Умножающий печаль - Вайнер Аркадий Александрович - Страница 35
- Предыдущая
- 35/98
- Следующая
— Вы послушайте только, послушайте! — ликовала и веселилась Марина. — Про себя он наврал, что он олимпийский чемпион и заслуженный мастер спорта. А ты, Саша, — академик математики и без пяти минут миллионер. А ты, Сережа, — старший следователь уголовного розыска по делам ОБХСС при 17-м отделении милиции. Да! И есть секретное постановление о том, чтобы сделать тебя полковником!
Когда она целовала меня, я уловил еле заметный запах хмеля. Видно, они уже где-то лакировались шампанским.
Сашка рассаживал их, Кот разливал по бокалам выпивку и орал:
— Выпьем! Выпьем! Тост! За нас! За любовь! За жизнь! За жизнь — всегда!
Мы пили, как водится, из фужеров, а Кот, естественно, демонстрировал свой рекордный трюк: не отрываясь выцедил из горла полную бутылку шампанского — я никогда не видел, чтобы этот номер мог кто-нибудь повторить. Бутыляку водки из горла — это сколько угодно, а шампанского — никто. Дыхалки не хватает.
Слизнул Кот с горлышка последнюю каплю и обнял Марину:
— За жизнь!
— За жизнь! — сказала она. — Никакой нет смерти, мой замечательный прохвост! Мы не умираем…
И он ответил:
— Мы просто перевоплотимся… Мы будем с тобой всегда!
— Мы будем странствовать из рождения в рождение, — сказала она ему, и я видел, как Сашка Серебровский смотрит на ее пухлые, чувственно-нежные губы, всегда приоткрытые для поцелуя, и я боялся, что у него сейчас остановится сердце.
А я? Под страхом смерти я не смогу сейчас вспомнить лицо девочки, которая была со мной в тот вечер. Может быть, это была моя нынешняя жена? Во всяком случае, я не много уделил ей внимания, той девушке.
Я глазел с завистью на Марину — уже душно пьяную, а все равно свежую, как утренний ветер. Была в ней неестественная смесь распутства и целомудрия, ей было все можно.
Из-за грохота музыки я не слышал, о чем они с Котом говорили, но они общались, как незрячие -руками, пальцами, они ничего не видели вокруг и были соединены так неразрывно, будто они уже здесь, прямо у всех на глазах, самозабвенно, упоенно, оголтело трахались. Марина скользила своими длинными породистыми перстами по плечам Кота, по сильной загорелой шее, а его кисть лежала у нее на боку, в том самом волнующем сгибе между спиной и бедром, где попка Марины начинала круглиться, как обвод виолончели.
Господи, я никогда, наверное, не испытывал такого эротического возбуждения!
Невероятное происходило тогда гуляние — пьяное, азартное, веселое, нелепое — это Марина чародействовала, колдовала, всех сумасшедшила.
На хорах над нашей головой неистовствовали музыканты — кавказский ансамбль под предводительством аккордеониста в алой черкеске и с глубокой дыркой во лбу — видимо, кто-то из благодарных клиентов бутылкой вмазал.
Мерцали сполохи на чудовищных стенных панно, курились синими дымами подносы с шашлыками и цыплятами, непрерывная глухая перестрелка шампанских пробок, какие-то командированные танцевали на скользком мраморном полу танго под рулады «Тбилиссо».
Нас палила жажда разрывающих страстей, и пили мы, как ненормальные.
Недалеко от нас сидел приблатненный богатый человек Джансуг с какими-то двумя недорогими джансучками. Он непрерывно пялился на Марину и вожделенно шевелил усами. Потом почему-то он оказался за нашим столом, с ним пьяно братался Хитрый Пес, и в какой-то момент Джансуг вдруг возник рядом с Мариной и, держа ее руку, страстно пел под аккомпанемент музыкального джигита с дыркой во лбу:
…В дюше моей печал, Тоска мине вижгла очи…
Потом он что-то стал шептать ей, а Марина своим ломким рокочущим голосом громко, на весь стол сказала:
— Горец! Не тяни руки! Я не для тебя. Твоя женщина в туалете пол моет…
Как вепрь заревел раненый в сердце Джансуг, схватил со стола нож, замахнулся, отпрянул в сторону с заячьим криком джигит-аккомпаниатор с дыркой во лбу. Смертоубийства не случилось. Кот, видимо, давно присматривался к маневрам Джансуга и в этот патетический момент метнул ему в голову здоровенную вазу с сациви.
