Поэты и убийство - ван Гулик Роберт - Страница 26

• Предыдущая
• 26/35
• Следующая

Прежде всего судья прошел в отведенные ему покои, потому что предстоящий ему визит следовало тщательно подготовить. Родственники человека, казненного за государственную измену, неважно, как давно, всегда испытывают слепой ужас перед властями. Даже через многие годы может всплыть свидетельство, чреватое опасными осложнениями. Из шкатулки с письменными принадлежностями он вынул полоску красной бумаги и крупными иероглифами написал СУН ЛЯП. С правой стороны добавил «Посредник», а слева – воображаемый адрес в Кантоне. Переодевшись в будничное платье из синего хлопка и надев на голову небольшую черную ермолку, он через боковую дверь незаметно удалился из присутствия.

На углу улицы он нашел небольшой наемный паланкин. Когда он приказал носильщикам доставить его в скобяную лавку Хвана, те принялись ворчать, что это далеко, к тому же в бедном районе со скверными мостовыми. Но после того, как судья, не торгуясь, согласился с их ценой, да еще дал им вперед щедрые чаевые, они радостно его подхватили.

Процветающие лавки на главной улице напомнили судье, что Хван задерживал выплату взносов в гильдию. Выходит, он испытывает отчаянную нужду. Приказав носильщикам остановиться, судья купил кусок дорогого синего ситца. В соседней лавке взял двух копченых уток, а также коробку рогаликов. Сделав эти покупки, он продолжил путь.

За рынком пересекли жилой квартал, где, как припомнилось судье, жил чайный торговец Мен. Затем попали в район бедноты с узкими, зловонными улочками с неровным булыжником. Играющие среди мусора полуголые дети останавливались, чтобы поглазеть на паланкин, редко заглядывавший в эти места. Не желая привлекать к себе слишком большого внимания, судья приказал высадить его у небольшой чайной. Одному носильщику надлежало остаться у паланкина, а второму – сопровождать судью, неся кусок ткани и корзинку с утками. Судья порадовался, что взял его с собой, потому что вскоре они оказались в лабиринте кривых улочек, где носильщик на местном диалекте снова и снова расспрашивал о дороге.

Лавка Хвана состояла из лотка под рваным навесом, прикрепленного к крыше глинобитного сарая позади. Связка дешевых глиняных чашек свисала со столба над заваленным мисками и тарелками лотком. За импровизированным прилавком широкоплечий, небрежно одетый мужчина старательно нанизывал на нитку медные монеты. Когда судья Ди положил перед ним на прилавок свою красную карточку, тот покачал головой.

– Могу только фамилию Сун разобрать, – сказал он угрюмым хриплым голосом, – Что вам угодно?

– На моей карточке написано, что я Сун Лян, торговый посредник из Кантона, – объяснил судья. – Видите ли, я дальний родственник вашей жены. По пути в столицу захотел посмотреть на вас.

Темное лицо Хвана озарилось. Повернувшись к сидевшей на скамейке у стены женщине, склонившейся над лежащим на колене вязаньем, он воскликнул:

– Наконец-то один из твоих родных вспомнил о тебе, женщина! Это брат Сун Лян из Кантона! Пожалуйста, заходите, сударь! У вас за плечами долгая дорога.

Женщина вскочила. Судья приказал носильщику передать ей свои покупки и подождать его у уличного лотка напротив.

Торговец посудой провел его в маленькую комнатку, служившую и спальней, и гостиной, и кухней. Хван грязной тряпкой вытер засаленный стол. Судья опустился на бамбуковый стул и сказал женщине:

– Третий дядя написал мне из столицы, что ваши родители умерли, сестра, но дал мне ваш адрес. Проезжая, я подумал, что загляну к вам и передам скромные подарки к сегодняшнему празднику.

Открыв сверток, она радостно смотрела на ткань. Судья дал ей около сорока лет. Ее лицо было правильным, но худым и морщинистым. Пораженный Хван воскликнул:

– Брат, вы слишком щедры! Милосердное небо! Такая красивая ткань! Как смогу я когда-нибудь отплатить вам за такой подарок?

– Очень просто. Дозвольте одинокому путнику разделить праздничную трапезу с его сородичами! Кое-что я взял с собой.

