Скобелев, или Есть только миг… - Васильев Борис Львович - Страница 37

• Предыдущая
• 37/90
• Следующая

Все ещё было впереди. И испепеляющий жар плевненских штурмов, и двадцатиградусные морозы Шипки. Впереди было боевое крещение болгарского ополчения под Старой Загорой, донесения корреспондентов: «На Шипке все спокойно», превратившиеся в поговорку, и звёздный час генерала Скобелева, ставшего национальным героем Болгарии.

Все ещё было впереди.

Утром 26 июня полусотня донцов во главе с есаулом Афанасьевым с гиканьем ворвалась в маленький, со всех сторон стиснутый высотами городишко Плевну. Турки бежали без выстрела, ликующие болгары окружили казаков, в церквах ударили в чугунные била (колокола турки вешать запрещали). Выпив густой, как кровь, местной гымзы, есаул дал казачкам пошуровать по пустым турецким лавкам и ещё засветло покинул гостеприимный город.

– Было три калеки с половиной, – с нарочитой донской грубоватостью доложил есаул командиру Кавказской бригады полковнику Тутолмину. – Разогнал, братушки рады-радехоньки, чего зря сидеть? За сиденье крестов не дают.

В Западном отряде, куда входила бригада Тутолмина, крестами позвякивали с особой отчётливостью: генерал Криденер считал награды основной целью боя. Он сызмальства не верил ни в талант, ни в призвание, ни в озарение, уповая лишь на личный опыт и, следовательно, на возраст, поскольку арифметика была простой: чем дольше живёшь, тем больше видишь. А в арифметику генерал верил, и для него дважды два всегда равнялось четырём. Западный отряд находился ближе к Софии, а посему именно он, барон Криденер, и должен был стать основной фигурой в этой заразительно удачливой войне. Пусть себе Гурко рвётся к перевалам, пусть отвлекает на себя противника: в точно рассчитанное время Криденер неожиданно ринется на Софию во главе своего отряда. Идея была проста и заманчиво доступна, но мешал Никополь, повисший на левом фланге.

– Штурмовать эту развалюху? – с недоумением спросил начальник штаба генерал Шнитников.

Но Криденер не терпел возражений, коли решение им уже было принято. Зная его упрямство, Шнитников спорить не стал, тем паче, что взятие турецкой крепости обещало ордена и одобрение свыше. Лишь прикомандированный к Западному отряду представитель ставки нервно сопротивлялся:

– Осмелюсь напомнить, Николай Павлович, что вы получили приказ сдерживать противника. Сдерживать, не давая ему возможности прорваться к нашим переправам на Дунае.

– Наступление – лучший способ держать неприятеля в напряжении, генерал. Не учите пирожника печь пироги.

– Однако, Николай Павлович, не следует при этом…

– Вы прибыли за орденом? После падения Никополя я предоставлю вам такую возможность. Но в самом деле вы не будете принимать участия, ибо генерал, не верящий в целесообразность операции, во сто крат опаснее врага.

Сам Никополь штурмовать не пришлось: турецкий гарнизон капитулировал после непродолжительной артиллерийской бомбардировки. Представитель ставки в сражении не участвовал, переживая это как личное оскорбление. Пока Криденер торжествовал победу, писал реляции и приводил в порядок войска, он одному ему ведомыми путями узнал то, чего так опасался.

– Турки перебрасывают войска в наш тыл, Николай Павлович. Я настоятельно прошу незамедлительно занять Плевну.

Отправить часть войск в Плевну означало для Криденера ослабить собственный отряд. Пойти на это он не мог: ему все ещё мерещился победоносный марш на Софию.

– Я обещал вам, генерал, предоставить возможность отличиться. Так будьте добры сопроводить в Главную квартиру коменданта Никополя Гассана-пашу.

Выведенный из равновесия упрямством Криденера представитель ставки загнал коней на пути к Главной квартире. Конвойные казаки угрюмо ругали сумасшедшего генерала, сам он еле держался на ногах, и только комендант Никополя весело скалил зубы в чёрную бороду. Эта улыбка неприятно поразила императора; он велел увести пленного и стал расспрашивать о подробностях взятия Никополя.

– Ваше Величество, это авантюра. Из Виддина в наш тыл перебрасываются свежие таборы. Знаю об этом достоверно.

