Шпион, которого я убила - Васина Нина Степановна - Страница 59

• Предыдущая
• 59/87
• Следующая

– По-вашему, получается, что это вовсе и не любовь, а просто какая-то ответственность, – не выдержала молчания Евы девочка с тугими косичками.

– Кто тебя заплетает? – вдруг спросила Ева.

– Бабушка, – удивленно ответила девочка.

– Сидела? В смысле, бабушка сидела или ее не коснулись репрессии?

– Не коснулись. Но она сидела за кражу картошки с поля, – притихшая девочка опустила глаза.

– А у меня дед сидел за то, что его контузило на войне и он потерял винтовку.

– А у меня тетку посадили в тринадцать лет за опоздание на завод!

– А у меня дед сейчас под следствием, – заявил Костя Вольский.

Наступила тишина.

– Костя, ты уверен, что хочешь говорить об этом? – нарушила тишину Ева.

– А что? Мы же про Родину говорим, правильно? Давайте определимся с понятиями. Если кому интересно, то я определился. Родина – это родня. И все. Не место, не смородина, не клины журавлей. И тогда что получается? – Костя встал и оглядел одноклассников. – Родня у всех есть старая и молодая. Старики наши собирают бутылки на помойках, малышня видит конфеты только на Новый год, а среднее поколение не может найти достойную работу. Наша Родина в жопе. Нет-нет! – поднял он руку, призывая зашумевший класс к тишине. – Мы пока еще не там. Мы пока еще надеемся на лучшее, на перемены. А вот мой дед на свою профессорскую зарплату и пенсию может сейчас прокормить только одну породистую собаку.

– А этому американцу, говорят, грозит двадцать лет в колонии строгого режима, – вздохнул с последней парты Миша Скворец. – Неужели и твоего деда посадят?

– Да, Костя, расскажи подробно, как это он предал Родину, то есть свою родню? – повернулась с первой парты к Вольскому Лейла.

– Он не мог предать Родину, – развел руками Костя. – Потому что Родина – это он сам!

Ева вдруг резко встала, опрокинув стул. Заевшей пленкой перед ней прокручивался урок, на котором Мятушкин назвал Костю… «Заткнись, умник», – сказал он. Именно так! Умник!

– И ты решил помочь деду материально? – спросила Ева, сглотнув напряжение в горле.

– Вы мне смешны. – Костя брезгливо дернул рукой. – Думаете, мой дед один такой? Поинтересуйтесь на досуге личностью некоего Сутегина, сотрудника Института США и Канады. Он сидит уже полтора года. Бедный лектор из Обнинского центра высоких технологий! Что он там продал врагам? Неужели секреты атомных подводных лодок? – кривлялся Костя. – Ну да, мы же великая держава, у нас лучшие в мире подводные лодки, есть что продавать! Или нет, Ева Николаевна?

– Костя, не кричи. – Ева подняла стул.

– Так есть что продавать или нет? – не может успокоиться Вольский. – А перед ним, помните, судили военного за доклад в Экологическую комиссию ЮНЕСКО. Кругом одни враги! Подайте Родине на пропитание! Ну-ка расскажите нам, как выжить на пятьсот шестьдесят рублей зарплаты младшего научного сотрудника! А ведь это они, младшие научные, наш умственный потенциал – самое дорогое. Мы все, – Костя устало обвел класс рукой, – обречены на голод и войны, если не объединим мир. Даже против воли этого самого мира. А объединить его можно, только объединив военные стратегии. Шпионы всех стран, объединяйтесь!

– Аминь! – стукнул по парте Коля Фетисов. – Сменим тему митинга. У твоего деда есть собака? Какой породы?

– Нет у него собаки, – сник Костя. – Я у него вместо собаки.

– Смотрите, – показала Ева в окно. – Снег пошел.

Ребята подошли к окнам. Снег валил крупный, падал на школьный двор дырявой простыней еще далекой зимы, заглушая звуки и усыпляя боль.

– А мы все умрем, – сказал, как приговорил, Игнат. – На кой черт тогда учиться выживать?

– Видишь, снег идет? – тихо спросила Ева. – На кой черт ему идти, если он все равно растает? Нас всех кто-то помнит и любит. Почему бы не научиться причинять им поменьше беспокойства и слез?

– А меня никто не любит! – притворно всхлипнул Скворец. – Ну ни капельки!

