, обезумевшие от страха, помнили или осознавали что-нибудь? Это не был прыжок.

– И все-таки это был прыжок. Он осознается. Он запомнится. Мгновение страха – до раскрытия парашюта, а потом – сами ведь испытали – душа поет от счастья под раскрытым куполом. И всего-навсего одна дымовая шашка. Вот и все, что нужно было для того, чтобы сделать «непрыгающих» «прыгающими».

И он оказался прав. Ребята «запрыгали». Больше того, вспоминая, как «выкуривал» их из самолета заместитель командира полка, ребята смеялись и признавались в том, что хоть таким образом он приобщил их наконец по-настоящему к клану их товарищей-десантников…

…В августе 1950 года я поднялся в самолет, чтобы в последний раз совершить парашютный прыжок. Естественно, подходя к раскрытой двери фюзеляжа, я не знал, что бездна разверзнется подо мной, чтобы уж больше никогда не поражать меня своей необыкновенной красотой. Знал я только одно: по приказу командования корпусом я направляюсь в Москву на полугодичные курсы авиационной медицины.

Кто мог знать тогда, что я в последний раз видел одноэтажные казармы, наши офицерские дома, наш клуб. Наш городок…

…А он в это время продолжал играть. И слава его росла с каждым выходом на футбольное поле или хоккейную площадку. Боброва любили. Боброву поклонялись. Боброву завидовали. А я просто хотел видеть своего друга детства. Увидеть и обнять своего Бобра. Ведь столько лет разлуки. И каких лет! Какой он сейчас? Здорово ли изменился? Что сделали с ним слава и время? Но каким бы он ни стал, я непременно должен был его увидеть. Чтобы убедиться, что он по-прежнему наш, сестрорецкий.

Когда поднимался по лестнице в большом доме на Соколе, где он тогда жил, конечно, волновался. И вдруг это «Алик!», в котором все: память, дружба, верность.

Мы жадно обшаривали друг друга глазами, подмечая малейшие черточки, малейшие морщинки. Как здорово, как неузнаваемо он изменился с той последней нашей встречи на ступеньках Финляндского вокзала в сентябре 41-го! Красивый, крепкий, уверенный в себе. Мы пристально всматривались в глаза друг друга, пока из-под новых наслоений не стало проступать наше прежнее, неистребимо сидящее в нас «я». И только тогда пришло узнавание.

– Где ты? Чем занимаешься?

– Служу.

– Где?

– На Дальнем Востоке.

– Занесла же тебя нелегкая.

– А что делать? С сорок третьего в десантных войсках.

– Чем занимаешься?

– Врач-экспериментатор по парашютным прыжкам. Всеволод вскочил со стула:

– Так это же то, что нам нужно! Это же авиационная медицина. Она очень близка к спортивной. Слушай, ты нам вот как нужен. Понимаешь, в команде ВВС нет сейчас врача. Ты – это то, что надо. Врач. Да еще сам в футбол и хоккей играл. Занимался авиационной медициной, а значит, имел касательство к спортивной медицине. Нет, я тебя живым не выпущу.

Я рассмеялся:

– Чудак-человек, я же служу.

– Понимаю.

Сева на минуту задумался:

– Подумаем, Алик. Я пожал плечами.

Это был зенит его славы. Он был кумиром и гордостью нашего спорта. Он мог многое. Он мог все…

Через несколько дней я вылетел с футболистами ВВС на первый в своей жизни спортивный сбор.

Так начался для меня путь в спортивную медицину, путь в ЦСКА…

…Возможно, рассказ об этой встрече представлял бы интерес лишь для самого автора, если бы в неожиданном предложении Боброва не отразились бы нотки нового времени, нового этапа в развитии советского спорта. В тот день в квартире Боброва ни он, ни я еще не отдавали себе полного отчета в том, что увеличение команды ВВС на одну единицу должно было стать преддверием новой эпохи и в развитии спорта, и в развитии медицины. Я уже упоминал о том, что спортивной медицине лишь предстояло заявить о себе в полный голос. Но в начале пятидесятых годов «постановка голоса» уже началась успешными исследованиями академика Н. Н. Приорова и группы его ближайших сотрудников.

И если Бобров столь успешно сыграл в Хельсинки в матче с югославами, то как раз потому, что ему пришлось на самом себе познать первые успехи спортивной медицины. Это будет спустя всего два года после моего прихода в команду ВВС в качестве спортивного врача. А пока…

Прекрасно помню первое впечатление, связанное с приходом в команду. Самое первое.

Ощущение соприкосновения. Нет, не сопричастности, а именно соприкосновения с тем, что в те годы воспринималось как нечто недоступное, овеянное сплошными успехами и славой. Потому что каждый из тех, кто здоровался с новым доктором, был на виду у всех. В наши годы не только болельщики – буквально все знали героев кожаного мяча.

До войны и после войны стадион «Динамо» выдерживал осаду многотысячных зрителей. Автобусы и машины выстраивались вдоль аллей Петровского парка на километры. А после матча до позднего вечера не умолкали у метро страстные споры, и имена игроков произносились разве что не нараспев. От уважения. От наслаждения. От удовольствия.

Под эмблемой ВВС было собрано лучшее из того, что составляло гордость советского спорта. Что стоили, допустим, такие имена, как имя вратаря ВВС Анатолия Акимова, центрального защитника Константина Крижевского, полузащитника Николая Морозова, экспансивного одессита Виктора Метельского, Виктора Федорова и Анатолия Викторова, Сергея Коршунова и Евгения Бабича, Виктора Шувалова и Григория Мкртычяна. Это было созвездие нашего послевоенного футбола и хоккея. Цвет нашего спорта. И в этом созвездии звездой первой величины сияла слава Всеволода Боброва.

• Предыдущая
• 15/40
• Следующая