В колыбели с голодной крысой - Уэстлейк Дональд Эдвин - Страница 20

• Предыдущая
• 20/52
• Следующая

ЧАСТНАЯ ДОРОГА

СКВОЗНОГО ПРОЕЗДА НЕТ

Чуть дальше был еще один указатель с надписью:

ПРОХОДА НЕТ

Я свернул на частную дорогу и, подзадоренный двойным запретом, проехал по извилистой подъездной дорожке через сосновую рощицу до самого дома. Перед домом стояли черный “линкольн” и кремовый “тандерберд”.

Я поставил свой “форд” рядом с ними, поднял газету с пола, аккуратно ее свернул и вылез из машины.

Поглощенный сложными маневрами, я немного отвлекся и слегка успокоился. Слепой и безрассудный гнев приутих. Внутри у меня горел более спокойный огонь, так что, когда я поднялся по лестнице к широкой парадной двери, я уже не кинулся прошибать ее головой, а чинно позвонил в звонок.

Я ожидал, что выйдет горничная или дворецкий, но открывшая мне дверь женщина средних лет была слишком хорошо одета, чтобы ее можно было принять за прислугу. Она взглянула на меня равнодушно и рассеянно сквозь затянутую противомоскитной сеткой внутреннюю дверь, сказала:

– Слушаю вас.

Мне надо было во что бы то ни стало войти в дом. Не было смысла затевать скандал в отсутствие Сондры. Как можно спокойнее я сказал:

– Сондра дома?

– Представьтесь, пожалуйста?

Мы с Сондрой имели две точки соприкосновения. Я выбрал самую безобидную.

– Я ее соученик, – ответил я, но не смог удержаться и добавил:

– Пол Стендиш.

К моему удивлению, моя фамилия ей ничего не говорила. Возможно, она не читала журналистских изысков своей дочери, если только это действительно была миссис Леонард Флейш, мать Сондры, но я решил, она ею как раз и являлась. Она сердечно улыбнулась мне и отворила внутреннюю дверь.

– Входите. Сондра как раз вернулась с работы.

– Спасибо. – Я шагнул через порог и показал ей газету. – Я прочел кое-что, написанное ею.

– Она прекрасно пишет, не так ли? – уверенно сказала мать Сондры.

– Вы абсолютно правы, – подтвердил я.

– Подождите, пожалуйста, в гостиной... Я скажу Сондре, что вы пришли. Пройдите сюда. Вас зовут Пол?

– Совершенно верно. Пол Стендиш. Спасибо.

Я прошел в гостиную, огромную комнату с эркерами по обе стороны. Стены были украшены лепниной и антикварными безделушками, а справа в стене была закрытая раздвижная дверь. Тяжелые бордовые драпировки с потолка до пола висели по бокам окон, а на полу лежал весьма аляповатый темный персидский ковер. Но мебель была современная, из пенорезины бежевого цвета с прямыми черными металлическими ножками. Какой бы ни была первоначальная меблировка этой комнаты, соответствующая ее стилю, она была убрана прочь и заменена этой хлипкой, лишенной какого-либо стиля дешевкой. Любой предмет этой обстановки выглядел бы прекрасно в офисе Уолтера, точно так же, как его шкаф с трофеями оказался бы здесь вполне на месте, скажем в простенке между окнами.

Я не стал садиться. Я стоял посреди комнаты лицом к входу, где с минуты на минуту должна была появиться Сондра.

Но она вошла с другой стороны, через раздвижные двери. Они плавно разъехались, и она предстала передо мной, подобно загадочному персонажу Орсона Уэллса в женском варианте. Если я рассчитывал на виноватое смущение, или на горячее опровержение, или на лихорадочные попытки объясниться, или на молчаливый вызов, или на ледяную отчужденность – если я ожидал чего-либо в этом духе, я ошибался. Несколько секунд она стояла в удивлении – стройная, по-лисьи грациозная фигура в обрамлении дверей, за которые она продолжала держаться. Она слегка наклонила голову, улыбнувшись мне и сверкнув глазами сквозь полуопущенные ресницы. Затем голосом, который она с трудом контролировала, прошептала:

– Что ты об этом думаешь?

Ну, теперь я мог дать волю своим чувствам.

– Ты, порочная девчонка! Ты, бессовестная лгунья...

– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! – Она простерла ко мне сложенные лодочкой руки и прошептала:

– Не кричи так громко, а то папа прибежит. – И закрыла раздвижные двери.

