Книга Дины - Вассму Хербьёрг - Страница 95

• Предыдущая
• 95/106
• Следующая

— Почему?

— Этого я не могу тебе объяснить.

— Управляющий твой недруг?

— Я не уверен, что Пушкину у него будет хорошо…

— Ты его знаешь?

— Нет. Перестань меня допрашивать, Дина! Она быстро подошла и влепила ему пощечину.

— Зря ты меня ударила, Дина. Ни людей, ни животных бить нельзя.

Лео медленно пошел вниз, в правой руке он держал шляпу. Левая, как остановившийся маятник, висела вдоль туловища.

Дина не двинулась с места. Не услышав ее шагов, он остановился и позвал ее.

— Можешь сколько угодно напускать на себя таинственность! — крикнула она.

Шея у нее вытянулась, как у гусыни, которая уворачивается от ножа мясника. Крупный нос был похож на клюв. Солнце разорвало тучи. Ветер усилился.

— Ты ездишь повсюду и привязываешь к себе людей. А потом исчезаешь и не подаешь признаков жизни! Что ты за человек? Кто ты? Что за игру ты ведешь?

— Спускайся сюда, Дина! Нечего кричать оттуда!

— Где хочу, там и стою! Сам иди сюда!

И он пришел. Как будто уступил ребенку, которого сам же чуть не довел до слез.

Они стали спускаться, прижавшись друг к другу.

— Ты редко плачешь, Дина?

— Не твое дело!

— Когда ты плакала последний раз?

— В прошлом году в Фолловом море во время шторма! — сказала она.

Он чуть заметно улыбнулся:

— Давай заключим мир?

— Не раньше, чем я узнаю, кто ты, откуда и куда едешь.

— Но мы же с тобой увиделись!

— Этого мало!

Он стиснул ее руку и сказал просто, словно разговор шел о погоде:

— Я люблю тебя, Дина Гренэльв!

Много лет назад, как раз в том месте, где они проходили, кто-то поставил дорожную тумбу. Не будь ее, Дина села бы прямо в грязь.

Она сидела на тумбе и тянула себя за пальцы, точно хотела оторвать их.

— Что же это такое? Что же это такое? — в отчаянии кричала она.

Он ждал, когда она успокоится. Внешне он был невозмутим.

— Может, довольно уже, Дина?

— Почему ты так говоришь? Почему редко приезжаешь в Рейнснес?

— Слишком далеко, Дина. — Он растерялся.

— Тогда расскажи мне, чем ты занимаешься!

— У мужчин иногда бывают причины молчать.

— Неужели чаще, чем у женщин?

— Не знаю. Я же не спрашиваю тебя ни о чем. Что-то надорвалось в их отношениях.

— Ты думаешь, можно приезжать и уезжать из Рейнснеса, как будто…

— Я приезжаю и уезжаю когда захочу. И пожалуйста, перестань расспрашивать всех обо мне. Я НИКТО! Запомни это!

Он рассердился.

Она встала с тумбы и взяла его за руку. Они снова стали спускаться. Вокруг еще были лес и поля. Ни домов. Ни людей.

— Чем же ты все-таки занимаешься? — Она доверчиво прижалась к нему.

Он сразу понял ее уловку. Но все-таки ответил.

— Политикой, — грустно сказал он.

Она взглядом разобрала его лицо на части. Подбородок, рот, нос. И задержалась на глазах.

— Одни преследуют тебя. Другие — прячут.

— Ты преследуешь меня, — засмеялся он.

— Что же ты такое натворил?

— Ничего, — ответил он, на этот раз серьезно.

— Это по-твоему, а по-моему…

— И по-твоему тоже.

— А уж это позволь мне решить самой. Расскажи! Он безнадежно развел руками, снял шляпу и сунул ее под мышку. Ветер растрепал ему волосы.

Наконец он собрался с духом и твердо сказал:

— Мир хуже, чем тебе кажется. Кровь. Виселицы. Голод. Бедность. Предательства и унижения.

— Неужели он так плох?

— Плох, хотя мог бы быть и хуже. Но он более жесток, чем ты думаешь. Из-за этого я и стал человеком, которого не существует.

— Тебя не существует?

— Да. Но когда-нибудь времена изменятся.

— Когда же?

— Не знаю.

