Армейская юность - Ваншенкин Константин Яковлевич - Страница 12

• Предыдущая
• 12/15
• Следующая

Как счастливы мы были встрече с ними! Утром они двинулись дальше – такая мирная, невоенная колонна.

А на другой день в конце длинной липовой аллеи показался мчащийся грузовик, потом второй. Ох, как лихо ездили наши шоферы! Грузовик затормозил так резко, что показалось, будто задние скаты на миг оторвались от земли. Выскочил из машины сержант, и радостно екнуло сердце при виде родной голубой окантовки на его погонах и петлицах.

– Скорей, скорей! Грузиться!…

И вот уже погружены патроны и мины.

Все высыпали провожать нас. Мы попрощались за руку с каждым. Все были взволнованы, толмач даже прослезился.

– Обратно к нам приезжайте жениться! – крикнул он. Потом сказал что-то девчатам, наверное, перевел свои слова, и они засмеялись и закивали головами. И вот уже высокие деревья скрыли от нас старинную усадьбу, торчит только острая башенка над крышей, но скоро и ее не стало видно.

…Мы часто мечтаем о встрече с прошлым, нас тревожат и манят воспоминания. Неизвестно зачем хочется увидеть далекие полузабытые места, неожиданно, с трудом, узнать кого-то. Это влечет нас встреча с нами самими, с нашей юностью. И меня среди других желаний иногда смутно задевало желание приехать в это имение, где довелось нам с Ивановым прожить три недели в последнюю военную весну, посмотреть: как там, что?

Спустя много лет я попал в Венгрию. По плану я должен был выступать в городке Цегледе, а в нескольких километрах было местечко, или село, или поселок Тёртель и рядом с ним то наше имение. Я раскрывал карту и с необъяснимым замиранием сердца смотрел на крохотный кружок с этим названием. Накануне я попросил позвонить в Цеглед, чтобы мне дали переводчика, но, когда мы приехали туда, никто ничего не знал. Я прождал час, потом сказал своим товарищам, чтобы на меня при выступлении не рассчитывали, и решился ехать без переводчика. Старший лейтенант Кондратьев, тот самый, который обещал достать переводчика, смущенно хмыкнув, сел в машину. «Вася, поехали!» – сказал я, и в тот же миг мы вылетели за ворота.

Мы ездили по Венгрии в малолитражном рижском автобусе, его все называли «рафик», это было похоже на уменьшительное восточное имя. Это хорошая, ходкая и маневренная машина, москвичи ее знают: она служит маршрутным такси. Шофер у нас – Вася Шиклин – был замечательный. Это был виртуоз. Обгоняя другие машины, мотоциклистов и велогонщиков, он проходил рядом с ними на расстоянии нескольких сантиметров. «Вася!» – ахали мы. Когда Вася разворачивался, казалось чудом, что мы не врезаемся в столбы и в стены домов, – зазор оставался крохотный. У Васи был точный глаз, твердая рука и хладнокровие северного человека, – он был из Кировской области. Сейчас, сидя сзади него, я временами привычно видел его белобрысый затылок, его чистый подворотничок и снова смотрел на вихрем летящую дорогу. Потом показались деревья, домики, впереди них столб с табличкой: «Тёртель».

– Вася, тише, тише.

Мне почему-то показалось, что имение находится рядом, что его можно увидеть с главной улицы, мне показалось, что я это вспомнил. Кондратьев, нахохлившись, сидел рядом с Васей.

– Тише, тише, Вася, – снова сказал я. – Кажется, направо.

Мы свернули направо, проехали всю улицу, впереди виднелось строение с башенкой. Но оказалось, что это часовня, что здесь кладбище. Кладбища я не помнил. Мы начали то и дело останавливаться и спрашивать, но нас никто не понимал, хотя старались понять изо всех сил.

– Хазе, хазе, большой хазе. Нем тудом? Понимали? – коверкал слова Кондратьев, но из этого ничего не выходило. Вася достал самодельный разговорник и прочел венгерскую фразу, означавшую: «Говорите ли вы по-русски?» Все еще раз подтвердили, что не говорят или говорят «кичи-кичи». Наш бедный «рафик», как слепой котенок, тыкался мордой в разные улочки и переулки, – все бесполезно.

– Ничего не получится, – сказал Кондратьев.

– Вы же мне обещали достать переводчика, – разозлился я.