Он поднял крышку корзины и передал Хвану коробку рогаликов. Хван не отводил глаз от содержимого корзины – Целых две утки! Женщина, бережно их разрежь! И возьми из лавки новую миску и чашки. Для сегодняшнего праздника я сберег небольшой кувшинчик вина, но и не мечтал, что у меня будет к нему мясо! Да еще такая дорогая копченая утка!

Он налил судье чашку чая, а затем вежливо осведомился о семье гостя в Кантоне, о состоянии дел, о дороге. Судья Ди рассказал убедительно звучащую историю и добавил, что должен сегодня же снова пуститься в путь. Он заметил:

– Сейчас мы съедим одну утку, а второй вы сможете поужинать.

Хван поднял ладонь.

– Что еще случится до ночи, брат! – торжественно возгласил он. – Наедимся досыта теперь.

Повернувшись к жене, которая слушала его с улыбкой на измученном заботами лице, он сказал:

– Обещаю тебе, женщина, что больше ни одного дурного слова о твоей семье не слетит с моих уст. Она робко глянула на судью и сказала:

– Видите ли, брат, после того страшного дела ни у кого не хватает смелости посещать нас.

– О деле генерала толковали даже далеко на юге, – заметил судья, – Грустно, что ваша сестра наложила на себя руки, но если смотреть на это с более широкой точки зрения общесемейных интересов, все было к лучшему. Избавило нас от вовлечения в дело.

Когда Хван и его жена согласно кивнули, он спросил:

– А что случилось с Ивэнем?

Хван хмыкнул:

– С Ивэнем? Года два назад слышал, что он стал образованным человеком. Но он, слишком задрал нос, чтобы вспоминать о своей тетке.

– А почему ваша сестра покончила с собой? С ней дурно обращались в генеральском доме?

– Нет, не так, – медленно ответила женщина, – С ней обращались хорошо. Особенно после того, как она родила генералу сына, крепкого, красивого малыша. Но моя сестра была…

– Она была проклятой… – начал Хван.

Но жена быстро его прервала.

– Что за грязный язык у тебя!

И повернувшись к судье, продолжала:

– Право, она не могла справиться с собой. Может быть, тут отец виноват.

Она подавила вздох и разлила вино.

– Знаете ли, до пятнадцати лет это была тихая, послушная девочка, любившая животных. Однажды она принесла домой лисенка. Увидев его, отец испугался, потому что это был черный лисенок, оборотень. Он сразу же его убил. С моей сестрой случился припадок, и с тех пор она очень изменилась. Торговец скобяным товаром смущенно глянул на судью.

– В нее вступил развратный лисий дух. Его жена поддакнула.

– Отец нанял даосского жреца, но его заклинания так и не изгнали лисий дух. В шестнадцать лет она заглядывалась на всех парней округи. Она была хорошенькой, и матери приходилось с утра до ночи смотреть за ней. Наконец, старуха, сбывающая в большой дом гребни и пудру, сказала отцу, что первая жена генерала Мо подыскивает для старого хозяина наложницу. Отец был очень обрадован, и после того, как сестру показали первой жене и она ей понравилась, сделка состоялась. Все шло хорошо. Приходилось тяжело трудиться в большом доме, но первая жена давала ей новую одежду к каждому празднику, а после родов Ивэня ее вообще перестали бить.

– Сама все испортила, потаскуха! – пробормотал Хван. Он жадно опустошал чашку. Его жена убрала со лба седеющую прядь.

– Однажды я встретила на рынке служанку первой жены, которая сказала, что мне повезло с сестрой, не забывающей родственников и каждую неделю требующей позволения их повидать. Тут я поняла, что происходит что-то страшное, ведь моя сестра – не навещала нас более полугода. Однако позднее она появилась. Она ждала ребенка, и не от генерала. Я проводила ее к повитухе, которая давала ей пить разные средства, но бесполезно. Она родила девочку. Генералу сказала, что у нее сделался выкидыш, а ребенка бросила на улице.

– Вот какой она была! – гневно выкрикнул Хван. – Жестокой, бессердечной женщиной-лисой.

– Она страдала, что ей приходится так поступать! – возразила жена. – Завернула ребенка в кусок шерстяной индийской ткани, чтобы он не простыл. Дорогой, шафранового цвета материал, вроде тех, что носят буддисты.

• Предыдущая
• 26/35
• Следующая