Скобелев, или Есть только миг… - Васильев Борис Львович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/90
• Следующая

К полудню, когда Скобелев окончательно сковал турок, Вельяминов продолжал кровавый штурм Гривицких редутов, а Шаховской успешно заканчивал захождение правым плечом, Криденер не выдержал вежливых напоминаний упорного капитана Веригина об исчезнувшем пехотном Коломенском полку.

– Пошлите известить князя, что полк выступил в его распоряжение. А этому… – он досадливо поморщился, – упрямцу этому велите тут ждать, пусть лично ведёт коломенцев!

Коломенцы выступили без промедления. И как знать, может быть даже эта, изо всех сил затянутая помощь и сыграла бы в конечном счёте роль в битве за Плевну, если бы не ещё одно обстоятельство в той запутанной цепи обстоятельств, в результате которых Россия, по словам Шаховского, ещё раз умылась кровью.

Вельяминов уже слал отчаянные просьбы о помощи: его атака захлёбывалась. Но резервов барон ему не давал, приказав всем посыльным отвечать одно:

– Атаковать и взять редут.

Вельяминов атаковал, от Шаховского никаких сведений не поступало, Скобелева вообще никто в расчёт не принимал, и Криденер, притомившись, сидел в складном кресле, предоставив наблюдение за ходом сражения своему штабу. Растерянный возглас офицера вывел его из состояния приятной истомы:

– Шаховской заходит правым плечом!..

Барон вскочил с не подобающей его чину и темпераменту быстротой. Схватив услужливо протянутый бинокль, сквозь дым и пыль разглядел тёмные массы войск, чётко, как на манёврах менявших фронт атаки под огнём противника.

– Он что, с ума сошёл?

– Он удаляется от войск Вельяминова, – сказал Шнитников. – Образуется брешь, в которую непременно ринутся турки.

– Немедленно перехватить Коломенский полк! – крикнул Криденер, не отрываясь от бинокля. – И немедленно заткнуть им дыру, которую создал Шаховской!

Алексей Иванович своевременно получил известие, что в его распоряжение идут коломенцы. Захождение продолжалось, хотя турецкие батареи обрушили на его войска убийственный огонь. Но Шаховской не терял уверенности в победе и послал записку Скобелеву: «Коломенцы идут. Верю, что с их и Божьей помощью доведу дело до конца. Держись, подсоби пушками, сколь можешь, и до встречи в Плевне!»

Скобелев читал записку, когда рядом разорвался снаряд. Осколки просвистели мимо, в двух местах прорвав распахнутый сюртук, комья земли ударили в грудь, горячая, удушливая волна сшибла генерала с седла.

Он сразу вскочил, увидел бьющуюся на земле лошадь, достал револьвер и выстрелил ей в ухо.

– Целы, Михаил Дмитриевич? – испуганно спросил Млынов.

– Коня! – гаркнул Скобелев. – Живо!

Он отёр грязное, в пороховой копоти лицо и оглянулся. Неподалёку артиллеристы сноровисто выравнивали орудия после каждого выстрела, офицер отрывисто давал указания. «А, мастеровой, – с натугой припомнил генерал. – Мундир бережёт…»

– Не холодно тебе без мундира, Васильков?

– Не простужусь, – буркнул капитан: он весь был там, в прицелах, в орудиях, в смертельной дуэли. – Спокойнее наводи, Воронков. Заметил, откуда били?

– Так точно.

– Пли, Воронков!

Тяжело ухнуло орудие, и Васильков вместе с артиллеристами сразу же бросился устанавливать его на место, торопливо выравнивая прицел.

– Попали, ваше благородие, попали! – радостно заорал чумазый артиллерист. – Ну, господин унтер, быть тебе с крестом. Глаз – ватерпас, знай наших!

– Ещё раз по тому же месту! – крикнул Скобелев. – Бейте их, ребята, крестов не пожалею!

– Вместо советов лучше о зарядах побеспокойтесь, – не оглядываясь, огрызнулся командир. – Я последние запасы расстреливаю, скоро одна картечь останется.

– Это – генерал, – испуганно прошептал наводчик.

– Голубенко, наводи второе по разрыву, – приказал капитан и повернулся. – Виноват, ваше превосходительство, в работе я на оглядку время не трачу, а советов вообще не терплю. Так что лучше потом взыщите, а сейчас не мешайте. Голубенко, сукин сын, опять влево заваливаешь!

– Потом взыщу. Снарядов, говоришь, мало? Работай, капитан, снаряды будут.

