Турмс бессмертный - Валтари Мика Тойми - Страница 162
- Предыдущая
- 162/163
- Следующая
Вошли слуги с горячим молоком и медом. Они принесли также воду, чтобы мы вымыли лицо, руки и ноги. Я заметил, что мой хитон весь в пятнах; должно быть, ночью у меня из носа текла кровь.
Потом слуги раздвинули полог. Небо было и впрямь затянуто тучами. Вокруг шатра вновь собралась многотысячная толпа. Подул ветер, полог затрепетал. Я вышел из шатра, встал на колени и поцеловал землю. Потом поднялся и воздел руки к небу. Тучи раздвинулись. Выглянуло яркое солнце, и мне сразу стало теплее. Если я до сих пор все еще не был уверен в себе, то в этот миг последние мои сомнения рассеялись. Небосвод, мой отец, признал меня своим сыном. Солнце, мой брат, нежно обняло меня. Случилось чудо.
Стараясь перекричать усилившийся ветер, толпа неистовствовала:
— Лукумон, лукумон с нами!
Зеленые ветки колыхались и трепетали у меня перед глазами. Люди продолжали кричать и восхвалять меня. Два других лукумона, мои проводники, приблизились и набросили мне на плечи священный плащ. Меня охватило благостное спокойствие, радость вошла в мою душу, сердце смягчилось. Я уже не чувствовал себя опустошенным. Мне не было больше холодно.
4
Вот и все. Мой рассказ близится к концу. Камешек за камешком перебирал я свое прошлое, а теперь вновь вернул их в простую черную чашу перед статуей богини. По ним я узнаю, кто я, когда однажды вернусь, поднимусь на гору по священной лестнице и снова возьму их в руки. И опять будет дуть ветер.
Такова моя вера. Руки у меня дрожат. Дыхание хриплое. Оставшиеся мне десять лет пролетят быстро. Мой народ живет в достатке, поголовье скота увеличивается, поля дают хорошие урожаи, женщины рожают здоровых детей. Я научил своих людей жить честно — всегда, даже тогда, когда меня уже не будет с ними.
Если они просили меня предсказать будущее, я отвечал им:
— Для этого есть авгуры, которые гадают по печени, и жрецы молний. Верьте им. Не тревожьте их по мелочам.
Я приказал, чтобы законы принимались Советом и утверждались народом. Судьям велел вершить суд по совести и справедливости, поставив одно-единственное условие:
— Законы должны защищать слабых от сильных. Сильным не нужны покровители.
Говоря это, я думал об Анне, которая меня любила, и о моем неродившемся ребенке, которого она забрала с собой. Они были слабыми, а я не сумел их защитить. Я велел искать их повсюду, где только можно, и даже в самой Финикии, но поиски ни к чему не привели.
Я чувствовал, как моя вина жжет меня, и молился:
— Ты, который стоишь над земными богами, ты, который не показываешь лица, ты, недосягаемый. Ты один властен помочь мне искупить мое преступление. Ты можешь повернуть время вспять. Ты можешь разбудить умерших. Исправь же принесенное мною зло и дай мне Покой. Для себя я не хочу ничего. Остаток моей жизни принадлежит моего народу. Да, я уже устал от той тюрьмы, которая зовется моим телом, но клянусь тебе, что последние отпущенные мне десять лет я полностью посвящу людям. Яви же свое милосердие: пусть ничего плохого не случится с Анной и нашим ребенком, ибо они не должны отвечать за мою трусость.
И произошло чудо. Три года жил я, лукумон, среди моего народа, и вот летом четвертого два скромных странника попросили меня выслушать их. Они пришли совершенно неожиданно. Передо мной стояла Анна! Это была она, я сразу узнал ее. Она покорно склонила голову, как и мужчина рядом с ней. Анна превратилась в красивую цветущую крестьянку; когда наши взгляды встретились, я увидел грустные знакомые глаза.
У мужа ее было доброе, открытое лицо. Они крепко держались за руки и, казалось, чего-то боялись. Эти люди проделали далекий путь, чтобы встретиться со мной. Они сказали:
— Турмс, лукумон, мы бедные крестьяне, но осмелились побеспокоить тебя. Мы пришли просить о большой милости.
Потом Анна рассказала, что около греческой Посейдонии она выпрыгнула за борт финикийского судна, на котором везли рабов. Она предпочла бы утонуть, но не принять ту судьбу, что уготовила ей Арсиноя. Но волны вынесли ее на берег, и там она встретила пастуха, который стал заботиться о ней, хотя и знал, что она — беглая рабыня.
— Когда родился твой сын, — рассказывала Анна, — я осталась с ним и пасла скот, а муж заботился о мальчике и не обижал меня. Я привязалась к этому человеку и полюбила его. Он был добр ко мне. Мальчик принес нам счастье, у нас свой дом, поле и виноградник, вот только детей больше нет. У нас лишь один сын, Турмс!
Ее муж покорно посмотрел на меня и сказал:
— Мальчик думает, что я его отец, ему с нами хорошо, и он любит землю, на которой мы работаем. Он выучился игре на флейте и даже сочиняет песни. Его сердце не ведало зла. Мы же все время волновались за него, не зная, как лучше поступить, ибо нам тяжело было бы с ним расстаться. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, мы собрались к тебе. И вот мы здесь и ждем твоего решения. Требуешь ли ты своего сына или позволяешь нам оставить его у себя? Анна сказала:
— Ты — лукумон. Ты лучше знаешь, как сделать его счастливым.
Я был растроган до глубины души и спросил:
— Где он, мой сын?
Я пошел за ними и увидел кудрявого подростка, который сидел посреди базарной площади и играл на флейте. Он играл так прекрасно, что множество людей собралось послушать его. У мальчика была смуглая кожа и большие — как у матери — глаза. Босой, в домотканом плаще, он был на удивление красив. Я никогда не смог бы разлучить его с матерью, это было бы слишком жестоко. Итак, мою молитву услышали! Злой поступок Арсинои обернулся добром для Анны. Разве мог я заставить ее опять страдать?
Долго смотрел я на своего сына, пытаясь запомнить его черты. Потом, поблагодарив Анну и ее мужа за то, что они пришли, я вручил им подарки, признал мальчика их сыном и вернулся в свой пустой дом. У меня не было на этого ребенка никакого права. Я просил их в любое время, если будет такая нужда, обращаться ко мне, однако я никогда больше не видел их. Иногда я посылал им скромные дары. Потом мне сказали, что, спасаясь от греков, они куда-то переехали, но никому не сообщили, куда именно. Ну что ж, это было их дело. Очевидно, они решили, что для мальчика так будет лучше.
- Предыдущая
- 162/163
- Следующая