Это было леденящее душу зрелище — Джансуг, залитый потоками крови и желтой детской дрисней орехового соуса, распростерт на полу, прямо под фреской «Витязь в тигровой шкуре душит тигра». Джансучки с причитаниями обтирали мужика салфетками. Марина, раскачиваясь, хохотала до икоты. Наши девушки куда-то исчезли. Хитрый Пес торопливо метал деньги набежавшим официантам.
Кот, деловито спокойный, сообщил:
— Сейчас, как в празднике святого Йоргена, надо вовремя смыться. Пора делать ноги отсюда. Менты набегут — Серегу обратно в лейтенанты разжалуют…
Уже на улице, стоя как раз на том месте, где мы сейчас пили с Сафоновым пиво, Кот обнял меня за плечи.
— Серега, это такое ощущение… Я подумал, что он говорит о Марине, и неопределенно хмыкнул, а Кот махнул рукой на гуляющую вечернюю толпу.
— Я могу любого из них отметелить…
— Да, я это точно знаю — или в начальники, или на волю, ищи другую работу, — напористо сердито повторил Сафонов.
Я очнулся, вынырнул из далеких воспоминаний и осторожно сказал:
— Ну, не все попадают в начальники. А некоторые — и не хотят. Я знаю прекрасных сыскарей-пенсионеров…
Сафонов насмешливо улыбнулся — на его тяжелом лице грамотного бульдога проступило снисходительное сочувствие.
— Сережа, ты как думаешь, сколько у генерала Деникина было народу в Добровольческой армии?
— Не знаю! — удивился я вопросу. — Много, наверное… Армия!
— Три тысячи бойцов. И под моим началом была армия офицеров. Сто тысяч в сапогах. Повидал я и героев, прохвостов, умниц, садистов, идиотов, звонких карьеристов и тихих трудяг…
— И что?
— А то, что ты разных и всяких знаешь, а я — всех. Я ведь выруливаю на финиш жизненной гонки — с ярмарки на погост. Оттого знаю смысл, закон и цель службы…
— Алексей Кузьмич, больно уж круто вы меня умыли!
— Нет, Сережа, я дело говорю. Сыщицкая работа — дело молодое. Только молодой человек делает ее по-настоящему.
— Почему?
— Для настоящего сыщика нет грани между этим смертельным делом и детской игрой в казаки-разбойники. Вся эта беготня, прыжки, стрельба, засады, агентурные прокрутки, азарт ловли живых людей. И все это за нищенские деньги…
— Ну, с деньгами милиция явочно решила вопрос — все взятки берут!
— А что поделаешь? — развел руками Сафонов. — Берут. Они ведь не ангелы. Люди. И часто не самые лучшие. Страха нет, стыд не мучает, бедность замудохала. Берут…
— Все правильно, Алексей Кузьмич. Я за эти годы полмира объехал. Везде полно нищих полицейских, живут в нужде. Но есть менты, которые берут, а есть — которые не возьмут никогда!
Я смотрел на мчащийся по улице бешеный табун фыркающих машин, сполохи разноцветных огней, нарядных прохожих с хмурыми лицами, вечернюю жизнь, изо всех сил старающуюся выглядеть беззаботно праздничной, и думал с испугом — что-то непоправимо сломалось.
— Чертовщина какая-то! Времена настали — стыдно вслух сказать, что я взяток не беру! Звучишь, как врун или пафосный дурак… — сказал я растерянно.
Сафонов долго внимательно смотрел на меня, наклонился вплотную и задушевно спросил:
— Тебе когда-нибудь миллион баксов предлагали?
— Нет, Господь избавил.
Сафонов с удовольствием отпил холодного пива и заметил:
— Вот как предложат, тогда потолкуем… Помолчали. Я поставил на стол свой бокал.
— Алексей Кузьмич!
— А?
— А вам предлагали?
Сафонов показал официанту два пальца — еще пива! — и невозмутимо сообщил:
— Было дело…
— А вы?
— Так тебе все сразу и расскажи! Тем более при посторонних… — И показал глазами на идущего к нам оперативника из их службы безопасности:
— Садись, орел, докладывай!
Запыхавшийся парень присел за стол, я подвинул ему свежий бокал пива. Он сделал огромный жадный глоток, благодарно приложил руку к сердцу и приступил к докладу:
— Наружное наблюдение осуществлялось ими из трех машин, и мы засекли пять патрулирующих наблюдателей. Нами осуществлены качественная видеозапись, аудиомониторинг и фотосъемка с помощью объективов-телевиков. Вышедший на встречу человек идентифицирован нами как Юрий Николаевич Павлюченко — шеф охранно-сыскного агентства «Конус», подполковник запаса КГБ, сорок семь лет, женат, двое детей, проживает… Уже начали выяснить характер связей с «Бетимпексом».
- Предыдущая
- 35/98
- Следующая