– Тогда ты люби, придурок, – шлепнул его по затылку Дима Кунц. – Стань кому-нибудь Родиной. Правильно я понял тему, Ева Николаевна?

На длинный звонок в дверь подошла, шаркая отороченными мехом тапочками, Милена. Она не посмотрела в «глазок», ничего не спросила, просто щелкнула замком и с силой распахнула дверь. Марго едва успела отскочить: дверь открывалась на лестницу.

– Балерина? – подозрительно спросила Милена, затянувшись сигаретой в длиннющем мундштуке.

– Нет, – опешила Марго.

– Тогда проходи. Ты к Надежде? Ее нет дома. Случайно не знаешь, сколько черепаха живет без еды?

– Не знаю…

– Понимаешь, не двигается, морду не высовывает, ноги не показывает. Я ее нюхала – не пахнет, значит, еще не разложилась. Будешь ждать Надежду или придешь позже?

– А я к вам, Лена.

– Даже так? – резко развернулась в коридоре Милена и пристально вгляделась в гостью. – У меня хорошая память. Мы не встречались.

– Вы живете у меня уже четыре дня. Я даже как-то от вас устала.

– Спасибо тебе, господи, – Милена посмотрела в потолок, – хоть что-то интересное за последнюю неделю! А то, когда Надежда переехала к заврежу, такая тоска, ну такая тоска! Заходи. Устраивайся. Рассказывай!

– Вы стали кафаром и поселились рядом со мной. Кафар – это вариант прижизненного призрака.

– Неправильно, – задумчиво произнесла Милена.

– Что?..

– Не к заврежу она переселилась, а к помрежу. Ну, и что там про призраков?

– Я пришла сказать, что вы скоро умрете.

– Тоже мне новость, – фыркнула Милена.

– У вас есть заветное желание, я могу его выполнить.

Милена задумалась, отставив далеко от себя руку с сигаретой в мундштуке. Из-под яркого халата выглядывали тонкие, изрядно потрепанные и пожелтевшие кружева нижней рубашки. Кружева спускались и с рукавов – накипью на морщинистые породистые кисти рук. Яркий лак на остро заточенных ногтях рядом с этими кружевами выглядел вульгарно, но два массивных серебряных перстня, мундштук и тонкая полуистлевшая сигарета придавали пластике застывшей в воздухе руки законченность. Кивнув, как будто решившись, Милена встала и шлепнула по столу альбомом с фотографиями. Открыв его, она пролистала несколько листов, бормоча: «Это мама с отцом, это в мастерской Брика, надо же… какие выразительные глаза, а имя забыла… Это тетушка Леонида, дура была еще та… вот!» – ткнула она пальцем в фотографию молодой девушки. Девушка стояла на берегу реки в смешном купальном костюме пятидесятых годов и отчаянно старалась не расхохотаться в объектив.

– Лена, – тихо сказала Марго и осторожно провела рукой по фотографии. – Я не волшебница.

– Это я уже поняла! – хохотнула Милена.

– Зачем вам начинать такую же жизнь сначала? Вы в тот день катались на лодке с будущим мужем. Он достал фотоаппарат и приказывал вам, как нужно встать, чтобы правильно падал свет. Он замучил вас указаниями, вдруг накатившим раздражением, приказным тоном. Вы задумались, действительно ли лицо именно этого человека хотите видеть рядом со своим утром на подушке.

– А ведь и верно! – мечтательно покачала головой Милена. – Я точно подумала про подушку! Ладно. Есть у меня одна идея, каким образом украсить свои последние дни. Вот!

На раскрытый альбом легла старая газета.

– Двадцать тысяч долларов, – ткнула пальцем Милена в фотографию в газете. – За сведения о местонахождении этого типа канадские власти обещали награду.

Марго развернула газету.

– Это было десять лет назад, – удивленно посмотрела она на Милену. – Если вы знаете, где находится этот человек, почему десять лет назад не сообщили?

– Я знаю о нем все. Он проводил допросы моего мужа. Он изнасиловал меня. Но я не знаю, где он находится. Я могу рассказать о его привычках. О еде, которую он раньше предпочитал. Во время сношения с женщиной у него изо рта вытекает много слюны. Тебе ничего это не напоминает?

Марго еще раз посмотрела на фотографию.

• Предыдущая
• 59/87
• Следующая