Синухе-египтянин - Валтари Мика Тойми - Страница 99

• Предыдущая
• 99/206
• Следующая

Жуя хлеб, захваченный из кабачка, он взобрался на спину овцеголового льва и наблюдал оттуда за происходящим.

Между тем военачальник Пепитатон стал нервничать, так как время, которое отмеряли водяные часы, шло и шло, а крики народа, подобно шуму яростного половодья, продолжали доноситься до его ушей. Он снова подозвал к себе офицеров, раздраженно обругал их за медлительность и сказал:

– Моя суданская кошка Мимо должна сегодня окотиться, и я очень за нее беспокоюсь, оставив ее без помощи. Во имя Атона отправляйтесь в храм и свалите эту проклятую статую, чтобы мы все могли вернуться домой, а не то, клянусь Сетом и всем его злым воинством, я сорву цепи с ваших шей и разломаю ваши плетки.

Выслушав такие угрозы, офицеры вспомнили, что они люди подневольные, и, посоветовавшись, решили, что надо сохранить воинскую честь. Призывая на помощь все злые силы, они выстроили войска, повели их в атаку и смели со своего пути народ, как половодье сметает сухую солому. Копья негров покраснели от крови, по площади потекли кровавые ручейки, и сто раз по сто мужчин, женщин и детей погибли в это утро во имя Атона перед его храмом, так как жрецы, увидя, что воины ринулись на толпу, велели закрыть ворота храма, и народ, словно овечье стадо, разбежался во все стороны, а опьяненные кровью негры преследовали людей, убивая их стрелами, колесничие мчались по улицам, приканчивая копьями бегущих. Спасаясь, люди втиснулись в храм Атона, свалили его алтари и убили попавшихся им жрецов, следом за народом в храм влетели колесницы. Каменные полы храма Атона быстро обагрились кровью и мертвыми телами.

Возле стен храма Амона отряды вынуждены были остановиться, так как негры не привыкли брать приступом стены, а их тараны не могли проломить медные ворота, хотя, может быть, легко пробивали ворота поселений на сваях где-нибудь в южных лесах, в стране жирафов. Им удалось всего лишь окружить храм, но жрецы слали им со стен проклятья, а стражи стреляли из луков и метали в них копьями, так что многие из раскрашенных негров погибли у стен храма. А с площади перед ними поднимался густой запах крови, и мухи слетались туда целыми тучами со всего города. Пепитатон уселся в золоченые носилки и прибыл на площадь, где уже стоял такой смрад, что лицо его посерело, и он велел рабам жечь вокруг него благовония. Видя бесчисленные трупы, он заплакал и стал рвать на себе одежды, но сердце его было переполнено тревогой за суданскую кошку Мимо, и поэтому он сказал своим офицерам:

– Боюсь, что на вас падет страшный гнев фараона, ведь вы не разбили статую Амона, зато кровь волнами течет по желобам площади. Но сделанное сделано. Поэтому я должен срочно отправиться к фараону, рассказать ему о случившемся и постараться защитить вас. Заодно я, наверное, успею заехать домой, взглянуть на свою кошку и переодеться, ибо здесь ужасный запах, который въедается в одежду до самой кожи. Успокойте тем временем негров, дайте им еды и пива, стены храма нам сегодня все равно не взять. Я, как человек опытный, это вижу. Дело в том, что мы не приготовились рушить стены, но это не моя вина, поскольку фараон даже не упомянул о возможности осады храма. Пусть он сам теперь решает, как следует поступить.

В этот день больше ничего не случилось, офицеры отвели свои отряды подальше от стен и мертвых тел, давая дорогу обозу, доставившему еду для негров. Сарданы, которые были умнее негров и не любили солнца, захватили все дома в окрестностях храма, выгнали хозяев и разграбили винные погреба, поскольку это были дома богатых торговцев и знати. Трупы на площади разлагались, и с гор в Фивы слетелось такое количество воронов и стервятников, какого здесь никто не помнил.

К этому времени я уже давно расстался с Хоремхебом и увидел маленького мальчика с разбитым носом, он из последних сил тащил за собой стонущего отца, которого переехала колесница, сломав ему ногу. Я помог сначала ему, потом другим раненым и снова услышал сердитый свист стрел. Занятый врачеванием, я не испугался его, но сердце мое сжималось от мысли о предстоящих событиях, ибо я видел, что власть уже в руках Атона. Я понимал, что народ слеп и не видит добра, которое именем своего бога предлагает ему фараон, и мне хотелось умереть. Но стрелы избегали меня, и весь тот день я разрывал одежды и накладывал повязки, а вечером принимал больных в своем доме – ведь в кварталах бедняков не осталось почти ни одной семьи, где бы не оказалось раненых. Промывая и зашивая их раны, я выговаривал им:

– Уж не безумны ли вы, ведь фараон желает вам добра, он обещал разделить земли Амона между теми, у кого ничего нет. Начиная с этого дня сады Амона – это ваши сады, а в его священном озере вы можете ловить жирную рыбу.