Наконец двое рабочих повели нас в школу, но учителя русского языка, как назло, не оказалось. Собралось много народу. Вышли учителя, в некоторых классах даже прервались занятия. Кондратьев показывал на меня пальцем и говорил: «Война он здесь!»

– Война? – переспрашивали все сочувственно.

Я нарисовал картинку: кружок – Тёртель, а поблизости большой дом с башенками, а вокруг высокие деревья. Наконец один понял и стал спрашивать: «Фамилия?» Но я не знал фамилий тех, кого искал. Школьный коридор был заполнен людьми, все шумели, махали руками. Потом вбежал мальчишка и что-то крикнул, все устремились к выходу, увлекая меня на крыльцо. Тут я увидел человека на велосипеде, он подъехал, соскочил и сказал, обращаясь ко мне:

– В чем дело, товарищ? – Это был венгр, учитель русского языка, Юрий, как он представился. Выслушав меня, он сказал: – Вокруг Тёртели есть три-четыре таких имения. Мы их все объедем.

Он прислонил к крыльцу велосипед, сел в наш автобус, я помахал всем, и мы поехали. Кондратьев опять нахохлился, Вася гнал вовсю, а Юрий спрашивал:

– Вы вспомните, там был большой виноградник?

– Там был большой сад.

– А что еще?

– Скотный двор.

– Скотный двор? Нет, там, куда мы едем, никогда не было скотного двора.

– Ну, не знаю, – сказал я. – Дом, красивый дом, двухэтажный.

– Двухэтажный? – воскликнул Юрий. – Там, куда мы едем, дом этажный.

– Одноэтажный?

– Да, этажный. А двухэтажный есть только один. Сейчас едем туда. Хорошо, что вы сказали.

Мы повернули обратно. Стало уже слегка смеркаться, и это меня тревожило. Вася выжимал из машины все, что возможно. Юрий рассказывал мне, что очень любит русскую литературу, что этим летом был в Москве. Мы миновали Тёртель и поехали в другую сторону, все степью да степью.

– Что-то не похоже, – сказал я. – И далеко очень.

– Вон, смотрите.

Вдали на открытом месте стояло двухэтажное, казарменного вида здание, а рядом длинные бараки или склады.

– Нет, не то, – сказал я твердо.

– Может, вырубили деревья? – жалея меня, произнес Вася.

– Надо возвращаться! – заключил Кондратьев. Мы развернулись.

– А вы уверены, что это около Тёртели? – деликатно спросил Юрий.

– Конечно, уверен.

Мы вернулись в Тёртель и остановились около станции.

– Сейчас еще буду спрашивать, – сказал Юрий без энтузиазма. Он вышел из машины, потолкался среди народа, вернулся.

– Едем еще в одно место. Там не было школы?

– Не помню.

Снова мы мчались, снова по другой дороге. Стояли сумерки.

– Здесь направо. Не похоже?

– Похоже.

У дороги темнел шалаш, стоял караульный.

– Здесь карантин, – объявил Юрий, – болен скот («Не пустят?»).

Мы для чего-то смочили руки какой-то белой жидкостью – только Вася избежал этого – и свернули направо. Без дороги, в сумерках, меж стволов старых лип лихо вел Вася машину. Где-то в стороне горел костер, – видно, жгли прошлогодний лист, и сизый дым тянулся по земле, между стволов, почему-то навевая грусть.

– Похоже?

– Да, очень.

И в тот же миг мы выехали прямо к дому.

– Здесь! – сказал я, и, честное слово, на глазах у меня выступили слезы. Старый дом стоял, как стоял, и рядом была водопроводная колонка с рычагом, я о ней забыл, а сейчас, как глянул, сразу вспомнил: отсюда мы брали воду, здесь мы смывали грязь с сапог, когда еще весь батальон стоял здесь. А погреба, где был склад боеприпасов, не было, – наверно, он осел и провалился. Зато домики рядом все были в целости, я указал на освещенные окна и сказал: – В этой комнате мы жили с Ивановым.

Нас окружила целая толпа мальчишек, и один, рыжий, самый бойкий, крикнул по-русски: «Как поживаешь?» Я показал ему большой палец: «Хорошо!» – «Куда едешь?» – «В Будапешт!»

Мы вошли в домик, там трое мужчин играли в карты. Я выглянул в окно, хорошо был виден большой дом и то место, где был погреб. Сколько раз я смотрел из этого окна! Я вовремя успел выглянуть: мальчишки облепили окно снаружи. Рыжий опять крикнул: «Как поживаешь?»

• Предыдущая
• 12/15
• Следующая