Скобелев отошёл от батареи почти в радостном настроении, При всей непоседливости и кажущейся безалаберности он высоко ценил прежде всего мастерство, достигаемое изнурительным каждодневным трудом. Результаты этого труда он видел на позиции в чёткой работе артиллеристов, в жарком азарте боя и дружной, общей радости от тех маленьких побед, что выпадали на их долю. «Мастеровые, – ещё раз с уважением подумал он. – Мне бы таких тысяч двадцать – я бы через месяц коня в Босфоре купал…»

Он нещадно разнёс Тутолмина за казаков, обязанных обеспечивать артиллеристов снарядами, обсудил с полковником Паренсовым, почему до сей поры не атакует Лашкарев, наспех выпил полкружки водки у кубанцев и, вскочив на приведённую Млыновым запасную белую лошадь, вновь помчался вдоль залёгшей цепи, выводя из себя турецких стрелков. А генерал Лашкарев не атаковал, Коломенский полк не появлялся, и князь Шаховской уже с крайним напряжением сил выдерживал прежний темп наступления.

– Русские бросили в брешь между колоннами свежие силы, – доложил Тахир-паша.

– Глупцы, – усмехнулся турецкий полководец. – Вот уж истинно: если Аллах решил кого-то наказать, он начинает с головы. Снимите резервы с Гривицких высот. Русские там выдохлись, пусть себе врываются в редут. Все таборы – против Зелёных гор. Бейте Белого генерала, пока он не выронит ключей от Плевны.

Случилось так, что Скобелев, предчувствуя, что вот-вот затопчется на месте Шаховской и стремясь облегчить ему задачу, тоже отдал приказ об атаке, и встречный штыковой бой развернулся на топких берегах Зеленогорского ручья. Противники то переходили его, то пятились, то дрались прямо в воде, и ручей на много вёрст нёс вниз горячую кровь. Скобелев приказал Паренсову водрузить знамя на зарядный ящик, оставил в охранении наспех собранный из легкораненых взвод и велел Петру Дмитриевичу лично взорвать знамя в случае прорыва турок. Он бросил в бой все, что у него было, вплоть до обозников и музыкантов.

Спешенные казаки Тутолмина дрались в одной цепи с пехотой, и только осетины князя Джагаева, затаившись за обратным скатом высоты, стояли в конном строю. Это был последний резерв Скобелева, его единственная ударная сила и единственный шанс прикрыть артиллерию, если турки выдержат штыковой удар и перехватят инициативу.

– Смотри сам, князь, когда ударить, – сказал он подъесаулу Джагаеву. – Не промахнись, мне некогда приказывать будет.

– Ударю, ваше превосходительство. Не беспокойся, пожалуйста, мы умеем ждать.

Турецкие пушки упорно громили жалкую скобелевскую артиллерию. Донская батарея отвечала лишь одним орудием: три прямых попадания выбили её батарейцев. Лишь штабс-капитан Васильков ещё огрызался, но всего двумя орудиями из четырех. Как раз возле его батареи куряне подались назад, и двойная турецкая цепь сверкала штыками в двадцати саженях от орудийных стволов.

Скобелев метался по всему фронту, подбадривая солдат не столько криком – в хрипе сотен глоток, лязге оружия, стонах раненых и грохоте орудий любой крик тонул, как в пучине, – сколько самим своим появлением. Его всегда видели сквозь дым, пыль, грязь и кровь. И, видя, верили, что нет сил, способных сломить их в этом бою.

Но турки упорно продолжали нажимать: их свежие таборы выкатывались из-за виноградников, умело сменяя расстроенные цепи. Уже солдатские рубахи и кубанские черкески потемнели от пота, уже невыносимо ломило плечи, уже подрагивали колени и пересохшие глотки жадно хватали пропитанный пороховой гарью воздух, а бою этому не видно было конца.

Капитан Васильков в чёрной от грязи и копоти нижней рубахе работал и за прислугу, и за наводчика при двух орудиях. Скобелев подскакал, когда Васильков с тремя артиллеристами, хрипя от натуги, вкатывали на позицию сбитую близким разрывом пушку. Спрыгнув с коня, навалился плечом.

– Снаряды тебе доставили?

– Мерси, генерал…

– Турки в двадцати саженях. Тебе что, глаза запорошило? Не дай Бог, ворвутся на позицию, банниками отбиваться будешь?

• Предыдущая
• 46/90
• Следующая