Я набрал воздуха в легкие и продолжал:

– Ты, эгоистичная выскочка! Ты, двуличная тварь! Ты, неграмотная, некомпетентная иди...

– Ну, нет! Постой минутку! – сказала она. – Что ты имеешь в виду под словом “некомпетентная”? Возьми свои слова обратно!

Я помахал газетой у нее перед носом:

– Ты, глупая, нелепая маленькая сучка. Ты не понимаешь, что тебя можно привлечь к ответственности за подобные вещи?

– Ох, ну в этом-то ты как раз ошибаешься! Меня нельзя привлечь! – Она весело рассмеялась. – Это самая лучшая часть статьи, разве ты этого не понимаешь?

Возведенная мною стена ярости обрушилась, пробитая непостижимым равнодушием. Я удивленно посмотрел на нее и сказал:

– О чем, ради всего святого, ты говоришь?

– Дай мне газету. – Она вырвала ее у меня из рук и стала перебирать страницы, разбрасывая ненужные по полу и оставив те, где была напечатана ее статья, – четвертушку со страницей три и другую, со страницей одиннадцать.

– Посмотри сюда, – сказала она. – Покажи мне хоть одно слово, которое можно было бы отнести к разряду клеветнических, или порочащих личность, или каким-нибудь еще громким определениям. Вот, например: “Глумливый и дерзкий Стендиш”. Ты выглядел глумливым, дорогой, в глазах всех этих глупых полицейских. И дерзким. Ты и сейчас ведешь себя дерзко. И ты в самом деле назвал полицейских недоумками и заявил, что они не должны были задерживать твоего друга.

– Но я не говорил, что буду звонить в Вашингтон. – От воинственного гнева я как-то незаметно скатился на угрюмую оборонительную позицию.

– Спорим, что говорил! – Она поглядела мне в лицо и засмеялась, когда убедилась, что была права. – Ну, ты видишь? Ну признай, разве это не первоклассный образчик журналистского искусства?

Она гордилась своим творением и хотела, чтобы я, ее жертва, похвалил ее. Она была похожа на помесь ухоженной кошечки и хорошо откормленного щенка и смотрела, ожидая, что я порадуюсь тому, как ловко и умело она вонзила нож мне в спину.

Я пришел в этот дом, кипя от ярости, желая только одного: выплеснуть свой гнев на Сондру Флейш и тем облегчить душу. Если бы в ее поведении я почувствовал хотя бы намек на раскаяние или, напротив, она повела бы себя вызывающе, я бы осуществил свое намерение без всякого колебания. Но эта ее гордость за свой поступок, это ее требование одобрения с моей стороны, уподобляющее ее ученым-атомщикам, которые гордились изобретением “чистой” бомбы, полностью сбили меня с толку. Я полагаю, в нашем мире найдется немало таких людей, которых нисколько не беспокоит моральная сторона их работы и которые озабочены лишь тем, чтобы умело ее выполнить. А если жертва возражает – особенно если она возражает с позиций эксцентричной и устарелой морали, – они огорчаются, что эта самая жертва не говорит “Туше!”.

До меня никак не доходила простая мысль, что Сондра безнадежно погрязла в своем эгоизме и мой гнев способен только ее удивить; и это в какой-то момент совершенно выбило меня из колеи. Я не искал справедливости в этом доме – понимал, что это невозможно, – но я жаждал мести. Я хотел заставить Сондру Флейш понять, как отвратительно она поступила, так, чтобы, покидая этот дом, я почувствовал, что ее терзают угрызения совести. Но, увидев ее, я понял, что мои надежды тщетны. Но я по-прежнему жаждал отмщения, и внезапно меня осенило. Ее задело только одно из моих высказываний, только одно.

Замечательно. Существует не один способ сквитаться даже с кошкой.

– Кстати, – сказал я, – статья отнюдь не является первоклассным образцом журналистского искусства. Я бы сказал, что она написана на уровне учащегося четвертого класса.

Ее улыбка вспыхнула и тут же погасла, она отступила чуть в сторону и испытующе смотрела на меня, стараясь понять, не шучу ли я. Потом она взяла себя в руки и сказала:

– Это ты говоришь со злости.

– Нет, это действительно так, – сказал я, на этот раз совершенно спокойно и даже сочувственно, подавив в себе возмущенного моралиста. – Вот дай я тебе покажу. – Я взял у нее газету, пробежал глазами статью и продолжал:

• Предыдущая
• 20/52
• Следующая