– Ты, видимо, устал, – с неудовольствием сказал уже начавший привыкать к победам Александр II. – Это блестящая победа нашего оружия.

– Я умоляю вас, Ваше Величество, умоляю. Велите немедля занять Плевну.

– Отдохни и выезжай в Россию. Здесь ты мне больше не понадобишься.

Генерал за ненадобностью отбыл в Россию, а барон Криденер получил орден святого Георгия 3-й степени. Однако вместе с поздравлениями от Непокойчицкого пришло и телеграфное предписание серьёзно озаботиться городишком Плевной. Это ещё не звучало приказом, но Криденер умел читать между строк и скрепя сердце выслал к досадной плевненской занозе отряд генерал-лейтенанта Шильдер-Шульднера числом в семь тысяч штыков и чуть более полутора тысяч сабель при сорока шести орудиях.

– Стереть плевок сей с лица земли.

Отряд шёл, как на усмирение, не утруждая себя ни разведкой, ни дозорами. Уже на подходе к городишку Плевне, о гарнизоне которого командир отряда имел весьма смутное представление, в деревеньке Буковлек навстречу русским вышел пожилой болгарин. Закричал, крестом раскинув руки:

– Турки в Плевне, братушки! Много пашей, много таборов, много черкесов!

– Вот мы и пришли их бить, – сказал командир архангелогородцев полковник Розенбом. – Скажи братушкам, пусть завтра в Плевну побольше мяса везут: победу праздновать будем.

Мяса в Плевне хватило: в семь утра Розенбом, ворвавшийся-таки во главе своих солдат в Плевну, был убит у первых домов. Но это случилось на шестнадцать часов позднее встречи с болгарином, а тогда и турок-то никаких ещё не было видно, и усталость уже покачивала солдат. И потому на предостережение никто не обратил внимания. Передовые части миновали деревушку Буковлек, а когда стали спускаться в низину, с Опанецких высот громыхнул первый залп.

Костромской полк тоже обстреляли, но осторожный его командир полковник Клейнгауз выслал вперёд кубанцев. Привычные к таким делам казаки тенями скользнули по балочкам и через полтора часа доложили, что за высотами расположен большой турецкий лагерь. Полковник прикрылся разъездами, приказал отдыхать без костров, отправил донесение по команде и стал терпеливо дожидаться рассвета, завернувшись в шинель подобно своим солдатам. Однако вздремнуть ему не удалось: прискакал командир Донского полка Нагибин. Принимать гостя было не ко времени; выпили коньяку, а затем Нагибин взял Клейнгауза под руку и повёл в сторону от солдатского храпа и офицерского говора. Сказал приглушённо:

– Игнатий Михайлович, прощения прошу, что от дремоты оторвал. Мои казаки самостоятельно поиск произвели. По их донесениям противника – колонн восемь, если не больше. С полковыми котлами, артиллерией и бунчуками[44].

– Моих, Нагибин, добавьте, что кубанцы обнаружили, – озабоченно вздохнул Клейнгауз.

– А мы-то считали, что в Плевне от силы четыре табора. А тут получается…

– Получается, что нужно уходить. Уходить немедля, безо всякого боя.

– Затем и прискакал, Игнатий Михайлович. Надо бы Шильдеру доложить. Ну, это на себя возьму. А вы Криденера уведомите, что Плевна не плевок, как он говорил, а – орешек.

Отправить докладные записки полковники не успели: от Шильдер-Шульднера прибыл нарочный с приказом атаковать Плевну концентрическими ударами. Нагибин, нахлёстывая коня, помчался к себе, а Клейнгауз, сыграв тревогу, приказал оставить ранцы, шинели и обоз и бегом поспешать туда, где полагалось быть полку к началу «концентрического наступления».

Время рассчитали из рук вон плохо: рокот барабанов, играющих атаку, раздался лишь в половине шестого. Офицеры вырвали из ножен сабли, солдаты привычно сбросили на левые руки полированные ложа винтовок, и полки без выстрела пошли в атаку. Шли молча, смыкая шеренги над убитыми и ранеными, копя силу и ярость. И взорвались вдруг хриплым, одинаково страшным как для просвещённой Европы, так и для дикой Азии знаменитым русским «ура».

• Предыдущая
• 37/90
• Следующая