Сервис с летальным исходом - Васина Нина Степановна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/70
• Следующая

— Вот так просто — написала заявление по собственному желанию и ушла? — изумился Поспелов.

— Ну, не совсем так, остались кое-какие обязательства…

— Знаете что, — решился Поспелов, — раз уж мы так хорошо с вами беседуем, а сидеть нам еще долго, расскажите мне лучше, как она к вам пришла! Меня это больше интересует.

Ушастый задумался.

— Можете опустить особо секретные подробности. Меня в этом деле интересует не столько хронология ее к вам прихода, сколько психология объекта, понимаете?

Ушастый думал, думал, потом сознался, что не понимает.

— Ну как же, — взволновался Поспелов, — молодая женщина, так ведь?.. Три года назад захотела уйти из вашей организации, это значит, что она была в нее принята года за три до этого, потому что год — самое меньшее — ей пришлось пройти подготовку, это получается…

Тут он вдруг подумал, что женщина эта может быть не такой уж и молодой, мало ли во сколько лет она решила родить ребенка, устав от тягот секретной службы?!

— Ей недавно стукнуло двадцать семь лет, — оборвал его раздумья Ушастый. — А попала в поле зрения спецслужб она в восемнадцать. Из ранних. Она привлекалась по делу бригад “Скорой помощи”. Польша. Может быть, помните?

Поспелов закрыл глаза, соединил пальцы обеих рук подушечками и осторожными круговыми движениями щекотал свои отпечатки — так он называл это легкое поглаживание. Жена тенора привлекалась в Польше. Как там говорил Петя?.. Студенточка Гданьского университета, бросила учебу, уехала.

Итак, учительница пения для глухонемых — это Мадлена Сидоркина, в девичестве — Кашутка. Тут вдруг он сопоставил первые буквы ее имени и монограмму на серебряном круге в чемодане, вздрогнул, открыл глаза. А что, если…

— Вы должны помнить, лет пять назад в Польше была арестована группа медиков “Скорой помощи”, которая отправляла стариков на тот свет. Выезжает по вызову врач, с ним — очаровательная молоденькая сестричка — сама доброта, вся такая солнечная, золотые волосы, золотые глаза. Забирают старичка в больницу, а по дороге он умирает. Старенький, больной. Не ограблен — все коронки при нем, даже перстни на пальцах и запонки на месте, С чего бы родственникам беспокоиться, просить вскрытия, если врач заранее объяснил, что состояние тяжелое, если сестричка так старалась…

— Подождите, я что-то помню, это было связано со страхованием, да?

— Нет, — покачал головой и впервые усмехнулся Ушастый. — Ошибка системы социальной помощи старикам. Один добрый такой закон, принятый с любовью и заботой о стариках. Пенсионерам похоронные услуги решили компенсировать полностью, но не более чем на полторы тысячи долларов, чтобы, значит, особо богатенькие за свой счет полированные гробы из бука заказывали.

— И что в этом плохого? — Поспелов никак не мог уловить, как связаны законы о похоронной помощи пенсионерам в Польше со студенткой университета Мадленой Кашуткой.

— Знаете, почему этим делом заинтересовались спецслужбы Польши? Потому что там за полтора года больше всего заказных убийств и перестрелок случилось исключительно среди похоронщиков. Улавливаете?

— Это вроде стрельбы в московских редакциях за право печатать учебники? — улавливал Поспелов.

— Правильно, только Польша страна маленькая, там еженедельные похороны выглядели странно. Тем более что стариков по дороге в больницу стало умирать на удивление много, а похоронных бюро осталось на удивление мало. Еле справлялись с оплаченными государством похоронами пенсионеров. Это я ее вычислил! — вдруг повысил голос Ушастый и встал.

— Вы сказали, что и после ухода за нею остались кое-какие обязательства.

— Так, одно маленькое дельце, да только обидно, что никто, кроме нее, его не мог сделать. Она должна была ликвидировать одного человечка, по-тихому, естественным путем, так сказать, как она всегда и делала, да вот незадача… Слишком близкий контакт с объектом, слишком близкий…

— То есть эта ваша учительница пения попалась на чувствах?

— Как сказать, может быть, на чувствах, может быть, на деньгах. Человечек этот непрост, очень непрост, поймать его трудно, а если начнешь открыто ловить — шуму будет на семь газет. Она нашла к нему подход, она ко всем находит подход. — Ушастый остановился в углу и стал ковырять облупившуюся краску. — Были у меня сведения, что бильярдист предложил ей красивую жизнь на Багамах, да я не придал этому значения, дурак, знаете, по-советски полагался на надежность семьи и детей.

— Значит, ваш агент особого назначения, по кличке “Учительница пения”, захотела поменять жизнь, сбежать с объектом, которого вы ей же и заказали, а информацию о готовящемся побеге вам представил, естественно, Успендриков, — Поспелов от такой приятной беседы и собственной сообразительности стащил с носа очки и удовлетворенно прикусил зубами дужку.

— Уже было назначено число проведения операции. Двадцать третье. После этого ей была обещана полная свобода.

— Зачем вы мне это говорите? — насторожился Поспелов.

— Дети, гражданин начальник, что с детьми делать будете?

— У вашей “Учительницы” была помощница? — поинтересовался Поспелов не в тему.

— Понятия не имею. Зачем это вам?

— Тут ведь как получается, — Поспелов тоже встал, подошел к стене, которую продолжал расковыривать Ушастый, — в Оке выловили самоубийцу с металлическим кофром в руке, откачали, допросили, сняли отпечатки, как полагается, и отправили ее на все четыре стороны, то есть отвезли на вокзал и вручили билет на электричку. Под наблюдением, естественно. А она села в такси и поехала по адресу на письме из чемоданчика — прямехонько в Подмоклово, на Московскую, двадцать два.

— И что? — Ушастый смотрел равнодушно.

— Ничего. Сидит теперь там в доме, принимает гостей, кормит детей грудью. Это касательно вашего вопроса о детях.

— Почему она туда поехала?

— А кто ее поймет? Может, ехать больше было некуда. Мы не могли спросить, потому что конверт с адресом находился в тайнике.

— Что было в чемодане?

— О, в чемодане было столько всего, что сразу и не перечислишь, когда мой опер вернется, он вам покажет опись. Но меня вызвали, как я уже говорил, из-за кислоты в термосе.

— Это чемодан самоубийцы?

— Говорит, что ее. Говорит, что подрабатывает анатомопластикой.

— Имя?

Поспелов задумался. Конечно, Ушастому ничего не стоит затребовать протокол допроса вытащенной из реки Моны Кукулевской, но что-то подсказывало следователю, что не стоит сейчас произносить это имя.

— В одном из паспортов в чемодане было имя Марины Крайвец. В двух других — Летиции Фаркинс. Вот я и подумал, если ваша протеже имела напарницу…

— Учту. Спасибо, я в долгу не остаюсь никогда.

— Эта самая Марина Крайвец, или Петиция, посетила дом. Она пришла ругаться. Вместо одного тела, с ее слов, пришлось растворить два — мужчины и женщины. Как она сама сказала, потребовалось три канистры. Вам это о чем-нибудь говорит?

Ушастый, застыв глазами где-то на уровне лба Поспелова, поинтересовался:

— Где у вас тут туалет?

— Налево по коридору, только вы уж простите, пока выяснение личности не закончено…

— Знаю, — перебил Ушастый и сам позвал охранника.

• Предыдущая
• 31/70
• Следующая