Но они мне возражали:

– Лжефараон хочет выгнать нас из наших бедных домов, которые нам дороги, и принуждает нас пахать землю, превращая в рабов земли, хотя мы не родились навозниками. И разве ты не знаешь, что у рыб Амона колючие кости, которые застревают в горле и душат человека, ибо это святые рыбы?

Они стали смотреть на меня с подозрением и говорили:

– Синухе, мы привыкли тебя уважать и надеемся, что ты не из людей Атона. Но если ты поклоняешься Атону, то нам не нужна твоя помощь, ибо в таком случае нож твой отравит наши раны, повязки вопьются в кожу и сожгут ее подобно огню.

Я понял, что безумие Фив ослепило этих людей и лучше мне не отвечать им, а только помогать.

Во двор принесли юношу, волосы которого блестели от дорогого масла, но в горле у него зияла рана, из которой бежала вода, когда он пытался пить. Я мог бы его исцелить, но больные, раны которых я уже перевязал, заметили, что на его перепачканном уличной пылью и кровью воротнике вышит ряд крестообразных символов жизни, они набросились на него и убили, прежде чем я успел помешать. Несчастные не понимали, почему я плакал и ругал их, ведь они хотели избавиться от затесавшегося к ним зла, а все зло исходило от Атона.

– До Атона мы были бедными, но счастливыми, – объясняли они мне, – при нашей нищете и голоде Амон благословлял нас, и у нас была надежда попасть в Страну Заката, а из-за проклятого Атона мы теряем благословение Амона и остаемся такими же бедными и несчастными, какими были. Негры нам наносят раны, а если Амон нас бросит – ведь он царь всех богов, – то следом за фараоновским Атоном придут чума и голод.

Говоря так, они выбросили тело юноши на улицу, где собаки стали лакать его кровь и слизывать с волос дорогое масло.

Пока негры пили пиво на площадях и прилегающих к храму улицах, сарданы и младшие офицеры, которые не могли да и не хотели мешать им, наслаждались вином в разграбленных ими домах. С наступлением вечера на главных улицах уже не зажглись светильники, и небо над Фивами было темным, а негры и сарданы разбежались из воинских лагерей, зажгли факелы и выбили двери в домах увеселений, они грабили дома и ходили из улицы на улицу, спрашивая у всякого встречного:

– Амон или Атон?

Если кто-нибудь не отвечал, они избивали его и опустошали его кошелек. А если кто-то от страха отвечал: «Да будет благословен Атон!» – они кричали: «Врешь, собака, нас не обманешь, фиванец!» – и протыкали ему горло или всаживали копье в живот, потом отнимали одежду и деньги. Чтобы лучше видеть, они поджигали дома вдоль улиц, и после полуночи небо над Фивами снова стало красным от пламени бушевавших повсюду пожаров, даже жизнь высокородных в Фивах не была в эту ночь в безопасности, и никто не мог убежать из города, потому что дороги и выходы к реке были перекрыты, стражники поворачивали назад любого беглеца, так как им было велено следить, чтобы золото и драгоценности Амона не вывозились тайком из города.

Не знаю, что в эту ночь думал фараон, видя на фиванском небе пламя пожаров, но мне кажется, от него многое скрыли, и он верил тем объяснениям, которые ему давали, ибо в сердце своем не любил Фивы, священный город Амона. Пепитатон не потерял своей должности, наоборот – в знак благосклонности фараон подарил ему золотую цепь, украшенную изображением кошек, поскольку он первый, следуя фараону, изменил свое имя, желая изгнать из него проклятое имя Амона, которое не следовало больше называть вслух. За случившееся никто не был наказан, но фараон распорядился, чтобы осаду храма не снимали, пока жрецы не образумятся или не сдадутся, понуждаемые голодом, он повелел также никого не убивать. Но это был самый неразумный приказ, ведь в хранилищах Амона было достаточно зерна, в хлевах – скота, а в садах – пастбищ для него, так что если бы во дворах храма собралось даже в сто раз больше верных почитателей Амона, то от голода они все равно не пострадали бы, зато на голод были обречены сами Фивы, так как река и дороги к городу были перекрыты.

• Предыдущая
• 99/206
• Следующая