— И тогда ты приедешь в Рейнснес?

— Да, — твердо сказал он. — Примешь ли ты тогда человека, который проезжает мимо и не существует?

— Я не могу выйти замуж за человека, которого не существует.

— А ты хочешь выйти за меня замуж?

— Да.

— А моего согласия ты спросила?

— Нас с тобой благословили. Этого достаточно.

— Чем же я буду заниматься в Рейнснесе?

— Жить со мной и тушить горящую крышу, если потребуется.

— Ты думаешь, мужчине этого достаточно?

— Иакову было достаточно. И мне тоже.

— Но я не ты и не Иаков!

Они мерили друг друга взглядом, как два самца, отстаивающих свое право на самку. Любви в их глазах не было. Наконец Дина сдалась. Она опустила глаза и тихо сказала:

— Ты мог бы быть шкипером на одном из судов.

— В шкиперы я не гожусь, — мягко ответил Лео. Он по-прежнему держал под мышкой скомканную шляпу.

— Но не могу же я быть женой человека, который ездит в Россию и еще Бог знает куда! — крикнула она.

— А тебе и не надо выходить замуж, Дина. По-моему, ты не годишься для роли жены.

— Но кто же тогда будет рядом со мной?

— Я!

— Но ты же не существуешь!

— Для тебя существую! Пойми это! Но мои дороги нельзя обнести оградой. Это приведет только к ненависти.

— К ненависти?

— Да! Людей нельзя держать в загоне. От этого они становятся опасными. Так поступили с русским народом. И это чревато взрывом!

Ветер гнал по полю соломенную труху. Кое-где дрожали испуганные колокольчики.

— Людей нельзя держать в загоне… Они от этого становятся опасными! — шептала Дина. — Они от этого становятся опасными!

Она сказала это в пространство, словно ей вдруг открылась истина, которой она прежде не понимала.

Им не нужно было обнимать друг друга. Их связывали узы прочнее морских канатов.

На другой день к Мюллерам пришел посыльный с пакетом. На имя Дины.

Это была ее шляпа. Она выглядела так, будто всю зиму пролежала под снегом. Но в тулье в заклеенном конверте лежала записка:

«Независимо ни от чего я вернусь».

И все.

Дина уехала с первым же пароходом, который шел на юг. Лео уехал двумя днями раньше. Радости она не чувствовала. Но немного успокоилась.

Епископша показала ей, что Любовь существует. К тому же ей уже незачем было ехать в Вардёхюс, в это дикое, забытое Богом место с тюрьмой и крепостью в форме звезды, обнесенной каменными стенами. Так ей сказали.

— Людей нельзя держать в загоне. Они от этого становятся опасными! — шептала Дина, ей оставалось только считать горные вершины да рукава фьордов.

Люди на борту в счет не шли.

Дина была уже на пути домой, когда матушка Карен вдруг поникла в своем вольтеровском кресле и потеряла дар речи.

Фому послали верхом через горы за доктором. И Андерс с попутными судами послал письмо Юхану, который гостил у пастора в Вогене.

Доктора дома не оказалось, но и, окажись он дома, он все равно уже ничем не помог бы матушке Карен.

Юхан быстро собрался и поспешил к смертному одру своей бабушки. Как и все в Рейнснесе, он считал матушку Карен бессмертной.

Олине совсем растерялась от горя. Это чувствовалось и по ее стряпне. Все казалось пресным и безвкусным.

Стине не отходила от матушки Карен. Она готовила травяные отвары и поила больную с ложечки. Обтирала ее, меняла под ней белье. Мыла и присыпала ее крахмалом. Развесила полотняные мешочки с душистыми травами и розовыми лепестками, чтобы в комнате у больной лучше пахло.

Время от времени матушке Карен казалось, что она находится в садах Эдема и уже можно забыть ту долгую дорогу, которую ей пришлось преодолеть, чтобы попасть туда. Стине согревала шерстяные тряпки и обкладывала ими дряблое тело матушки Карен, взбивала подушки и перины, приоткрывала окно. Только чуть-чуть, чтобы свежий воздух все время тек в комнату.

А тем временем августовское солнце было обжигающе горячим, созревала черника и последнее сено перевезли наконец под крышу.

• Предыдущая
• 95/106
• Следующая